Поблескивающие черные глаза
оказались всего в нескольких дюймах от лица крепыша.
- Надо любить меня, Томас, - прошептал Ваал. - Любить меня и делать
все, что я скажу. Тогда я смогу спасти тебя.
Томас дрожал. Из приоткрытого рта капнула слюна, повисла серебристой
нитью на подбородке. Он сморгнул слезы, грозившие хлынуть по щекам, и
выдавил:
- Я люблю тебя, Ваал. Не бросай меня.
- Мало говорить, что ты любишь меня. Нужно доказать это, и ты
докажешь.
- Докажу, - поспешно заверил Томас. - Докажу, вот увидишь!
Оба мальчика не двигались с места, словно загипнотизированные. Взгляд
Ваала не давал им уйти.
Кто-то позвал: "Джеффри! Джеффри!"
Ваал моргнул. Ребята, пригибаясь, побежали через площадку.
Кто-то шел к нему: монахиня в трепещущей на ветру черной рясе, сестра
Розамунда. Она подошла и, улыбаясь, сказала:
- Джеффри, сегодня ты освобожден от урока чтения. С тобой хочет
поговорить отец Робсон.
Ваал кивнул. Он молча последовал за ней через двор, сквозь крикливую
толпу детей, расступившихся перед ним, и дальше, в полутемные, затейливо
переплетающиеся приютские коридоры. При этом он все время внимательно
наблюдал, как обозначаются под просторной рясой ягодицы монахини.
Сестре Розамунде было, вероятно, чуть-чуть за тридцать. Овальное лицо
с высоким лбом, очень чистые зеленовато-голубые глаза и золотистые с
рыжинкой волосы. Она совсем не походила на прочих воспитательниц с
землистыми лицами, в очках с толстыми стеклами; с точки зрения Ваала, она
была доступной. Она единственная поощряла детей приходить к ней с личными
проблемами и, широко раскрыв глаза, подбадривая и утешая взглядом, снова и
снова выслушивала рассказы о пьянчугах отцах и матерях-потаскухах, о
побоях и наркотиках. Интересно, думал Ваал, она хоть раз спала с мужиком?
Они поднимались по широкой лестнице. Сестра Розамунда оглянулась,
желая убедиться, что мальчик идет за ней, и заметила, как его взгляд
метнулся от ее бедер к лицу и снова вернулся к прежнему объекту
наблюдения.
У нее пропало желание оглядываться. Она чувствовала, как мальчишка
взглядом срывал с нее рясу и обшаривал полные бедра - так пальцы бегают по
клавишам: тронуть здесь, здесь и здесь. Сестра Розамунда плотно сжала
побелевшие губы; у нее затряслись руки. Взгляд ребенка добрался под рясой
до ее нижнего белья и неумолимо скользнул к треугольнику между ног. Она
резко обернулась, не в силах дольше сохранять спокойствие:
- Прекрати!
- Прекратить что? - спросил мальчик.
Сестра Розамунда остановилась, дрожа и беззвучно шевеля губами. Она
недолго проработала в приюте и тем не менее понимала ребят - и их
безобидные шалости, и мерзкий уличный жаргон. Все это было ей понятно. Но
этот ребенок... его она не могла понять. В нем было нечто неуловимое, что
и привлекало ее, и отталкивало. Сейчас, под его холодным оценивающим
взглядом, к ее горлу подкатил ледяной комок страха.
Они остановились перед закрытой дверью библиотеки. Вздрогнув при
звуке собственного напряженного голоса, сестра Розамунда сказала:
- Отец Робсон хочет поговорить с тобой.
На пороге он обернулся и неприметно улыбнулся ей, как кот,
подкрадывающийся к запертой в клетке канарейке. Сестра Розамунда обмерла и
выпустила дверь. Та захлопнулась.
В библиотеке пахло старой бумагой и книжными переплетами. Она еще не
открылась для посетителей, и на полках царил порядок, все лежало на
местах. Стулья были аккуратно расставлены вокруг круглых столиков. Взгляд
Ваала обежал комнату и уперся в спину мужчине, который стоял в углу,
легонько поглаживая пальцем книжные корешки.
Отец Робсон слышал, как закрылась дверь, и краешком глаза наблюдал за
мальчиком. Теперь он медленно повернулся к нему от книжных полок.
