Когда я последний раз видел тебя и Джудит? Несколько месяцев назад. Чем ты только занимаешься? Терри играет в защите за Белмонт первого ноября. - Он схватил со стола фотографию парня в футбольной экипировке и сунул ее мне под нос. Терри рычал прямо в объектив и казался уменьшенной копией Мэрфи. Такой же низкорослый и такой же крутой.
- Скоро повидаемся, - заверил я его. - И обсудим наших домочадцев.
- Хмм… - промычал Мэрфи, с дивной быстротой уплетая яблоко. - Давай. Как насчет партии в бридж? Мы с женой в прошлые выходные продулись дотла. Нет, в позапрошлые. Играли с…
- Мэрф, у меня неприятности.
- Вероятно, язва, - сказал он, хватая со стола еще одно яблоко. - Ты у нас нервный и все время куда-то бежишь.
- Вообще-то дело по твоей части.
Мэрфи усмехнулся. Ему вдруг стало любопытно.
- Стероиды? Готов спорить, что ты - единственный трупорез в мире, которого интересуют стероиды. - Он уселся и взгромоздил ноги на стол. - Я готов, выкладывай.
Мэрфи изучал процесс образования стероидов в организме беременных женщин и в зародышах. Он разместил свою лабораторию в роддоме по вполне понятной, хотя и весьма зловещей причине - чтобы быть поближе к источнику изучаемого материала, роженицам и мертворожденным детям. Иногда ему удавалось разжиться плацентой или плодом, хотя эти объекты исследования были в большом дефиците.
- Можно ли провести гормональный тест на беременность во время вскрытия? - спросил я его.
Мэрфи быстро и судорожно потирал руки.
- Черт возьми. Наверное. Но кому это нужно?
- Мне.
- То есть ты провел вскрытие, но не знаешь, была ли покойная беременна?
- Да, сложный случай.
- Специального анализа не существует, но что-то, наверное, сделать можно. Сколько месяцев?
- По-моему, четыре.
- Четыре? И ты не можешь определить по виду матки?
- Мэрф…
- Ладно, ладно. При таком сроке это сделать можно. В суд не пойду и показаний давать не буду, но помочь постараюсь. Что у тебя?
Я недоуменно покачал головой.
- Моча или кровь?
- А! Кровь, - я извлек из кармана пробирку с кровью, собранной на вскрытии. С разрешения Уэстона, разумеется. Он сказал, что ему безразлично, возьму я кровь или нет.
Мэрфи поднял пробирку и посмотрел ее на просвет, потом щелкнул по стеклу ногтем.
- Мне нужно два кубика, - сказал он. - А тут больше. Вполне достаточно.
- Когда будет результат?
- Через два дня. На анализ уходит сорок восемь часов. Это кровь из трупа?
- Да. Я боюсь, что гормоны разложились…
- Как же мало мы усваиваем, - со вздохом перебил меня Мэрфи. - Разлагается только белок, а стероиды - не белки, правильно? Дело в том, что обычный тест на беременность - это определение количества хорионического гонадотрофина в моче. Но у нас в лаборатории можно измерить и прогестерон, и любое другое гидроксилированное вещество разряда одиннадцать-бета. При беременности уровень прогестерона возрастает в десять раз, эстриола - в тысячу раз. Такой скачок заметить нетрудно. - Он взглянул на ассистенток. - Даже в этой лаборатории.
Одна из ассистенток с вызовом посмотрела на Мэрфи.
- Я все делала, как надо, - заявила она, - пока не отморозила пальцы.
- Отговорки, - Мэрфи усмехнулся и снова поднял пробирку с кровью. - Ничего сложного. Поставим ее в старую центрифугу, и все дела. Сделаем на всякий случай два анализа. Чья она?
- Что?
Он раздраженно потряс пробиркой у меня перед носом:
- Чья это кровь?
- Да так, - уклончиво ответил я. - Одной покойницы.
- Четырехмесячная беременность, и ты не уверен? Джонни, не темни со старым другом и партнером по бриджу.
- Я тебе потом скажу. Так будет лучше.
- Ладно, ладно, я не из любопытных. Делай, как знаешь. Только потом расскажи, хорошо?
