Ирина Владимировна дала себе слово никогда не вспоминать о том кошмаре, который ей выпало пережить. Как наивна она была, сколько жизненного энтузиазма вмещала ее неиспорченная душа. Со светлыми надеждами на будущее она выпила кофе и отправилась на занятия. Уроки прошли, как обычно, хотя она до конца и не выкладывалась на них: сказывалась усталость прошлой ночи. Вечером ей вновь позвонил Аркадий, и они условились о встрече. Едва стемнело, Ирина Владимировна вышла на автобусную остановку, где ее уже ожидала знакомая "шестерка". И вновь он увез ее к себе домой, где она опять пробыла почти до рассвета. В их отношениях наступил медовый месяц. Им было хорошо вдвоем, и они с упоением и страстью отдались большой любви. Так продолжалось до весны. За это время директор сделал пару попыток остаться с ней наедине, но Ирина Владимировна была начеку и пресекла домогательства Михаила Моисеевича, не два ему довести их до логического конца. Естественно, Козакова все это злило, но не настолько, чтобы выбить из равновесия. Он был матерый бабник, и не, зависимое поведение Ирины Владимировны только еще больше подзадоривало его. Многие преподавательницы вверенного ему техникума не смели отказать ему, а большинство с охотой вступали с ним в интимную связь, понимая, что от этого зависит их материальное благополучие. Директор лично сам составлял педагогическую нагрузку и тем, кто не отказывал ему, давал максимальное количество часов, а значит, и предельно допустимую оплату. В техникуме об этом догадывались многие, даже мужья изменивших им жен, но все дипломатично держали язык за зубами. Молчание и послушание тоже поощрялось всевозможными доплатами, надбавками, более высокой классностью. Постепенно Михаил Моисеевич заломил педагогический коллектив так, что никто не осмеливался ему не то что перечить, а даже быть недовольным. Коммунисты за годы правления в нашей стране всячески не допускали личную независимость граждан, уничижали достоинство личности. За все семьдесят с лишним лет правления шел непрерывный целенаправленный отбор людей, готовых пожертвовать своим я ради идей, а потом и прихоти своего начальника или партаппаратчика. Михаил Моисеевич был много лет и сам в номенклатурной райкомовской обойме. Принадлежность к партийной касте дала ему возможность повелевать людьми, не задумываясь, решать их судьбу по своему усмотрению. Ничего не умея делать хорошо с чисто профессиональной точки зрения, он научился повелевать людьми, властвовать над ними, держать в повиновении. Не удивительно, что его руководство в техникуме носило столь циничный и извращенный характер. Сейчас, после свершившейся перестройки и начавшейся демократизации общества, в это верится с трудом, но все это имело место в реальной жизни. Строптивость Ирины Владимировны, ее нежелание подчиниться его воле раздражали Михаила Моисеевича. В техникуме было достаточно и таких преподавательниц, которые по первому его знаку сами приходили к нему в кабинет. Наиболее послушной и безотказной была Эльвира Васильевна. Наперед зная, что от нее требуется, торопливо раздевалась и ложилась на диван заманчиво раздвинув согнутые в коленях ноги. Он, с ощущением собственного превосходства удовлетворял свою взыгравшую похоть, не забывая, однако, отметить очередную пассию Почетной грамотой или благодарностью по случаю какого-нибудь праздника. В желающих порезвиться с ним на диване недостатка не было, и Михаил Моисеевич по возможности удовлетворял воспылавшие страсти страждущих. В душе он презирал их и почти не считал за людей и на диване проделывал с ними самые невероятные вещи, ублажая свою похоть в самых извращенных формах. Ему казалось, что после этого они будут избегать встреч с ним, не посмеют при встрече посмотреть в глаза. Но, ничего подобного не происходило. Ему смотрели в глаза с намеком и тайным смыслом. На собраниях, совещаниях и педсоветах женщины, побывавшие у него на диване, становились его активными сторонниками. Они с жадностью ловили каждое его