– Но вы же пришли сюда не для того, чтобы сказать мне об этом?
– Нет, конечно же.
– Итак?
– Ну, мне было бы удобнее, если бы вы пока не задавали вопросов. Я скажу вам все, на что уполномочен.
Зеркальщик начинал терять терпение.
– Так говорите же!
– Вы знаете Новый Завет?
– Конечно, что за вопрос! Какой христианин не воспитан на Священном Писании? Многим оно является утешением в тяжелые времена.
– В таком случае, вам известен также объем книги.
– Ну, в принципе, да. Двадцать усердных монахов пишут одну книгу добрых три месяца.
– Это близко к правде, мастер Мельцер. Вы можете представить себе Новый Завет, написанный искусственным письмом?
Мельцер испугался. Он еще никогда не думал всерьез над тем, чтобы напечатать текст, который занимает больше одной страницы. А тут целая книга!
– Конечно, я могу себе это представить, – быстро ответил он. – Но, если позволите, эта мысль кажется мне несколько безумной, потому что, с одной стороны, Новый Завет так распространен в рукописном варианте, что практически нет необходимости в большем количестве экземпляров, а с другой – многие монахи останутся без работы, которая привносит смысл и разнообразие в их жизнь за стенами монастыря.
– Речь идет не о том Новом Завете, к которому вы привыкли!
– А о каком?
– О том, ради которого благочестивый монах не станет обмакивать перо в чернила, потому что этот Завет отличается от того, который превозносит Церковь.
– То есть еретический?
– Вы наверняка не стали бы называть его так! Кроме того, я скажу вам вот что: не задавайте вопросов! Вам и так уже достаточно известно. Кроме одного: Венеция – это не совсем подходящее место для такой работы. Вероятно, вам придется вернуться в Германию, в Кельн, Страсбург или Майнц – для того, чтобы выполнить мой заказ.
– Как вы себе это представляете? Я печатник, а не волшебник; чтобы печатать, мне нужны станки и инструменты!
– У вас будет все необходимое, мастер Мельцер, все необходимое. А что касается платы за вашу работу, то она будет выше, чем все суммы, которые вы до сих пор получали – по крайней мере, этих денег вам хватит на то, чтобы беззаботно жить до конца своих дней.
Мельцер пристально поглядел на гостя, не зная, верить ли словам Гласа. События последних дней укрепили намерение зеркальщика покинуть Венецию и начать где-нибудь новую жизнь. Предложение чужеземца было как нельзя кстати, и все же Мельцеру тяжело было решиться.
Словно понимая, что творится у него в голове, Глас поднялся, собираясь уходить.
– Я не жду, что вы быстро примете решение, мастер Мельцер. Позвольте решению созреть. Я вернусь.
Глас почтительно поклонился и покинул дом. Мельцер озадаченно крикнул ему вслед:
– Но я ведь даже не знаю вашего имени!
Гость обернулся на ходу, помахал зеркальщику рукой и ответил:
– Что значит имя! Как я уже сказал, я – глас вопиющего в пустыне. – И с этими словами он направился в сторону Понте Сан-Донато.
Теперь Мельцер жил в состоянии раздвоенности и постоянно спорил с самим собой. Он не знал, стоит ли принимать предложение Гласа. Должен ли он решиться на новый заказ? В прошлом осталась любовь Мельцера к Симонетте – самое счастливое время в его жизни и самое большое его разочарование.
Если он покинет Венецию, это будет значить, что он бросает самых важных в его жизни людей: свою дочь и свою любимую; да, Мельцер поймал себя на мысли о том, что все еще считает Симонетту своей любимой.
На смену мрачному, холодному февралю пришел светлый март. Он и наполнил изорванную душу зеркальщика уверенностью. В один из первых дней марта Михеля Мельцера посетили двое одетых в черное слуг, которые отличались вежливостью, однако также и немалой наглостью. На них были маленькие круглые шапочки и сюртуки, из-под которых видны были крепкие ноги, обутые в туфли на высоких каблуках. Слуги представились посланниками дожа Фоскари.
Когда они вежливо, но тоном, не терпящим возражений, велели следовать за ними, зеркальщик заподозрил неладное. С ним хотел говорить дож.
