Тридцать восемь и девять. После этого начали брать перекрестную пробу.
- Что еще вы сделали?
- Медсестры укутали ее одеялом и подсунули под ноги подставки, чтобы кровь приливала к голове. Затем я осмотрел ее. Было вагинальное кровотечение, и мы поставили диагноз: самопроизвольный аборт.
- В крови были какие-нибудь сгустки? - спросил я.
- Нет.
- Никаких фрагментов тканей? Может быть, лоскутья детского места?
- Нет, ничего такого. Но кровотечение началось задолго до ее поступления к нам. Ее одежда… - Уайтинг умолк и уставился в угол. Наверное, перед его мысленным взором опять встала вчерашняя картина. - Одежда была очень тяжелая. Санитарам пришлось повозиться, чтобы снять ее.
- Девушка произнесла что-нибудь членораздельное, пока ее раздевали?
- В общем-то, нет. Бормотала время от времени. Кажется, что-то про старика. То ли «мой старик», то ли просто «старик», не знаю. Но речь была невнятная, да никто и не прислушивался.
- Больше она ничего не сказала?
Уайтинг покачал головой.
- Нет, когда срезали одежду, она все норовила прикрыться. Однажды произнесла: «Не смейте так со мной обращаться», а потом спросила: «Где я?» Но это было в бреду. Она почти ничего не соображала.
- Как вы боролись с кровотечением?
- Пытался локализовать. Это оказалось непросто, да еще время поджимало. Нам никак не удавалось установить лампы. В конце концов я решил использовать марлевые тампоны и заняться возмещением кровопотери.
- А где все это время была миссис Рэнделл?
- Ждала за дверью. Держалась молодцом, пока мы не сообщили ей, что случилось, а потом сломалась. Совсем расклеилась.
- А что с бумагами Карен? Она когда-нибудь лежала в вашей больнице?
- Я увидел ее карточку, только когда.., когда все было кончено. Их приходится доставлять из регистратуры, на это требуется время. Но я знаю, что она наблюдалась у нас. С пятнадцатилетнего возраста у нее ежегодно брали мазок на рак матки, дважды в год обследовали и брали кровь. За ее здоровьем следили весьма и весьма пристально. Оно и неудивительно.
- Вы не заметили в ее истории болезни чего-нибудь необычного? Кроме аллергических реакций?
Уайтинг печально улыбнулся:
- А разве их не достаточно?
На какое-то мгновение меня охватила злость. Парень напуган, это понятно, но зачем такое усердное самобичевание? Люди еще будут умирать у него на руках. Много людей. И пора бы уже свыкнуться с этой мыслью. Равно как и с мыслью о том, что он всегда может дать маху. Ошибки неизбежны, в том числе и роковые. Мне хотелось сказать Уайтингу, что, если бы он потрудился спросить миссис Рэнделл, нет ли у Карен аллергических реакций, и получил отрицательный ответ, сейчас ему нечего было бы опасаться. Разумеется, Карен все равно умерла бы, но никто не смог бы обвинить в этом Уайтинга. Промах стажера заключался не в том, Что он убил Карен Рэнделл, а в том, что не испросил на это разрешения.
Но я не стал говорить ему об этом.
- В истории болезни были какие-нибудь упоминания о душевных расстройствах?
- Нет.
- Ничего примечательного?
- Ничего, - ответил Уайтинг и вдруг нахмурился. - Погодите-ка. Была одна странность. С полгода назад Карен направили на просвечивание черепной коробки.
- Вы видели снимки?
- Нет, только просмотрел отчет рентгенолога.
- И что?
- Все в норме, никакой патологии.
- Зачем делались эти снимки?
- Там не сказано.
- Может быть, она попала в какую-нибудь аварию? Упала или разбилась на автомобиле?
- Не знаю.
- Кто направил ее на рентген?
- Вероятно, доктор Рэнделл. Питер Рэнделл. Она наблюдалась у него.
- Зачем понадобилось делать эти снимки? Должна же быть какая-то причина.
- Да, - согласился Уайтинг. Но, похоже, этот вопрос не очень интересовал его. Молодой стажер долго и печально смотрел на свою чашку и, наконец, отпил глоток кофе. - Надеюсь, - сказал он, - они прижмут этого подпольного ковырялыцика и размажут его по стенке. Такому любого наказания будет мало.
