Она встала и кивнула в сторону коридора.
- Обычно мужчин не допускают в наши комнаты, но вы ведь родственник, правильно?
- Правильно.
Джинни и Карен жили на первом этаже, окно их комнаты выходило на задний двор. Комнатка была тесная и неряшливая, повсюду валялись фотографии мальчиков, письма, поздравительные открытки, программы футбольных матчей между университетами Лиги Плюща, ленты, расписания занятий, флакончики с духами, плюшевые мишки и щенки. Джинни уселась на кровать и указала мне на стул у письменного стола.
- Вчера мисс Питерс сказала мне, что с Карен случилось несчастье и она погибла, - начала девушка. - Она просила меня никому ничего не говорить до поры до времени. Странно. Никто из моих знакомых еще не умирал. Я имею в виду ровесников, понимаете? Странно, право. Я ведь ничего не почувствовала, не могла даже заставить себя огорчиться. Наверное, до меня просто еще не дошло.
- Вы знали Карен до того, как стали жить вместе?
- Нет, нас просто поселили в одну комнату.
- Вы ладили?
Джинни передернула плечами. Она уже освоила язык телодвижений, но пока не умела добиться полной естественности. Создавалось впечатление, что она подолгу отрабатывала каждый жест перед зеркалом.
- Вроде да. Карен не была типичным новичком, не робела. И все время уезжала то на день, то на два. На занятия почти не ходила и часто повторяла, что ненавидит колледж. Впрочем, так все говорят, но Карен действительно не врала. Она и впрямь ненавидела учебу. По-моему, так оно и было.
- Почему вы так думаете?
- Потому что она пропускала уроки и часто отлучалась из городка. Говорила, что едет к родителям, но на самом деле моталась куда-то еще. Карен ненавидела своих родителей. Она сама мне так сказала.
Джинни встала и открыла дверцу шкафа. На внутренней стороне створки висела большая глянцевая фотография Джей Ди Рэнделла, сплошь испещренная крошечными дырочками.
- Она любила бросать в снимок дротики, - пояснила Джинни. - Это ее отец. Кажется, он хирург. Она метала дротики в его физиономию каждый вечер, перед тем как лечь спать.
Девушка закрыла шкаф.
- А как она относилась к матери?
- Мать она любила. Я имею в виду родную мать, ту, которая умерла. Мачеха-то ей не особенно нравилась.
- Что еще вам рассказывала Карен?
- Про мальчиков рассказывала, - Джинни снова уселась на кровать. - Тут только о них и говорят. Карен наведывалась в какую-то местную частную школу и тусовалась с парнями. Да и к ней то и дело приезжали из Йеля.
- Она встречалась с кем-нибудь?
- Не думаю. Со всеми понемножку. Парни за ней табунами ходили.
- Она была так популярна?
- А может, и по какой другой причине, - Джинни наморщила носик. - Слушайте, неприлично говорить про нее такое теперь, когда… Да и нет причин верить во все это. Может, это вообще треп.
- А что такое?
- Ну, когда сюда приезжает новенькая, про которую никто ничего не слышал, можно болтать все, что угодно. Я, помнится, раньше врала, что была капитаном команды болельщиков. Просто забавы ради. На самом-то деле я училась в обычной средней школе, а о капитанстве и мечтать не могла.
- Понятно. Ну, а что за байки травила Карен?
- Да всякие. И не то чтобы байки. Скорее уж притчи. Все как-то обиняками да намеками. Карен нравилось, когда люди считали ее эдакой оторвой. И дружки были ей под стать. Она очень любила это слово - «оторва». И умела пустить пыль в глаза. Никогда не выкладывала все напрямую, никаких тебе обстоятельных историй. Обронит слово тут, слово там, и все. Про свои аборты, например, и всякое такое.
- Про аборты?
- Она сказала, что еще до колледжа дважды ходила на аборт. По-моему, это чепуха, правда? Два аборта! В конце концов, ей было всего семнадцать! Я говорила ей, что не верю, и тогда она пускалась в объяснения - как это делается. Все по порядку, что за чем идет. Вот тогда я начинала думать, что, возможно, это все-таки правда.
Девушке, росшей в семье врача, ничего не стоило вызубрить процедуру ПВ, и осведомленность Карен вовсе не доказывала, что ей самой делали аборты.
- Она не вдавалась в подробности? - спросил я. - Не говорила, где ее выскабливали?