- Обещаю.
- От обещаний патологоанатома, - изрек он, вставая, - веет вечностью.
7
Когда кто-то удосужился пересчитать человеческие недуги, оказалось, что их двадцать пять тысяч. Примерно пять тысяч поддаются излечению. Хвороб хватает с избытком, и тем не менее заветная мечта каждого молодого врача - открыть новую, прежде неведомую болезнь, ибо это - самый легкий и верный путь к профессиональному успеху и славе. Человек практического склада понимает, что обнаружить новую болезнь гораздо выгоднее, чем найти средство от какой-нибудь давно известной. Методику лечения годами будут испытывать, обсуждать, подвергать сомнению, но если вы откроете новый недуг, мгновенное признание коллег вам обеспечено.
Льюис Карр сорвал банк, еще когда был стажером: он нашел-таки новую болячку, причем довольно редкую, и назвал ее наследственной дисгаммаглобулинемией бетаглобулиновой фракции. Карр обнаружил ее у четверых членов одного семейства, но это не так уж и важно - важно то, что Льюис открыл болезнь, описал ее и опубликовал итоги своих исследований в «Медицинском журнале Новой Англии».
Спустя пять лет он стал профессором-консультантом в Мемориалке. Никто и не сомневался, что Льюис займет эту должность: ему надо было лишь дождаться, когда кто-нибудь из сотрудников выйдет на пенсию и в больнице откроется вакансия.
Кабинет Карра в Мемориалке больше подошел бы молодому одаренному интерну. Он был завален научными журналами, книгами и отчетами об исследованиях. А еще он был старый и грязный и располагался в дальнем конце корпуса Кальдера, рядом с урологической лабораторией. И в нем, на груде хлама, восседала прелестная соблазнительная секретарша, имевшая деловой и совершенно неприступный вид. Бесполезная красота на фоне сугубо функционального уродства.
- Доктор Карр на обходе, - сухо сообщила мне секретарша. - Он просил вас подождать.
Я вошел в кабинет и сел, сбросив со стула кипу старых номеров «Американского журнала экспериментальной биологии». Через несколько минут появился профессор Карр. На нем был белый лабораторный халат, разумеется, расстегнутый (профессор-консультант никогда не застегивает лабораторный халат), на шее болтался стетоскоп. Воротник сорочки был изрядно потерт (профессор-консультант не так уж много зарабатывает), но черные туфли сверкали (профессор-консультант знает, что действительно важно, а что - нет). По своему обыкновению, Карр держался холодно, сдержанно и настороженно.
Злые языки утверждали, что Карр не просто осторожен, а бесстыдно подлизывается к начальству. Многие завидовали его быстрому успеху и уверенности в себе. У Карра было круглое детское личико с гладкими румяными щеками, на котором то и дело появлялась заразительная мальчишеская улыбка, очень помогавшая ему при общении с пациентами. Ею-то он меня и одарил.
- Привет, Джон, - Карр закрыл дверь в приемную и уселся за стол. Я едва мог разглядеть его за грудой журналов. Он снял с шеи стетоскоп, свернул его и сунул в карман, после чего воззрился на меня.
Полагаю, это неизбежно. Любой практикующий врач, который смотрит на людей из-за письменного стола, рано или поздно приобретает эту особую повадку и напяливает на лицо вдумчиво-вопросительную маску. Если вы ничем не больны, созерцать эту мину не ахти как приятно.
Вот и Льюис Карр тоже стал таким.
- Ты хочешь разузнать о Карен Рэнделл, - заявил он тоном, больше подходящим для сообщения о важном научном открытии.
- Совершенно верно.
- По каким-то своим причинам.
- Совершенно верно.
- И все, что я скажу, останется между нами.
- Совершенно верно.
- Хорошо, тогда слушай. Меня там не было, но я внимательно следил за развитием событий.
В этом я не сомневался. Льюис Карр внимательно следит за всем, что творится в Мемориалке, и знает больничные сплетни лучше любой сиделки. Он впитывал слухи, даже не замечая этого, как будто вдыхает воздух.
