- И спасибо за сегодня... Вам, мне кажется, надо в школе учителем быть. До свиданья.
- До свиданья. - простился Яров и уже включил мотор, когда увидел, как из зеленой "нивы", стоявшей неподалеку, вытащил своё нескладное тело парень, которого он так и не знал по имени, а звал Дон Кихотом. Тот направился к Аян.
Яров даже двигатель приглушил от изумления: в руках у Дон Кихоты переливался всеми цветами радуги и блестел целофаном упаковки громадный букет цветов, а по лицу этого вихлястого придурка плавала нелепая, виноватая улыбка. Ни то, ни другое, натурально, ему никак не подходили!
Он шагнул к Аян, открыл было рот, но Анна Павловно загородила дочь и закричала агрессивно.
- А тебе что тут надо, обормот немытый?!
- Я ждал с утра... Извиниться хочу... Ваш отец мне в морду дал, так я ничего...
- Извиняйся в другом месте! - неукротимо погнала ухажера Анна Павловна. - Не надо твоих извинений! Катись отсюда и чтоб духу твоего не было! Цветочки он ещё приволок! Гуляй!
Аян растерянно улыбалась, а замешательство и неуверенность были не в характере Дон Кихота, он прокричал обиженно.
- Да что уж вы так, мамаша?! Ну, хмельной я тогда был, не разглядел что к чему! Я ж теперь по доброму!
- А ты тут никакой не нужен! Ни добрый, ни поганый!
Анна Павловна оттолкнула парня, схватила Аян за руку и потащила к парадным дверям.
От огорчения привычные манеры вернулись к Дон Кихоту - он размахнулся и кинул свой шикарный букет в след женщинам так, что тот перелетел черех их головы и ударился о дверь. Так и остался там лежать.
Дон Кихот огорченно повернулся к Ярову и спросил обидчиво.
- Чего они ломаются-то?! Я ж по хорошему.
- У них своя шкала ценностей, скорей всего. - ответил Яров и тронул машину.
Только через пару минут, уже на дороге, Яров обнаружил, что если день и прошел хорошо, то вечер у него оказывался пустой. Можно было, конечно, поехать в шашлычную - сегодня там наверняка соберется компашка, но это часиков в десять, а сейчас нет и семи. А самое скверное, что в местной квартире Ярова не было ни одной книжки, без чего он прожить не мог. День для него всегда проходил спокойно, когда он знал, что к вечеру есть интересная книга - в этом была определенная завершенность проживаемого времени от утра до сна.
Яров прикинул, не поехать ли ему обратно в Москву, но это тоже казалось неразумным, завтра начинался рабочий дкень, а торговлей своей он ещё не собирался манкировать. Хоть и увязал там с каждым часом во что-то малоприятное, но привычная обязательность, организованность взлелеянная годами преподавания в школе не позволяли попросту бросить начатые дела.
Пока он колебался, уже доехал до дому, поставил машину и тут же увидел даму с собачкой, сиречь тетю Веру с Артошкой. Пес весело залаял и прыгнул к Ярову, будто они давно знакомы, тетя Вера тоже возликовала.
- А вот и вы прибыли, Илья Иванович, здраствуйте! Закончили работать сегодня?
- Нет, я в Москву ездил.
- Ой, зря не сказали, мне тоже туда надо! Ай, не по соседски это, вы б меня могли подкинуть, билеты то на электричку для пенсионерки дорогие, это там, в метро, нам бесплатно.
Вся жизнь женщины уходила в копеечные расчеты, с огорчением отметил Яров и сказал.
- Я на неделе ещё поеду, тогда вас предупрежу.
- Вот и добренько, добренько. А я может тоже чем вам сгожусь.
Яров тут же воспользовался предложением.
- У вас чего-нибудь почитать нет, тетя Вера? Я тут без книг скучаю и дичаю.
- Чего-нибудь сыщем! Внук у меня тоже такой книгочей был, что не наедался за обедом без книжки! Теперь его в армию взяли, на Севере служит.
Вместе с тетей Верой Яров поднялся этажом выше своей квартиры и, отказавшись от чая, принял предложение поискать, что ему надо в комнате внука.