- Нет. Карен любила шокировать меня, хотя временами бывала по-настоящему груба. Помню наши первые.., нет, вторые выходные, которые мы провели здесь. В субботу вечером Карен куда-то ушла и вернулась очень поздно. Вся растрепанная. Забралась в постель, погасила свет и говорит: «Господи, до чего же я люблю черное мясо». Прямо так и сказала. Я не нашлась с ответом. Я ведь тогда почти не знала Карен, вот и смолчала. Подумала, что она просто хочет меня поразить.
- Что еще она говорила?
Джинни пожала плечами:
- Не помню. Всякие пустяки. Однажды вечером, перед тем как уехать на выходные, Карен долго вертелась перед зеркалом. Сначала что-то насвистывала, а потом и говорит мне: «Ну, на сей раз я уж точно оттянусь». Или что-то в этом роде. Уж и не помню.
- И что вы ей ответили?
- Пожелала приятного отдыха. Что еще ответить на такую речь, особенно когда только что вышла из душа.
- Вы верили ее россказням?
- Сначала - нет, но через пару месяцев начала верить.
- Вам никогда не казалось, что она беременна?
- Нет, никогда.
- Вы уверены?
- Она ничего такого не говорила. К тому же она принимала пилюли.
- Это точно?
- Ну, наверное. Во всяком случае, у нее был такой ежеутренний обряд. Эти пилюли где-то здесь. Вон они, на ее столе, в маленьком пузырьке.
Я взял пластиковый флакончик. На ярлычке значилось «Аптека на Маячной улице», но никаких указаний по приему лекарства не было. Я вытащил книжечку и записал номер рецепта и имя врача, потом открыл пузырек и вытряхнул пилюли на ладонь. Их было всего четыре.
- Она принимала их ежедневно? - спросил я.
- Да.
Я не гинеколог и не аптекарь, но кое-какие познания все же имею. Во-первых, мне известно, что почти все противозачаточные пилюли сейчас выпускаются в пузырьках со специальными крышечками, снабженными отверстиями. Это облегчает подсчет и помогает женщине определить, сколько таблеток она приняла. Во-вторых, дозы гормональных препаратов снижены с двадцати до двух миллиграммов в день. А значит, пилюли должны быть совсем крошечные.
Но таблетки Карен были довольно большими, безо всяких меток, белые как мел и хрупкие. Я сунул одну из них в карман, а остальные возвратил в пузырек. Я уже догадывался, что это за зелье. Химического анализа не требовалось.
- Вы встречали кого-нибудь из дружков Карен? - спросил я.
Джинни покачала головой:
- Нет, никогда никого не видела. Карен много распиналась о том, как они хороши в постели, но это была просто болтовня. Она все время норовила пустить пыль в глаза, вот и горланила, как на площади. Подождите минутку.
Она подошла к туалетному столику Карен. Под рамку зеркала были вставлены несколько фотографий молодых людей. Взяв две, Джинни вручила их мне.
- Вот об этом парне она говорила, но, по-моему, они давно перестали встречаться. Кажется, с лета. Он учится в Гарварде.
На снимке был запечатлен старательно, но шаблонно позирующий мальчишка в футбольной экипировке, с номером 71 на груди. Он стоял, согнувшись, касаясь одной рукой земли и злобно ощерив зубы.
- Как его зовут?
- Не знаю.
Я взял программку матча Гарвард против Колумбийского. Под номером 71 числился правый защитник Алан Зеннер. Занеся это имя в записную книжку, я вернул Джинни снимок.
- А этот, второй, - продолжала она, вручая мне еще одну фотографию, - посвежее будет. Кажется, Карен еще не рассталась с ним. Иногда по вечерам, прежде чем лечь спать, она целовала его фотографию. Его зовут то ли Ральф, то ли Роджер.
На фотографии был изображен молодой негр в плотном лоснящемся костюме, с электрогитарой в руке и натянутой улыбкой на губах.
- Думаете, они встречались?
- Да. Он из какого-то бостонского оркестра.
- Ральф, говорите?
- Что-то в этом роде.
- Как называется оркестр?
Джинни сосредоточенно нахмурилась:
- Карен однажды говорила. Или не однажды. Но я не помню. Она не то что другие девчонки, которые выложат вам всю подноготную своих парней. Карен была не такая. Обронит фразу, а потом жди следующей.