- Здравствуй, Джеффри. Как дела?
Мальчик не двигался с места. Где-то в дальнем углу библиотеки тикали
часы, качался маятник - туда-сюда, туда-сюда.
- Ну, садись, Джеффри. Мне бы хотелось поговорить с тобой...
Ребенок не шелохнулся. Отец Робсон усомнился, слышал ли его мальчик
вообще.
- Я не кусаюсь, - сказал отец Робсон. - Иди сюда.
- Зачем?
- Не люблю, когда собеседник далеко. Иначе я попросил бы позвать тебя
к телефону в вестибюле.
- И надо было - сэкономили бы время.
Отец Робсон хмыкнул. Крепкий орешек. Кое-как изобразив улыбку, он
сказал:
- По-моему, ты любишь книги. Мне казалось, здесь тебе будет уютно.
- Будет, - ответил мальчик, - если вы уйдете.
- Тебе совсем не интересно, почему я захотел поговорить с тобой?
- Нет.
- Почему же?
Ребенок молчал. Приглядываясь к мальчику в полумраке библиотеки, отец
Робсон вдруг уверился, что в глазах ребенка на миг вспыхнул красный огонь.
Это было так неожиданно, что у него закружилась голова.
- Я это уже знаю, - после минутной паузы ответил Ваал. Он подошел к
полкам и стал разглядывать рисунки на суперобложках. - Вас послали сюда
поговорить со мной, потому что я, как вы выражаетесь, "неисправимый".
Сестра Мириам видит во мне "преступные наклонности". Отец Кэри называет
меня "смутьяном". Разве не так?
- Да, это правда, - признал отец Робсон, делая шаг к мальчику. - Но я
не верю, что ты такой, Джеффри.
Ваал резко повернул голову, и его глаза полыхнули столь жутким и
неестественным светом, что отец Робсон остановился, точно наткнулся на
стену.
- Не подходите, - негромко предостерег ребенок. Убедившись, что
священник готов подчиниться, Ваал вновь обратил взгляд на полки с книгами.
- Вы психолог. Что вы видите во мне?
- Я психолог, но не телепат, - ответил Робсон, прищуриваясь. Не
почудились ли ему эти красные огоньки? Вероятно, виновато скверное
освещение. - Если я не могу подступиться к тебе в обычном смысле этого
слова, то уж проникнуть в твое сознание мне и подавно не дано.
- Тогда я сам расскажу вам, что вы во мне видите, - сказал Ваал. - Вы
полагаете, что у меня не в порядке психика; вы полагаете, что на меня
повлияло некое событие - или ряд событий - моего прошлого. Правильно?
- Да. Как ты это узнал?
- Я очень люблю книги, - ответил Ваал, вскидывая глаза на отца
Робсона. - Вы ведь сами так сказали?
Отец Робсон кивнул. С подобным ребенком ему еще не приходилось иметь
дела. В нем была некая странность: этот обычный с виду десятилетний
мальчик в заплатанных джинсах и свитере был необычайно развит, он обладал
такой ясностью ума, которая позволяла заподозрить в нем экстрасенсорные
способности. А аура, окружавшая его, аура гнетущей, властной силы? Такого,
сказал себе отец Робсон, я не припомню. Он спросил:
- Почему ты так упорно отрекаешься от своего имени, Джеффри? Хочешь
порвать с прошлым?
- Меня зовут Ваал. Это мое единственное имя. И от него я не
отрекаюсь. У вас не идет из головы тот случай из моего прошлого, который,
по вашему мнению, так повлиял на меня. Вы полагаете, что я перенес
душевную травму и поэтому хочу забыть весь тот период.
Отец Робсон заметил в выражении лица ребенка нечто такое, чего он,
столько лет проработавший детским психологом, не умел определить.
- Какой случай ты имеешь в виду?
Ваал посмотрел на него. По его губам скользнула усмешка.
- Я... забыл.
- Ты хитришь.
- Нет, - возразил Ваал. - Просто продолжаю игру, которую начали вы.
- Ты умный мальчик, - заметил отец Робсон. - Я не стану говорить с
тобой так, как обычно говорю с другими. Буду с тобой откровенен. За
последний год ты перебывал в полудюжине семей, и всякий раз тебя
возвращали в приют из-за твоего невыносимого, даже агрессивного поведения.