Я встал. Мальчишка был подавлен. Казалось, он вот-вот ударится в слезы. Над его врачебной карьерой, сулившей успех, теперь нависла опасность: он допустил ошибку и угробил дочь знаменитого эскулапа. И, разумеется, Уайтинг не мог думать ни о чем другом. В приливе злости, отчаяния и жалости к себе он тоже искал козла отпущения. Искал усерднее, чем кто-либо другой.
- Вы намереваетесь обосноваться в Бостоне? - спросил я его.
- Вообще-то была такая мысль, - искоса взглянув на меня, ответил Уайтинг.
***
Расставшись с ним, я позвонил Льюису Карру. Теперь я просто сгорал от желания увидеть историю болезни Карен Рэнделл и выяснить, зачем ей просвечивали голову.
- Лью, мне снова понадобится твоя помощь, - сказал я.
- О! - Судя по тону, эта весть не наполнила его душу радостью.
- Да, я непременно должен заполучить историю болезни.
- Мне казалось, мы уже это проходили.
- Да, но открылись кое-какие новые обстоятельства. С каждой минутой дело становится все запутаннее. Зачем ее направили на рент…
- Извини, - перебил меня Карр, - но я не могу быть тебе полезен.
- Лью, даже если история болезни у Рэнделла, он не будет держать ее…
- Извини, Джон, но мне придется проторчать здесь до конца рабочего дня. И завтра тоже. У меня просто не будет времени.
Он говорил сдержанным тоном человека, который тщательно подбирает слова и мысленно проговаривает их, прежде чем произнести вслух.
- Да что стряслось? Неужто Рэнделл велел тебе держать рот на замке?
- По-моему, - ответил Карр, - этим делом должны заниматься люди, располагающие всеми необходимыми для его расследования средствами. Я такими средствами не располагаю. Уверен, что и другие врачи в таком же положении.
Я прекрасно понимал, куда он клонит. Арт Ли в свое время посмеивался над присущим всем врачам стремлением ни в коем случае не попасть в щекотливое положение и их привычкой прятаться в словесном тумане. Арт называл это «финт Пилата».
- Ну что ж, - проговорил я, - если ты действительно так считаешь, то и ладно.
Повесив трубку, я подумал, что, в общем-то, ничего неожиданного не произошло. Льюис Карр был пай-мальчиком и никогда не нарушал правил игры. А значит, не нарушит и впредь.
10
Путь от дома Уайтинга к медицинской школе пролегал мимо Линкольновской больницы. Проезжая, я увидел возле будки для вызова такси Фрэнка Конвея; он стоял, нахохлившись, засунув руки глубоко в карманы пальто и вперив взор в мостовую, в позе человека, которого одолевают тоска и застарелая одуряющая усталость. Я подкатил к тротуару.
- Хотите, подвезу?
- Мне надо в детскую больницу, - ответил Конвей, немного удивившись моей предупредительности: мы с ним никогда не были близкими друзьями.
Врач он прекрасный, но человек - не приведи господь. От него уже сбежали две жены, причем вторая - через полгода после свадьбы.
- Это мне по пути, - сообщил я ему.
Разумеется, детская больница была вовсе не по пути, но я в любом случае отвез бы его туда, потому что мне хотелось поговорить с Конвеем. Он влез в машину, и мы влились в уличный поток.
- Зачем вам в детскую? - спросил я.
- На конференцию. Их там проводят каждую неделю. А вам?
- Хочу пообедать с приятелем.
Конвей кивнул и откинулся на спинку. Он был еще совсем молод - тридцать пять лет. Стажировался Конвей под началом лучших кардиохирургов страны, а теперь превзошел своих учителей. Во всяком случае, так о нем говорили. Не знаю, правда ли это. Конвей принадлежал к той горстке врачей, которые прославились так быстро, что стали немного смахивать на политиканов и кинозвезд. Поклонники слепо почитают их, враги столь же слепо ненавидят. Внешне Конвей был очень видным мужчиной - крепким, мощным, с чуть тронутыми сединой волосами и глубокими проницательными голубыми глазами.
- Хочу извиниться за свое поведение нынче утром, - сказал он. - Не думал, что так вспылю.
- Ничего страшного.
- Надо будет попросить прощения у Герби. Я ему такого наговорил…
- Он поймет.
- Черт, как же погано, - продолжал Конвей. - Но когда пациент умирает у вас на глазах… Буквально разваливается на части… Вам это неведомо.
- Да, - согласился я.