Книжная полка всегда отражение сущности её хозяина. Нынешний солдат на Севере оказался не столько "книгочеем", сколько фанатом эстрадной попсы. Все стены комнаты были увешаны плакатами эстрадных "зведунов и звездулек", музыкальному центру мог позавидовать хороший бар, все книги были посвящены музыкальным темам. Но нашлась пара журналов общего содержания. Журналы были прошлогодние, незнакомые, изданные на хорошей бумаге. Названия Ярову ничего не сказали - сейчас они появлялись все новые и новые, в большинстве своем быстро исчезали, стабильности прежней периодики не было. Вряд ли эти прошлогодние журнальчики выдержали все кризисы и перемены, скорее всего уже "сгорели". Но Яров решил, что не может быть того, чтоб в пестроте этой "желтой" литературы не нашлось вовсе ничего интересного.
Поговорив с хозяйкой о достоинствах и просто невероятных талантах её Артошки, Яров вернулся к себе, перекусил, включил телевизор, растянулся на продавленном диване и принялся листать журналы. Оба оказались выполнены в схеме, которую когда-то давно разработал "Плей-бой": серьез и "желтизна" вперемежку. Дельный обзор современного американского детектива, голые девочки, биржевые курсы и светские сплетни из половой жизни эстрадных звезд.
Наткнувшись на подборку рассказов, Яров принялся за первый, под названием "КАЖДОМУ СВОЕ" и первые же строки заставили его насторожится. Он заглянул в конец рассказа, потом вернулся к началу и убедился, что автор его Ник.Лазунов.
Яров истерически засмеялся. Он не знал, как реагировать на неожиданное открытие. Судя по первым строкам, автором рассказа был ОН Илья Яров! И рассказ тогда назывался "УДАР НОЖОМ", и написан был лет тридцать назад, если быть точнее - где-то осень 1968 года. Написан, представлен в редакцию журнала "Сельская молодежь" и отвергнут, по слабости и не совсем выдержанной идеологии.
Яров нашел в холодильнике остатки вина в бутылке, выпил стакан, уже спокойно растянулся на диване и принялся читать внимательно, чтоб уж не осталось никаких сомнений в истинности своего открытия.
Ник. Лазунов
КАЖДОМУ СВОЕ
Рассказ
Самолет, завалившись на крыло, сделал круг над аэродромом и тяжело пошел на посадку.
Павел Сереевич стоял у железного барьерчика и смотрел, как серебристая машина под острым углом мчалась к земле, как стремительно царапнули землю колеса, едва коснувшись бетонных плит посадочной полосы.
Мишка сейчас, конечно, помирает в самолете. Чувствует, как желудок подпрыгивает к горлу, сосет кислые конфетки и проклинает свою судьбу. Мишка всегда плохо переносил полеты. Хотя летал много. И по внутрисоюзным линиям и по заграничным. Собственно, возили не Мишку, а его мозги. Поскольку Мишкино тело - тощее, сухое, гремящее нескладным костяком - ничего не стоило и никому не было надо. Зато Мишкины мозги стоили очень много. Их аккуратно доставляли с конференций на симпозиумы, со сьездов на совещания. И в дороге Мишкин мозг леляли и холили. Ему не позволяли загружаться такими никчемными вещами, как запоминанием времени отлета, номера рейса, оформление багажа - все это было не для Мишкиного мозга. Но полеты Мишка переносил все равно плохо. И поезда - тоже.
Павел Сергеевич знал, что Мишка выйдет сейчас на солнечный, продуваемый холодным ветром аэродром, и своим высококачественным мозгом подумает: "Странно... Но Слава Богу, опять повезло, остался жив!" Он всегда так думал. Во всяком слачае, когда пролетал мимо и встречался с Павлом Сергеевичем на этом провинциальном промежуточном аэродроме.
Подкатился трап и Мишка вышел последним. Он был в тяжелом дорогом, пальто и без обычной шляпы. Он прищурил близорукие глаза на холодное солнце, пригладил ладонью торчащие во все стороны мелкие завитки жестких волос и засеменил по трапу.
"Лысеет, - продумал Павел Сергеевич. - И я, наверное, тоже". И ему стало жаль Мишку, который так рано лысеет и жаль, что он забыл в самолете шляпу, хотя сейчас за ней наверняка побежит Мишкин "мальчик". Ему в последнии годы были положены "мальчики", которые ловко управлялись с вопросами техники транспортировки Мишкиного мозга с места на место.
- Чуть не подох при посадке - сказал Мишка вместо приветствия и протянул свою мягкую, теплую руку.