От палаццо Дукале у Мельцера остались неприятные воспоминания. Он поклялся, что больше никогда не придет в это запутанное здание, стены которого кричали об одержимости властью и произволе; но когда зеркальщик поинтересовался, что будет, если он откажется выполнить их требование, посланники в черном дали ему понять, что применят силу.
У Фонадмента Джустиниани ждала барка с балдахином и шторами. Четверо гондольеров в красно-синих одеждах держали весла поднятыми, как знамена, и едва Мельцер ступил на борт, как лодка бесшумно скользнула в воду, так что золотой морской конек на корме заплясал вверх и вниз. Они целеустремленно направились к Рио-ди-Санта-Джустина, где лодка замедлила ход, чтобы пересечь квартал Кастелло с его запутанными улочками и каналами. Через полчаса барка остановилась у мола Сан-Марко.
Через охраняемый боковой вход к востоку от Понте делла Паглия посланники провели Мельцера по каменной лестнице на второй этаж дворца, где окна скрывались за бесконечной вереницей колонн. Когда позади осталось несколько роскошных комнат, перед зеркальщиком словно по мановению волшебной палочки возникло крыло портала со стрельчатой аркой. Один из слуг дожа подтолкнул Мельцера к двери. Оказавшись в длинном зале, Михель нетерпеливо огляделся.
Через арочное окно слева от него падал яркий свет, рисуя на расписанной стене причудливые узоры из теней. На другом конце зала показались двое слуг в ливреях и подвели зеркальщика к возвышению, занимавшему торец комнаты во всю ширину. Вскоре после этого отворилась правая из двух узких дверей и оттуда вышел дож Фоскари в сопровождении богато одетого вельможи.
Мельцер узнал дожа по его низко натянутой на лоб шапке-колпаку из красно-синего бархата, снабженной по бокам треугольными наушниками и завязанной под подбородком на бант. На лице Фоскари особенно заметны были маленькие хитрые глазки. Тонкие черты и бледная кожа придавали дожу сходство с женщиной, что особенно подчеркивалось его невысоким ростом и маленькими шажками, которыми он передвигался.
Вельможа, вошедший в зал следом за Фоскари, был не намного выше дожа, но попытался придать себе значительности с помощью высокого колпака, подобного куполам собора Святого Марка. На вельможе было длинное красное платье, из-под которого выглядывали туфли такого же цвета, и подбитая мехом накидка из светлого бархата, волочившаяся по полу. На груди его сверкал золотой крест с рубинами и изумрудами.
– Значит, вы и есть печатник из Майнца? – начал дож, после того как они с вельможей заняли места на двух (единственных в зале) стульях.
– Меня зовут Михель Мельцер. Я учился профессии зеркальщика. «Черным искусством» я занялся совершенно случайно.
– Теперь вы живете в Серениссиме?
– С прошлой осени, Vosta Altezza .
– Занимаясь печатью.
Мельцер смущенно пожал плечами.
Дож и вельможа многозначительно переглянулись. Наконец вельможа поднялся и сделал пару шагов навстречу Мельцеру, стоявшему у подножия возвышения, и протянул ему правую руку тыльной стороной кисти вверх.
Когда после длительной паузы зеркальщик так и не понял, что ему с этой рукой делать, дож, наблюдавший за сценой, счел нужным вмешаться.
– Вы должны поцеловать кольцо, печатник. Eccelenza – новый легат Папы Римского, Леонардо Пацци!
Мельцер непроизвольно вздрогнул, узнав, кто стоит перед ним. Он испуганно схватил правую руку сановника, одежды которого даже отдаленно не напоминали одежды епископа, и коснулся ее губами.
Eccelenza довольно взглянул на Мельцера. Благодаря своему колпаку и возвышению легат был выше Мельцера на две головы. И, глядя на него сверху вниз, Леонардо Пацци произнес:
– Так вы и есть тот самый печатник, который написал искусственным письмом ложные индульгенции для племянника Его Святейшества Папы?
– Eccelenza, – подняв глаза, нерешительно ответил Мельцер, – мог ли я знать, что племянник Папы – его самый главный враг? Я всего лишь печатник и не общаюсь со столь высокопоставленными церковными сановниками. Я печатаю то, что мне говорят.