Мы немного помолчали. Наконец я сказал:
- Можно попросить вас об услуге?
- Конечно.
- Расскажите мне о Джей Ди Рэнделле.
Конвей замялся.
- Зачем вам это?
- Простое любопытство.
- Врете.
- Хорошо, вру.
- Они сцапали Ли, правильно?
- Да.
- Он виновен?
- Нет.
- Вы готовы в этом присягнуть?
- Я верю ему.
Конвей вздохнул.
- Вы же не дурак, Джон. Представьте себе, что в таком преступлении обвинили вас. Неужели вы не станете все отрицать?
- Дело не в этом.
- Как раз в этом. Тут любой закричит: это не я!
- А разве Арт не может быть невиновен?
- Не просто может, а, скорее всего, так и есть.
- Ну так и что же вы тогда?
Конвей покачал головой.
- Вы забываете, как работает система. Джей Ди - важная шишка. Джей Ди потерял дочь. А поблизости весьма кстати отирается китаец, который слывет подпольным акушером. Все как по нотам.
- Мне уже доводилось слышать нечто подобное. Вы меня не убедили.
- Стало быть, вы не знаете Джей Ди Рэнделла.
- Что верно, то верно.
- Джей Ди Рэнделл - пуп Земли и центр мироздания, - продолжал Конвей. - Влиятельный, богатый и уважаемый человек, вполне способный получить все, чего ни пожелает. Даже голову какого-то жалкого китайца.
- Но зачем она ему? - спросил я.
Конвей расхохотался.
- Братец мой, вы что, с луны свалились?
Должно быть, на моей физиономии появилась озадаченная мина. Конвей пустился в объяснения:
- Известно ли вам, что… - он умолк, поняв, что мне ничего не известно. Мгновение спустя Конвей демонстративно сложил руки на груди, откинулся на спинку сиденья и устремил взор на дорогу.
- Ну? - поторопил я его.
- Спросите лучше Арта.
- Я спрашиваю вас.
- Или Льюиса Карра. Может быть, он вам расскажет, а я не буду.
- Что ж, тогда поведайте мне о Рэнделле.
- Как о хирурге?
- Хотя бы.
Конвей начал:
- Хирург он посредственный, почти никудышный. Теряет пациентов, которых можно было бы спасти. Молодых крепких людей.
Я кивнул.
- К тому же он мерзавец, - продолжал Конвей. - Измывается над стажерами и всячески унижает их, внушает комплекс неполноценности. С ним работает немало славных молодых ребят, и он держит их в ежовых рукавицах. Знаю по себе. Я два года работал в хирургии грудной полости, прежде чем выучился на кардиохирурга в Хьюстоне, и Рэнделл был моим начальником. Когда я познакомился с ним, мне было двадцать девять, а Рэнделлу - сорок девять. Он умеет пустить пыль в глаза этой своей деловитой повадкой, костюмами с Бонд-стрит и дружбой с владельцами средневековых замков во Франции. Разумеется, костюмы и замки еще не делают его хорошим хирургом, но Рэнделл умеет создавать видимость. Эдакий ореол благообразия.
Я молчал. Конвей понемногу входил в раж, его голос окреп, сильные руки задвигались. Мне не хотелось прерывать его.
- Беда в том, - продолжал Конвей, - что Джей Ди работает по старинке. Он начинал резать еще в сороковых и пятидесятых, вместе с Гроссом, Чартрисом, Шеклфордом и остальной славной когортой. Хирургия тогда была совсем другой. Требовалась ловкость рук, а наука не имела почти никакого значения. Никто не слыхал ни о химии, ни об электролитах. Вот почему Рэнделлу не по себе от этих нововведений. Молодые ребята - те в своей стихии, они воспитывались на энзиме и натриевой сыворотке, но для Рэнделла все это - темный лес и досадная помеха в работе.
- О нем идет добрая слава, - заметил я.
- Джон Уилкс Бут тоже слыл добрым малым, пока не застрелил президента Линкольна, - парировал Конвей.
- А может, в вас говорит профессиональная ревность?
- Завяжите мне глаза, и я обставлю этого Рэнделла одной левой.
Я усмехнулся.
- Даже в воскресенье и с похмелья, - добавил Конвей.
- А что он за человек? - спросил я.
- Скотина. Форменная скотина. Стажеры говорят, он таскает в карманах молоток и пяток гвоздей на тот случай, если выдастся возможность распять кого-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42