Не забывайте, что он дал девушке машину и скрыл это.
- Я вижу, Фриц продолжает оставаться среди подозреваемых вами...
Килси подергал себя за короткий седой чубчик.
- А как же иначе? Я выяснил кое-что о его прошлом.
- У него есть прошлое?
- Не слишком серьезное, но, как мне кажется, небезынтересное. Еще
щенком он был замешан в преступлении на сексуальной почве. Это был его
первый конфликт с законом, по меньшей мере, первый известный, и судья был
к нему снисходителен. Все свелось к принудительному трудоустройству в
службу охраны леса...
- Что за преступление?
- Растление малолетней. Я этим давно интересуюсь, потому что в делах
поджигателей частенько встречаются преступления на сексуальной почве.
Разумеется, я не утверждаю, что Фриц является поджигателем, у меня нет
доказательств. Но известно, что работая в службе охраны, он интересовался
техникой борьбы с пожарами. Даже участвовал в двух-трех операциях в центре
штата.
- Что же в этом плохого?
- Ничего, но это симптоматично, - серьезно ответил Килси. - Не
говорите об этом никому из пожарников, я сам когда-то им был, - но и
пожарники, и поджигатели из одного материала. И те, и другие заворожены
огнем. Фриц тоже был им заворожен, так как вскоре после освобождения
поступил на работу в службу охраны леса.
- Странно, что его взяли...
- Он крепкий парень и за него ручалось семейство Броудхастов. Но
хорошего охранника из него сделать не удалось. Немного подучили и
приставили к бульдозеру. Кстати, он работал на строительстве этой вот
дороги, - Килси указал на крутой спуск в каньон Броудхастов. - Они с
коллегами провели солидную работу, дорога до сих пор в хорошем состоянии,
хотя прошло пятнадцать лет. Но Фриц в службе охраны леса долго не
удержался. Мягко говоря, у него было слишком много собственных проблем...
- Его уволили по личным причинам?
- Не знаю. В документах нет причин увольнения, я тогда еще не
работал.
- Можно спросить у Фрица.
- Это не так-то просто. Вчера, после вашего отъезда, я хотел еще
поговорить с ним, но его мать не впустила меня в дом. Она словно львица
защищает своего ненормального сыночка, прости Господи.
- Может, меня все-таки впустит. Так или иначе, мне нужно поговорить с
ней, на прошлой неделе она дала денег этому убитому в Нортридже, Элберту
Свитнеру.
- И много дала?
- Об этом я и хочу спросить, - я глянул на часы. - Четверть
одиннадцатого... Вы не могли бы встретиться со мной возле ее дома в
одиннадцать?
- Наверное, нет. Мне хотелось бы присутствовать при предварительном
осмотре тела. Поговорите с Фрицем сами, мистер. Не зря он трясется от
страха...
Он сказал это равнодушным голосом, словно сам никогда не испытывал
страха. Возможно, подумал я, он стал изучать причины пожаров, мучительно
пытаясь понять, что толкает неуравновешенных типов, вроде Фрица, на
поджог...
- Что за девушку он растлил? - спросил я.
- Не знаю. Дело рассматривалось в суде для несовершеннолетних, все
документы опечатаны. Я получил информацию от старых судебных служащих.

19
Джин стояла, всматриваясь в лицо мужа, словно пыталась понять, что
чувствуют мертвые. Когда возвратился Пурвис с лопатой на плече, она
вздрогнула и отвернулась. Пурвис положил лопату тихо и деликатно. Из
нагрудного кармана он достал кожаный бумажник с выбитой золотыми буквами
фамилией Стенли. Внутри были водительские права, еще какой-то документ с
фотографией, несколько кредитных карточек и членских билетов и три
долларовых банкнота.
- Немного... - сказал он.
Меня удивил его сочувственный тон.
- Вы знали Стенли Броудхаста? - спросил я.
- Мы были знакомы практически всю жизнь, с начальной школы.
- Я слыхал, что Стенли ходил в частную школу...