По-моему, тебе не очень хочется покидать стены приюта.
Ваал молча слушал.
- Чего же ты хочешь? Чего ты ждешь? Наступит время, когда ты станешь
слишком большим, чтобы оставаться в приюте. Что же тогда?
- Тогда... - начал Ваал, и отец Робсон подумал, что сейчас услышит
больше, но мальчик медленно закрыл рот. Он стоял, не шевелясь, не говоря
ни слова, и смотрел на человека в глубине расчерченной полосками света и
тени библиотеки.
Нет, так толку не будет, сказал себе отец Робсон. Этот ребенок
требует постоянного внимания профессионального психолога. Надежда
построить мостик между собой и мальчиком оказалась напрасной. Он ничего не
достиг. Делая последнюю попытку, он спросил:
- Почему ты не ходишь вместе со всеми в часовню?
- Не хочу.
- Ты неверующий?
- Верующий.
Лаконичный ответ удивил отца Робсона. Он ожидал грубости.
- Значит, ты веришь в Бога? - спросил он.
- В бога? - повторил Ваал, скользя внимательным взглядом по полкам,
плотно заставленным книгами. - Возможно, не в вашего.
- Твой Бог не такой, как наш?
Мальчик медленно повернул голову. Его губы искривила холодная
усмешка.
- Ваш Бог, - сказал он, - бог церквей с белыми колокольнями. И
только. За церковным порогом он бессилен. Мой бог - бог подворотни,
борделя, всего мира. Он - подлинный повелитель.
- Боже мой, Джеффри, - воскликнул отец Робсон, пораженный этим
всплеском эмоций. - Как ты стал таким? Кто вбил тебе в голову этот
страшный бред? - Он шагнул вперед, чтобы яснее увидеть лицо ребенка.
Ваал прорычал:
- Назад.
Но отец Робсон не послушался. Он хотел подойти ближе, так, чтобы
можно было дотронуться до мальчика. Он сказал:
- Джеффри...
В ту же секунду мальчик крикнул: "Назад, я сказал!" - таким голосом,
что отца Робсона отбросило к полкам и книжной лавиной свалило на пол.
Что-то душило отчаянно сопротивлявшегося священника, парализовало, лишило
способности двигаться, дышать, думать.
Мальчик одной рукой сбрасывал книги с полок и расшвыривал по
библиотеке; летали пожелтевшие страницы, рвались переплеты. Стиснув зубы,
дыша хрипло, точно разъяренный зверь, он ринулся за стеллажи. Отец Робсон
увидел, что мальчишка очутился в той части библиотеки, где хранилась
религиозная литература. Охваченный страшной, неуправляемой яростью -
священник не подчинился ему! - Ваал рвал книги в клочья, и обрывки
медленно опускались на пол к его ногам.
Отец Робсон хотел закричать, но неведомая сила, удерживавшая его,
сдавила ему горло, и оттуда вырвался лишь едва слышный хрип. Перед глазами
у него все плыло, а голова, казалось, разбухла от прихлынувшей крови,
стала безобразно несоразмерной, точно у ярмарочного урода, и грозила
вот-вот лопнуть.
Но ребенок остановился. Он стоял посреди учиненного им погрома и
усмехался отцу Робсону так свирепо, что кровь стыла в жилах.
Потом он медленно, грациозно поднял руку. В ней была зажата Библия в
белом переплете. На глазах у отца Робсона книга вдруг задымилась; дым
заклубился над головой мальчика и поплыл вверх, к лампам на потолке. Ваал
разжал руку, и Библия рассыпалась по полу горками перепутанных страниц.
Ваал объявил:
- Наш разговор окончен.
Резко повернулся и вышел.
Когда ребенок ушел, гнетущая сила освободила отца Робсона из своего
плена. Он ощупал шею, уверенный, что за горло его держала чья-то рука, но
зная, что синяков не найдет. Он подождал, пока затихнет внезапно
пробравшая его дрожь, потом осторожно порылся среди усеявших пол страниц и
переплетов. Сильно пахло горелой бумагой, и он искал источник этого
запаха.
Он нашел Библию в белом переплете, которую Ваал держал в высоко
поднятой руке. На обложке и корешке виднелась бурая подпалина, след, при
виде которого у священника мгновенно перехватило дыхание, словно пол вдруг
ушел у него из-под ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43