слово, каждый взгляд, надеясь услышать или увидеть нечто имеющее отношение непосредственно к своей особе. Михаил Моисеевич понял, что чужую жену нельзя оскорбить самыми невероятными извращениями. Они воспринимали все как сексуальную экзотику, непозволительную в постели с собственными мужьями, но вполне приемлемую в любовных утехах с директором, от которого взамен можно было получить кое-что посущественнее минутного удовольствия. Так постепенно он превратился в подобие вожака небольшого стада, именуемого педколлективом, где все остальные мужчиныпреподаватели довольствовались второстепенными ролями, безропотно подчиняясь его воле и не переча его аморальным желаниям. Между любовницами Козакова периодически возникали неприязненные ревностные отношения, но он мирил их единственным и безотказным приемом находил себе очередную пассию. Прежде любовницы на какое-то время затихали, оказавшись в одинаковых условиях, и теперь уже вместе наблюдали за появлением на горизонте новой фаворитки. Ничего нового Михаил Моисеевич не изобрел, и жизнь в техникуме протекала по законам средневекового гарема. И вдруг, среди этого устоявшегося болота появилась строптивая математичка. На правах главного в стаде, а значит, первого во всем остальном, директор заинтересовался молодой прекрасной самочкой. Дав ей сразу благоустроенную квартиру, полную педнагрузку, он явно хотел подмять ее под себя, и это не ускользнуло от внимательных и опытных любовниц директора. А Ляхова приняла все это как должное и, видимо, не собиралась ложиться под разомлевшего и расчувствовавшегося Михаила Моисеевича. Зная Козакова, они видели: Ирина Владимировна внешне никак не реагирует на знаки внимания явно оказываемые ей. Самолюбивый и властный, он наверняка долго не сможет мириться с таким пренебрежительным отношением к нему. Никто не мог даже предполагать, во что выльется подобное противостояние. Все выжидающе, тихо наблюдали за столь интересно начинающейся любовной историей, интуитивно предчувствуя, что ничем хорошим она закончиться не может. * * * Как и предполагалось, Николай Федорович с Дьячковым проснулись поздно и чуть не опоздали в грязелечебницу, где каждый отдыхающий проходил процедуры в строго установленное время. Приняв грязевую ванну и ополоснувши после этого тело под упругими струями душа, Мошкин вернулся в свою комнату. Разогретое тело требовало покоя и компенсации потерянной влаги. Сергей еще не вернулся с процедур и, ожидая его появления, Николай Федорович блаженно развалился на кровати поверх заправленного одеяла. Бессонная ночь и приятная истома после приятной ванны сделали свое дело, и он как-то незаметно задремал. Стукнувшая дверь просигналила, что вернулся Сергей Сергеевич. Дьячков прошел в свою комнату, несколько минут оттуда не доносилось ни звука, но потом послышались шаркающие шаги - сосед шел к нему. Постучав в дверь Сергей Сергеевич вошел в комнату, держа в руках какие-то сверточки из пергаментной бумаги. Увидев меня лежащим на кровати, участливо спросил: - Николай Федорович, я не разбудил вас? - Нет, нет,- торопливо ответил я, стараясь успокоить Дьячкова. пока я поднимался с постели и поправлял одеяло, Сергей прошел к столику и положил на него пергаментные свертки. Когда я выпрямился, он спросил меня: - Николай Федорович, а вы перекусить не желаете? Действительно, вчерашнее вино, пропущенный завтрак и грязевая ванна нагнали на меня чувство голода. - А правда, перекусить бы не мешало,- откровенно признался я. - Тогда присаживайся к столу,- пригласил меня Дьячков и стал проворно разворачивать пергаментную бумагу высвобождая содержимое свертков. Вскоре на столе появились финская колбаска, ноздреватый выдержанный сыр и две небольшие сайки. Когда я, сполоснув бокалы, вернулся в комнату, стол был уже накрыт. Во вчерашней бутылке вина оставалось ровно столько, чтобы наполнить бокалы. Завтракали , если можно назвать завтраком столь поздний прием пищи, молча, сосредоточенно пережевывая ароматную колбаску и