- Девчонку привезли в отделение, экстренной помощи в четыре часа утра. Она уже умирала. Когда пришли санитары с носилками, у нее начался бред. Обильное вагинальное кровотечение, температура - тридцать восемь и девять, сухая кожа, ослабленный тургор, одышка, сердцебиение, пониженное давление. Все время просила пить.
Карр перевел дух.
- Ее осматривал стажер. Он велел взять перекрестную пробу, чтобы приступить к переливанию крови. Вытянули шприц, стали считать гематокрит и белые тельца. Быстро ввели литр пятипроцентного раствора глюкозы. Стажер попытался определить источник кровотечения, но не смог и дал ей окситоцин, чтобы закрыть матку и уменьшить потерю крови, после чего тампонировал влагалище. Узнав от матери девушки, кто она такая, стажер наложил в штаны и в панике позвал интерна, который извлек тампон и ввел Карен хорошую дозу пенициллина на случай возможного заражения. К сожалению, он сделал это, не заглянув в историю болезни и не спросив мать, на что у Карен аллергия.
- А у нее была повышенная чувствительность к пенициллину, - догадался я. - Как у девяти-десяти процентов пациентов.
- Да еще какая повышенная! - подтвердил Карр. - Спустя десять минут после внутримышечной инъекции начались приступы удушья, хотя дыхательные пути были свободны. Тем временем из регистратуры принесли историю болезни, и интерн понял, что он натворил. Тогда он ввел ей в мышцу миллиграмм адреналина. Реакции не последовало, и интерн сделал внутривенные инъекции димедрола, кортизона и эуфиллина. Карен дали кислород, но она посинела, забилась в судорогах и умерла менее чем через двадцать минут.
Я закурил сигарету и подумал, что едва ли мне захочется очутиться на месте этого интерна.
- Вероятно, девица все равно умерла бы, - продолжал Карр. - Разумеется, наверняка мы этого не знаем. Но все говорит за то, что она поступила в больницу, потеряв почти половину крови. А это, как ты знаешь, конец: наступает шок, который обычно бывает необратим. Так что, скорее всего, нам не удалось бы ее спасти. Но это, конечно, ничего не меняет.
- А зачем интерн вообще давал ей пенициллин?
- Такой тут порядок, - ответил Карр. - При определенных симптомах его вводят обязательно. Обычно, если привозят женщину с подозрением на вагинальное кровотечение и в лихорадке, мы делаем ПВ, укладываем больную в постель и вводим ей антибиотик, чтобы предупредить возможную инфекцию, а на другой день выписываем. И отмечаем в истории болезни, что произошел самопроизвольный аборт.
- Так это и есть окончательный диагноз Карен Рэнделл?
Карр кивнул:
- Да, мы всегда так пишем. Это избавляет нас от объяснений с полицией. Сюда то и дело поступают женщины после подпольных абортов или самоабортов. Бывает, девчонки исходят пеной, как перегруженные стиральные машины. Или истекают кровью. Все в истерике и все врут напропалую. Мы их латаем и без лишнего шума отправляем восвояси.
- И никогда не сообщаете в полицию?
- Мы врачи, а не блюстители закона. Таких девчонок здесь не меньше сотни в год. Если обо всех сообщать, мы из судов вылезать не будем. Какое уж тут лечение больных!
- Но ведь закон требует…
- Да, конечно, - поспешно согласился Карр. - Закон требует доносить. Он требует также, чтобы мы сообщали обо всех случаях хулиганства, но если закладывать каждого пьяного драчуна, этому конца и края не будет. Ни одно отделение неотложной помощи не сообщает обо всем, что там случается. Иначе просто невозможно работать.
- Но ведь речь идет об аборте…
- Ну подумай сам, - перебил меня Карр. - Довольно значительный процент этих случаев - самопроизвольные аборты. Разумеется, хватает и всего остального, но относиться к этому как-то по-другому не имеет смысла. Допустим, ты точно знаешь, что над девицей трудился барселонский мясник, и сообщаешь об этом в полицию. На другой день приходит сыщик, и девчонка говорит, что аборт был самопроизвольный. Или что она сама ковырялась в себе. В любом случае правду она не скажет, и легавые начнут злиться. Прежде всего - на тебя, потому что это ты их вызвал.
- И что, такое случается?