- Здраствуй. - улыбнулся Павел Сергеевич.
- Михаил Семенович! - прыткий "мальчик" лет тридцати уже забежал вперед и протягивал широкополую зеленую шляпу. - Вы забыли свой головной убор. Стоянка сорок пять минут. Где вас искать, если...
- Не знаю, - Мишка надел свою шляпу и поморщился, потому что ему, наверное, уже очень надоел этот "мальчик". Он повернулся к Павлу Сергеевичу.
- Ну, что? Пойдем надеремся?
- Пойдем.
Они сидели в гулком,холодном и светлом заре ресторана, таком же пустом, как аэродромное поле за окном. По аэродрому катались одинокие самолеты, а Мишка не снимал пальто.
- Это мой младший научный сотрудник, - почему-то вспомнил про "мальчика" Мишка, но Павел Сергеевич не просил обьяснений.
Официант подошел бесшумно.
- Я бы не советовал перед полетом заказывать наше первое.
- Второго тоже не надо. Выпить и закусить. - ответил Мишка отрывисто и Певаел Сергеевич подавил улыбку, отметив что Мишка сводит до минимума слова для общения с человечеством.
- Ну... Как ты здесь, Паша?
Павлу Сергеевичу стало неприятно. Он даже вспомнил, что сегодня поутру впервые едва ли не насильно погнал себя на обычную встречу с Мишкой. Не хотел его видеть именно из-за этого вопроса: "Ну, как ты здесь?"
- Никак. Работаю. Даю продукцию. Что у тебя?
- Тоже работаю.
Они помолчали, разглядывая друг друга и оба неожиданно засмеялись, одновременно поняли, что встречаются вот так, мимоходом, уже много раз и с теми же вопросами..
- Я был дома месяц назад...
Домом они все ещё называли очень далекий отсюда город их детства. Там ничего не осталось у обоих, ни родных, ни друзей. Там, очень давно, они учились в школе, которая в предпоследний год войны была рассечена авиационгой бомбой пополам. Школа торчала на улице, как две башни - одна для первоклашек, другая для старшеклассников.
- Ну... Как дома?
- Ничего. Школу сломали.
Ее очень давно сломали. Кажется, они едва успели доучится в этих башнях.
- Да! - оживился Мишка. - Ненароком встретил Рыжего!
- Генку?
- Ну, да. Рыжего. - повторил Мишка. - Тут же начал клянчить двадцать рублей.
- Ты дал?
Мишка неопределенно повел головой и Павел Сергеевич спросил.
- Ты не приметил, у него остался шрам на руке?
- Не знаю. - ответил Мишка. - Я не приглядывался.
Павел Сергеевич знал, что Мишка сейчас врет. Он приглядывался к руке Рыжего, обязательно приглядывался.
Официант быстро расположил на столе заказ и исчез.
- А чем Рыжий сейчас занят? - спросил Павел Сергеевич.
В те времена в двубашенной школе было столько детей, что на одной парте сидели по трое. И только Генка рыжий сидел один - чтоб никому не мешал. Он верховодил в классе, был скор на крикливые расправы, а славился тем, что считался первейшим "сорочником" во всей школе. Он у всех просил "сорок". Едва успевал кто-нибудь лизнуть купленное мороженой, как Рыжий уже был тут как тут и требовал:
- Дай "сорок"!
Это означало, что он просил своей нищенской доли. От мороженого, или бутерброда, печенья, конфеты, от чего угодно. Почему при этом говорилось "сорок" - оставалось тайной. А Рыжий был очень наглый "сорочник". И не более голодный, чем все остальные в эти послевоенные годы. Но Рыжий проявлял такое нахальство, что на школьных переменах многие жевали свои бутеброды с маргарином, упрятавшись в туалет, склонившись под парту, или забираясь в дальние углы двора, потому что прятались от Рыжего. Но Генка Рыжий все равно добивался своего - залезал в чужие портфели и сумки, находил бутерброды и откусывал от них свой "сорок".
А у Мишки всегда были самые вкусные, большие бутерброды ииногда шоколадные конфеты. Мишка приходил с перемены, лез в сумку и обнаруживал свой завтрак обкусанным, а часто и сьеденным полностью. Он начинал моргать пушистыми ресницами и спрашивать.
- А где... А кто... Мой затрак брал?
Рыжий и не таился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65