изредка запивая ее маленькими глоточками вина. Покончив с едой, убрали со стола и, закурив, уселись в мягкие бархатные кресла. Вина в бокалах оставалось совсем мало, но нам не хотелось так быстро опорожнять их. Какое-то время мы сидели молча, прежде чем Дьячков решился нарушить гнетущую тишину. - Николай Федорович, если вы не будете сейчас отдыхать, может продолжите свой вчерашний рассказ? - С удовольствием,- согласился я,- тем более, что времени у нас предостаточно. - Тогда я готов вас внимательно слушать. - Я остановился на том, что Серикова выложила мне все о своей связи с директором? - Именно так,- подтвердил Сергей Сергеевич. - По словам и интонации, с которой Людмила исповедовалась, я понял, что творилось в душе этой молодой женщины. Женщина по своей изначальной сути сердцем желает быть любимой, красивой и первой или единственной у мужчины. Когда Михаил Моисеевич впервые вломился к ней в комнату, это ее ошеломило, но где-то в глубине души и понравилось. Как же, такая величина, такая личность и вдруг снизошла до внимания к ней, - простой парикмахерше. Значит, он увидел в ней что-то такое чего нет у других. Видимо, так думала она или нечто подобное втолковал ей Козаков. Но Серикова поверила в свою исключительную индивидуальность и не без кокетства отдалась ему. Даже если бы и узнали о ее интимной жизни с директором, то, по ее понятиям, это ничуть не унизило бы ее, Серикову, а наоборот, показало местным красавицам, что они не могут с ней соперничать. Но директор рассуждал по-другому и сделал все, чтобы его очередное увлечение не получило огласки. Поэтому он и перестал ее навещать в общежитии, а стал назначать встречи в кладовой, где хранилось чистое белье. Михаил Моисеевич назначал ей встречи изредка, а Сериковой хотелось захватывающего романа. Когда ее надежды не оправдались и она поняла, что таких, как она, у Козакова много и ей в этом списке отведена не первая роль, Людмила на директора, конечно же, обиделась. Состоять при Михаиле Моисеевиче на вторых ролях она не собиралась, а к другим любовницам где-то в глубине души его ревновала. Когда я все это сказал Сериковой, она еще больше засмущалась, но подтвердила, что все было именно так. - Что же произошло дальше?- поинтересовался я у Людмилы. - А дальше я сорвалась, и у меня появилась масса поклонников, надеюсь, вы понимаете о чем я говорю? Я хотела доказать ему, что пользуюсь большим успехом у мужчин, но добилась обратного эффекта. Михаилу Моисеевичу это не понравилось, и он перестал на меня обращать всякое внимание, не говоря уже о большем. По его распоряжению меня вежливо попросили из общежития, и я вынуждена была уйти на квартиру. А тут вскорости я повстречала Юрку Степанова, и у меня началась совершенно другая жизнь. Отношения у нас сложились ровные, он парень простой и ко мне относится совсем не плохо. Я собираюсь выйти за него замуж. Юра мне несколько раз предлагал руку и сердце, но я все присматриваюсь к нему лучше - боюсь второй раз обжечься. Вы, наверное, и не догадывались, что я была уже однажды замужем? - Неужели?- деланно удивился я, хотя Денисова сообщила мне этот факт еще вчера. - Вот видите,- повеселев, сказала Людмила,- Юрка тоже удивился, когда я сказала ему об этом. - Скажи, а с тех пор как ты встречаешься со Степановым, Михаил Моисеевич не предлагал тебе встретиться с ним в кладовке на другой стороне здания? - Нет, он стал демонстративно показывать мне, что я его больше не интересую. Я тоже к Михаилу Моисеевичу поостыла. По сравнению с Юркой он мужик никудышный, все больше созерцает да ощупывает, а как коснись дела, силенок нет никаких, только измучает всю извращенец. - Людмила Ивановна,- прервал я Серикову, боясь, что она в порыве откровения станет говорить о совершенно интимных подробностях,- встречаясь здесь, в парикмахерской, с Юрием Степановым, вам не приходилось видеть, как Михаил Моисеевич или его любовницы проходили на свидание в бельевой склад?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85