Позади раздался тонкий голос дожа:
– Тут он прав, Eccelenza . Нельзя винить печатника за содержание и последствия его работы.
Легат поднял ногу и каблуком отбросил в сторону длинную накидку, затем повернулся и, обращаясь к дожу, заметил:
– Quod nоn est, nоn legitur , что на латыни означает «Чего нет, то нельзя и прочесть». А на чистом итальянском добавлю: Его Святейшество Папа Евгений считает искусственное письмо настолько опасным, что требует, чтобы каждый пергамент, не написанный от руки, снабжался «Imprimatur» Папы, в противном случае те, кто за это ответственен, будут переданы в руки инквизиции. Вы нас поняли? Дож непроизвольно кивнул и ответил:
– Eccelenza , печатник из Майнца – единственный человек в Серениссиме, который владеет этим искусством, и он использовал его только один раз. Я думаю, вы придаете этому открытию слишком большое значение.
– Вред, – заявил Леонардо Пацци, в то время как его глаза бегали, глядя то на дожа, то на Мельцера, – который принесли эти пергаменты своей многочисленностью, достаточно велик, vostra altezza! Они обогатили племянника Папы и выставили на посмешище Его Святейшество. А в остальном я предоставляю судить о роли этого открытия Всевышнему и истории.
Тут слово взял Мельцер:
– Если вы позволите мне заметить, Eccelenza , вы – не единственный человек, для которого искусственный шрифт имеет значение. Как вам наверняка известно, я прибыл из Константинополя, где за этим открытием охотились, кроме Альбертуса ди Кремоны, еще арагонцы и генуэзцы.
– В таком случае вы были свидетелем убийства ди Кремоны? – Пацци осенил себя крестным знамением.
– Да, Eccelenza , спаси Господь его душу. Я видел кинжал у него в спине.
– То есть вы знаете, кто убил ди Кремону? Мельцер покачал головой и уставился в пол.
– Я бежал из Константинополя.
– Почему?
– Чтобы укрыться от преследований да Мосто. Он заявил, что является папским легатом, но я еще тогда не поверил ему. А потом этот Доменико Лазарини, который должен был привезти меня в Венецию по поручению Серениссимы…
Когда Мельцер упомянул имя Лазарини, дож занервничал, полез мизинцем в ухо и пожаловался:
– Море, море, вы слышите шум моря?
Леонардо Пацци не обратил внимания на внезапный приступ у дожа и продолжил задавать вопросы:
– И да Мосто преследовал вас до самой Венеции?
– Однажды он появился и потребовал выполнить его заказ. Я хотел вернуть ему деньги, которые он заплатил мне вперед, но да Мосто угрожал мне, напомнив об Альбертусе ди Кремоне, и положил передо мной орудие убийства. Тогда мне стало ясно, что он имеет в виду, и я взялся за его заказ – поскольку он оборвал все мои связи и построил для меня лабораторию на Мурано.
Папский легат обернулся и спросил у дожа Фоскари:
– То есть Чезаре да Мосто до сих пор в Венеции? Фоскари по-прежнему ковырялся в левом ухе, поэтому Пацци пришлось повторить свой вопрос. Наконец дож ответил:
– В Венеции ли да Мосто? Откуда мне знать! В Серениссиме так много чужеземцев.
Пацци понурился и стал гладить меховой ворот своей накидки:
– Я здесь, чтобы объявить вам о визите Его Святейшества на праздник Воздвижения Креста Господня, которое христианский мир празднует в середине сентября. Его Святейшество будет путешествовать с огромной свитой, чтобы убедить всех сомневающихся в своем существовании и предать анафеме своего племянника Чезаре да Мосто.
Дож поднялся, поклонился несколько раз папскому легату и произнес:
– Серениссима устроит Его Святейшеству грандиозный прием, о котором будут говорить во всем мире, Eccellenza!
– Ничего другого от вас и не ожидали, – ответил легат. – Но знайте, казна Его Святейшества опустела. Поэтому на вас ложится также обязанность позаботиться о дорожных расходах и о том, чтобы поблагодарить Его Святейшество приличествующим подарком, достойным Серениссимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65