- Да, по окончании начальной. Он болел тем летом, ну и мать отдала
его в специальную школу.
- Тем летом, когда сбежал его отец?
- Да. В жизни Стенли не было счастья, - его голос был словно
испуганным. - Всю школу я завидовал ему. Его родители были богаты, а мы
все бедны, словно церковные мыши. Теперь я не стану ему завидовать.
Я оглянулся на Джин, стоявшую теперь у сарая. Она словно искала путей
побега, была похожа на перепуганную лань, которую я здесь видел вчера,
только олененка с ней не было. Когда я подошел, она стояла у сгоревшей
машины.
- Это наша машина?
- Похоже.
- У вас есть какое-то транспортное средство? Мне нужно выбраться
отсюда.
- Куда вы хотите ехать?
- В дом свекрови. Я провела ночь в больнице.
Я сообщил Килси, куда мы направляемся и прибавил, что, возможно,
позднее найду его в морге, после чего мы начали подниматься по тропе,
которой я пришел. Джин быстро шла впереди меня, словно убегая от
действительности.
Неподалеку от трибун, где я оставил машину, были устроены столы из
бревен и досок, за которыми сидело около сотни мужчин, поедая гуляш,
выдаваемый полевой кухней. Большинство при виде нас подняли головы,
некоторые приветственно замахали, а двое или трое закричали "ура". Джин
шла не оглядываясь, с опущенной головой и вскочила в машину, словно за ней
гнались.
- Это я виновата! - сказала она, злясь на себя. - Мне не надо было
показываться в этой одежде...
Мы долго ехали окружной дорогой по окраинам города. Я пытался вызвать
ее на разговор о муже, но она была не расположена к этому, сидела, опустив
голову, погруженная в свои мысли.
Она выпрямилась и поглядела вокруг лишь тогда, когда мы въехали в
каньон миссис Броудхаст. Пожар дошел почти до входа в него, опалив деревья
и кусты по сторонам дороги. Большинство домов в каньоне Истейтс остались
нетронутыми, лишь некоторые сгорели без видимых причин. От одного не
осталось ничего, кроме мраморного камина, который торчал среди пепла и
переплетений перекрученных труб, словно жертвенник Венеры. На пепелище
ковырялись два человека.
Путь огня был так же переменчив в глубине каньона. Деревца авокадо
миссис Броудхаст казались нетронутыми, но чуть дальше торчали лишь черные
скелеты олив. Эвкалипты, возвышающиеся над крышей дома, потеряли большую
часть ветвей и всю листву, сарай сгорел. Сам дом был обожжен, но цел.
У Джин был ключ, мы вошли. Запертый дом, полный горького запаха дыма,
казался брошенным уже давно. Потертая викторианская мебель выглядела так,
словно годилась лишь на свалку. Даже чучела птиц в витринах, казалось,
помнили лучшие времена. У большого пестрого дятла был всего один
стеклянный глаз и розовая, выцветшая грудь. Все они выглядели, словно
имитация, сделанная с целью оживить мерзкий мертвый мир.
- Простите, я исчезну на минутку, - сказала Джин. - Мне нужно найти
что-нибудь черное и переодеться...
Она исчезла в противоположном крыле дома, а я решил позвонить Вилли
Маккею, детективу из Сан-Франциско, с которым мы провели вместе несколько
дел. В поисках телефона я вошел в маленькую комнатку, прилегающую к
гостиной. Здесь висели старинные фотографии предков. Из черной рамы на
меня сурово глянул мужчина с бакенбардами а ля Франц-Иосиф в цилиндре,
словно требуя от меня немедленного признания его высшего положения.
Его лицо напомнило мне миссис Броудхаст, однако ничего не добавляло
для ее понимания. Я видел ее молодой и энергичной, а потом - больной и
беспомощной. Чего-то мне не доставало для заполнения пустоты между двумя
версиями ее личности, чего-то, объяснившего то, что муж бросил ее, а сын
так и не смог избавиться от ее влияния.