- Конечно. Я дважды видел это воочию. Когда девчонки поступали к нам, они сходили с ума от страха и были убеждены, что умирают. Хотели рассчитаться с поганцами и требовали вызвать полицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
- Скоро повидаемся, - заверил я его. - И обсудим наших домочадцев.
- Хмм… - промычал Мэрфи, с дивной быстротой уплетая яблоко. - Давай. Как насчет партии в бридж? Мы с женой в прошлые выходные продулись дотла. Нет, в позапрошлые. Играли с…
- Мэрф, у меня неприятности.
- Вероятно, язва, - сказал он, хватая со стола еще одно яблоко. - Ты у нас нервный и все время куда-то бежишь.
- Вообще-то дело по твоей части.
Мэрфи усмехнулся. Ему вдруг стало любопытно.
- Стероиды? Готов спорить, что ты - единственный трупорез в мире, которого интересуют стероиды. - Он уселся и взгромоздил ноги на стол. - Я готов, выкладывай.
Мэрфи изучал процесс образования стероидов в организме беременных женщин и в зародышах. Он разместил свою лабораторию в роддоме по вполне понятной, хотя и весьма зловещей причине - чтобы быть поближе к источнику изучаемого материала, роженицам и мертворожденным детям. Иногда ему удавалось разжиться плацентой или плодом, хотя эти объекты исследования были в большом дефиците.
- Можно ли провести гормональный тест на беременность во время вскрытия? - спросил я его.
Мэрфи быстро и судорожно потирал руки.
- Черт возьми. Наверное. Но кому это нужно?
- Мне.
- То есть ты провел вскрытие, но не знаешь, была ли покойная беременна?
- Да, сложный случай.
- Специального анализа не существует, но что-то, наверное, сделать можно. Сколько месяцев?
- По-моему, четыре.
- Четыре? И ты не можешь определить по виду матки?
- Мэрф…
- Ладно, ладно. При таком сроке это сделать можно. В суд не пойду и показаний давать не буду, но помочь постараюсь. Что у тебя?
Я недоуменно покачал головой.
- Моча или кровь?
- А! Кровь, - я извлек из кармана пробирку с кровью, собранной на вскрытии. С разрешения Уэстона, разумеется. Он сказал, что ему безразлично, возьму я кровь или нет.
Мэрфи поднял пробирку и посмотрел ее на просвет, потом щелкнул по стеклу ногтем.
- Мне нужно два кубика, - сказал он. - А тут больше. Вполне достаточно.
- Когда будет результат?
- Через два дня. На анализ уходит сорок восемь часов. Это кровь из трупа?
- Да. Я боюсь, что гормоны разложились…
- Как же мало мы усваиваем, - со вздохом перебил меня Мэрфи. - Разлагается только белок, а стероиды - не белки, правильно? Дело в том, что обычный тест на беременность - это определение количества хорионического гонадотрофина в моче. Но у нас в лаборатории можно измерить и прогестерон, и любое другое гидроксилированное вещество разряда одиннадцать-бета. При беременности уровень прогестерона возрастает в десять раз, эстриола - в тысячу раз. Такой скачок заметить нетрудно. - Он взглянул на ассистенток. - Даже в этой лаборатории.
Одна из ассистенток с вызовом посмотрела на Мэрфи.
- Я все делала, как надо, - заявила она, - пока не отморозила пальцы.
- Отговорки, - Мэрфи усмехнулся и снова поднял пробирку с кровью. - Ничего сложного. Поставим ее в старую центрифугу, и все дела. Сделаем на всякий случай два анализа. Чья она?
- Что?
Он раздраженно потряс пробиркой у меня перед носом:
- Чья это кровь?
- Да так, - уклончиво ответил я. - Одной покойницы.
- Четырехмесячная беременность, и ты не уверен? Джонни, не темни со старым другом и партнером по бриджу.
- Я тебе потом скажу. Так будет лучше.
- Ладно, ладно, я не из любопытных. Делай, как знаешь. Только потом расскажи, хорошо?
- Обещаю.
- От обещаний патологоанатома, - изрек он, вставая, - веет вечностью.