- И вы думаете, что по выходным она уезжала к этому парню?
Джинни кивнула.
- А куда? В Бостон?
- Наверное. Или в Бостон, или в Нью-Хейвен.
Я перевернул фотографию. На тыльной стороне было написано: «Фотоателье Кэрзина, Вашингтон-стрит».
- Могу я взять себе этот снимок?
- Конечно, - ответила Джинни. - Мне он без надобности.
Я сунул фото в карман и снова сел.
- Вы когда-нибудь видели кого-то из этих людей?
- Нет, не встречала я ее дружков. Погодите-ка, однажды видела подругу.
- Подругу?
- Ну да. Однажды Карен сказала мне, что к ней приезжает близкая подруга, настоящая «оторва», дикий зверь. Ну, всякое такое. Короче, я ожидала увидеть занятное зрелище, но, когда она приехала…
- Что же вы увидели?
- Нечто весьма странное. Рослая длинноногая девица. Карен все время повторяла, что хотела бы иметь такие же длинные ноги, а та девица просто сидела и молчала. Надо полагать, она была хорошенькая, но уж больно чудная. Как будто спала. Может, наширялась. Наконец, где-то через час, она заговорила и начала плести всю эту белиберду.
- Какую белиберду?
- Ну, не знаю. Странные вещи. Вроде как «дожди в Испании подмыли здания». И сочиняла стихи про то, как люди резвятся в макаронных полях. Белиберда, понимаете? Я бы это стихами не назвала.
- Как звали эту девушку?
- Не помню. Кажется, Энджи.
- Она студентка?
- Нет. Она молодая, но нигде не учится. Работает. Кажется, Карен говорила, что она медсестра.
- Постарайтесь вспомнить ее имя, - попросил я.
Джинни сосредоточенно уставилась в пол, потом покачала головой:
- Нет, не могу. Я не обратила на нее особого внимания.
Мне не хотелось менять тему, но надо было торопиться.
- Что еще вы могли бы рассказать мне о Карен? - спросил я. - Она нервничала?
- Нет, была само спокойствие. Все наши с ума сходили от волнения, особенно перед экзаменами, а ей, похоже, было на все наплевать.
- Она была энергичной девушкой? Подвижной? Словоохотливой?
- Карен? Не смешите меня. Сонная она была и полумертвая, только в дни свиданий и оживала. А так все время сетовала на усталость и переутомление.
- Она много спала?
- Да, продрыхла почти все занятия.
- Какой у нее был аппетит?
- Да обыкновенный. Завтрак и обед она обычно тоже просыпала.
- В таком случае Карен, наверное, теряла в весе?
- Как раз наоборот, - ответила Джинни. - Прибавила. Не так чтобы много, но прилично. За каких-нибудь полтора месяца. Не могла влезть ни в одно платье, и ей пришлось покупать новые.
- Вы заметили какие-нибудь другие изменения?
- Вообще-то да, но я не знаю, важно ли это. То есть для Карен это было важно, но все остальные ничего не замечали.
- Чего не замечали?
- Видите ли, Карен вбила себе в голову, будто бы ее тело обрастает волосами. Руки, ноги, понимаете? И над губой тоже. Она жаловалась, что замучилась брить ноги.
Взглянув на часы, я увидел, что уже почти полдень.
- Что ж, не хочу отрывать вас от занятий…
- Ерунда, - перебила меня Джинни. - С вами интереснее.
- Неужели?
- Ну, смотреть, как вы работаете, и все такое.
- Но ведь я - обычный врач, и вы уже наверняка беседовали с людьми моей профессии.
Джинни вздохнула.
- Должно быть, вы принимаете меня за дурочку, - с легкой обидой сказала она. - Я же не вчера родилась.
- Напротив, - заспорил я. - По-моему, вы очень умны.
- Вы вызовете меня в суд?
- В суд?
- Ну, чтобы дать показания.
Я посмотрел на нее, и мне опять подумалось, что она репетирует перед зеркалом. На лице Джинни появилась загадочно-глубокомысленная мина, столь присущая героиням многих фильмов.
- Не уверен, что понимаю вас.
- Ладно уж, признайтесь, что вы законник, я никому не скажу.
- О!
- Я поняла это спустя десять минут после вашего прихода. Знаете, как я догадалась?
- Как же?
- Когда вы осматривали пилюли, то держали пузырек очень осторожно, совсем не как врач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42