В комнатке, помимо другой мебели, стояла черная кожаная козетка,
словно приглашающая прилечь, и столик из полированного вишневого дерева с
углублениями для колен. На столике лежала потертая кожаная папка, а на ней
стоял телефон. Я сел возле столика, удобно расположив колени в
углублениях, и набрал номер конторы Вилли Маккея на Джери-Стрит в
Сан-Франциско. Секретарша соединила меня с его частной квартирой на
верхнем этаже того же дома. Здесь трубку сняла другая женщина с менее
официальным голосом и через минуту отозвался Вилли.
- Звякни попозже, Лью. Ты прервал меня в самый интимный момент...
- Звякни ты.
Продиктовав ему номер миссис Броудхаст, я положил трубку и открыл
кожаную папку. Внутри было несколько листов бумаги и поблекшая карта,
рисованная пером на помятом, пожелтевшем листке. Карта представляла собой
изображение практически половины прибрежной равнины, ныне занимаемой
Санта-Терезой, а окружающие ее холмы и предгорья напоминали отпечатки
пальцев и следы зверей. В правом верхнем углу карты было выведено:
"Федеральная земельная комиссия
Роберт Дрисколл Фальконер
Старая миссия Санта-Тереза
Включил в реестр 14 июля 1866
Джон Берри".
Верхний лист бумаги был исписан "спенсеровским письмом". [стиль
каллиграфического письма с округлыми буквами с наклоном вправо, выведенный
американским каллиграфом Платтом Роджером Спенсером (1800-1864)]. Под
заголовком "Воспоминания Элизабет Фальконер-Броудхаст" я прочел:
"Историческое общество графства Санта-Тереза обратилось ко мне с
просьбой изложить некоторые факты, касающиеся истории моей семьи. Мой дед
по отцу Роберт Дрисколл Фальконер был сыном купца и ученого из
Массачусетса, а также учеником и соратником Луи Агассиса [Жан-Луи Агассис
(1807-1873) - по происхождению швейцарец, с 1848г. до смерти был
профессором зоологии и геологии в Гарвардском университете; известен как
педагог, автор оригинальных трудов, а также непримиримый враг дарвиновской
теории эволюции].
Он участвовал в гражданской войне на стороне федералистов и 3 мая
1863 года был тяжело ранен в битве под Ченселлорсвиллем. Рана казалась
смертельной, однако он выжил и смог впоследствии рассказывать об этом.
На тихоокеанское побережье он приехал залечивать раны. Здесь -
частично благодаря покупке, но в основном, благодаря женитьбе, - он стал
владельцем нескольких тысяч акров земли, впоследствии известных под именем
"Ранчо Фальконера". Большая часть этой территории до того являлась
составляющей частью земель миссии, секуляризированных в 1834 году и
подлежавших мексиканскому земельному праву, и в качестве наследства моей
бабушки перешло к моему деду, а после к моему отцу, Роберту
Фальконеру-младшему [cекуляризация - обращение церковной и монастырской
собственности в собственность государственную].
Мне трудно писать спокойно о моем, светлой памяти, отце. Как и его
дед и отец, он учился в Гарвардском университете. Он был более
ученым-естествоиспытателем, нежели владельцем ранчо или деловым человеком.
Его достаточно критиковали за распродажу части земли, однако он мог бы
ответить, что в его жизни были вещи намного важнее. Он был известным
любителем-орнитологом, автором первой книги, систематизировавшей птиц
графства Санта-Тереза. Его богатейшая коллекция, в которой были как
местные, так и экзотические экспонаты, послужила основой для создания
музея Санта-Терезы".
Здесь почерк понемногу начал утрачивать свою спенсеровскую
утонченность.
"До меня доходят лживые слухи, будто мой отец массово убивал птиц,
поющих для всеобщего удовольствия. Что может быть нелепей! Отец убивал
птиц лишь с научной целью, дабы сохранить мимолетную красоту их оперения!
Он от всего сердца любил своих маленьких певцов, которых вынужден был
убивать по велению науки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36