7
Когда кто-то удосужился пересчитать человеческие недуги, оказалось, что их двадцать пять тысяч. Примерно пять тысяч поддаются излечению. Хвороб хватает с избытком, и тем не менее заветная мечта каждого молодого врача - открыть новую, прежде неведомую болезнь, ибо это - самый легкий и верный путь к профессиональному успеху и славе. Человек практического склада понимает, что обнаружить новую болезнь гораздо выгоднее, чем найти средство от какой-нибудь давно известной. Методику лечения годами будут испытывать, обсуждать, подвергать сомнению, но если вы откроете новый недуг, мгновенное признание коллег вам обеспечено.
Льюис Карр сорвал банк, еще когда был стажером: он нашел-таки новую болячку, причем довольно редкую, и назвал ее наследственной дисгаммаглобулинемией бетаглобулиновой фракции. Карр обнаружил ее у четверых членов одного семейства, но это не так уж и важно - важно то, что Льюис открыл болезнь, описал ее и опубликовал итоги своих исследований в «Медицинском журнале Новой Англии».
Спустя пять лет он стал профессором-консультантом в Мемориалке. Никто и не сомневался, что Льюис займет эту должность: ему надо было лишь дождаться, когда кто-нибудь из сотрудников выйдет на пенсию и в больнице откроется вакансия.
Кабинет Карра в Мемориалке больше подошел бы молодому одаренному интерну. Он был завален научными журналами, книгами и отчетами об исследованиях. А еще он был старый и грязный и располагался в дальнем конце корпуса Кальдера, рядом с урологической лабораторией. И в нем, на груде хлама, восседала прелестная соблазнительная секретарша, имевшая деловой и совершенно неприступный вид. Бесполезная красота на фоне сугубо функционального уродства.
- Доктор Карр на обходе, - сухо сообщила мне секретарша. - Он просил вас подождать.
Я вошел в кабинет и сел, сбросив со стула кипу старых номеров «Американского журнала экспериментальной биологии». Через несколько минут появился профессор Карр. На нем был белый лабораторный халат, разумеется, расстегнутый (профессор-консультант никогда не застегивает лабораторный халат), на шее болтался стетоскоп. Воротник сорочки был изрядно потерт (профессор-консультант не так уж много зарабатывает), но черные туфли сверкали (профессор-консультант знает, что действительно важно, а что - нет). По своему обыкновению, Карр держался холодно, сдержанно и настороженно.
Злые языки утверждали, что Карр не просто осторожен, а бесстыдно подлизывается к начальству. Многие завидовали его быстрому успеху и уверенности в себе. У Карра было круглое детское личико с гладкими румяными щеками, на котором то и дело появлялась заразительная мальчишеская улыбка, очень помогавшая ему при общении с пациентами. Ею-то он меня и одарил.
- Привет, Джон, - Карр закрыл дверь в приемную и уселся за стол. Я едва мог разглядеть его за грудой журналов. Он снял с шеи стетоскоп, свернул его и сунул в карман, после чего воззрился на меня.
Полагаю, это неизбежно. Любой практикующий врач, который смотрит на людей из-за письменного стола, рано или поздно приобретает эту особую повадку и напяливает на лицо вдумчиво-вопросительную маску. Если вы ничем не больны, созерцать эту мину не ахти как приятно.
Вот и Льюис Карр тоже стал таким.
- Ты хочешь разузнать о Карен Рэнделл, - заявил он тоном, больше подходящим для сообщения о важном научном открытии.
- Совершенно верно.
- По каким-то своим причинам.
- Совершенно верно.
- И все, что я скажу, останется между нами.
- Совершенно верно.
- Хорошо, тогда слушай. Меня там не было, но я внимательно следил за развитием событий.
В этом я не сомневался. Льюис Карр внимательно следит за всем, что творится в Мемориалке, и знает больничные сплетни лучше любой сиделки. Он впитывал слухи, даже не замечая этого, как будто вдыхает воздух.
- Девчонку привезли в отделение, экстренной помощи в четыре часа утра. Она уже умирала. Когда пришли санитары с носилками, у нее начался бред. Обильное вагинальное кровотечение, температура - тридцать восемь и девять, сухая кожа, ослабленный тургор, одышка, сердцебиение, пониженное давление. Все время просила пить.
Карр перевел дух.
- Ее осматривал стажер. Он велел взять перекрестную пробу, чтобы приступить к переливанию крови. Вытянули шприц, стали считать гематокрит и белые тельца. Быстро ввели литр пятипроцентного раствора глюкозы. Стажер попытался определить источник кровотечения, но не смог и дал ей окситоцин, чтобы закрыть матку и уменьшить потерю крови, после чего тампонировал влагалище. Узнав от матери девушки, кто она такая, стажер наложил в штаны и в панике позвал интерна, который извлек тампон и ввел Карен хорошую дозу пенициллина на случай возможного заражения. К сожалению, он сделал это, не заглянув в историю болезни и не спросив мать, на что у Карен аллергия.
- А у нее была повышенная чувствительность к пенициллину, - догадался я. - Как у девяти-десяти процентов пациентов.
- Да еще какая повышенная! - подтвердил Карр. - Спустя десять минут после внутримышечной инъекции начались приступы удушья, хотя дыхательные пути были свободны. Тем временем из регистратуры принесли историю болезни, и интерн понял, что он натворил. Тогда он ввел ей в мышцу миллиграмм адреналина. Реакции не последовало, и интерн сделал внутривенные инъекции димедрола, кортизона и эуфиллина. Карен дали кислород, но она посинела, забилась в судорогах и умерла менее чем через двадцать минут.
Я закурил сигарету и подумал, что едва ли мне захочется очутиться на месте этого интерна.
- Вероятно, девица все равно умерла бы, - продолжал Карр. - Разумеется, наверняка мы этого не знаем. Но все говорит за то, что она поступила в больницу, потеряв почти половину крови. А это, как ты знаешь, конец: наступает шок, который обычно бывает необратим. Так что, скорее всего, нам не удалось бы ее спасти. Но это, конечно, ничего не меняет.
- А зачем интерн вообще давал ей пенициллин?
- Такой тут порядок, - ответил Карр. - При определенных симптомах его вводят обязательно. Обычно, если привозят женщину с подозрением на вагинальное кровотечение и в лихорадке, мы делаем ПВ, укладываем больную в постель и вводим ей антибиотик, чтобы предупредить возможную инфекцию, а на другой день выписываем. И отмечаем в истории болезни, что произошел самопроизвольный аборт.
- Так это и есть окончательный диагноз Карен Рэнделл?
Карр кивнул:
- Да, мы всегда так пишем. Это избавляет нас от объяснений с полицией. Сюда то и дело поступают женщины после подпольных абортов или самоабортов. Бывает, девчонки исходят пеной, как перегруженные стиральные машины. Или истекают кровью. Все в истерике и все врут напропалую. Мы их латаем и без лишнего шума отправляем восвояси.
- И никогда не сообщаете в полицию?
- Мы врачи, а не блюстители закона. Таких девчонок здесь не меньше сотни в год. Если обо всех сообщать, мы из судов вылезать не будем. Какое уж тут лечение больных!
- Но ведь закон требует…
- Да, конечно, - поспешно согласился Карр. - Закон требует доносить. Он требует также, чтобы мы сообщали обо всех случаях хулиганства, но если закладывать каждого пьяного драчуна, этому конца и края не будет. Ни одно отделение неотложной помощи не сообщает обо всем, что там случается. Иначе просто невозможно работать.
- Но ведь речь идет об аборте…
- Ну подумай сам, - перебил меня Карр. - Довольно значительный процент этих случаев - самопроизвольные аборты. Разумеется, хватает и всего остального, но относиться к этому как-то по-другому не имеет смысла. Допустим, ты точно знаешь, что над девицей трудился барселонский мясник, и сообщаешь об этом в полицию. На другой день приходит сыщик, и девчонка говорит, что аборт был самопроизвольный. Или что она сама ковырялась в себе. В любом случае правду она не скажет, и легавые начнут злиться. Прежде всего - на тебя, потому что это ты их вызвал.
- И что, такое случается?
- Конечно. Я дважды видел это воочию. Когда девчонки поступали к нам, они сходили с ума от страха и были убеждены, что умирают. Хотели рассчитаться с поганцами и требовали вызвать полицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42