Тогда хозяин, подмигнув ему, заметил, что понимает суть вопроса, но для господина будет лучше, если он забудет об этой женщине. Она покинула Венецию и скрылась в неизвестном направлении. И кстати, Мельцер не первый, кто интересуется местонахождением Симонетты.
Мельцер рассердился и ушел, обиженный на себя и на свою судьбу. Он проклинал свою гордость, из-за которой не внял просьбам Симонетты, горевал как вдовец, искал утешения в вине, а когда наступило просветление, с головой ушел в работу.
В мастерской работали семь человек, которые уже печатали индульгенции и приобрели при этом немалый опыт, поэтому Мельцер смог посвятить себя производству новых букв. Этот процесс он мог бы повторить даже с закрытыми глазами. Сначала Мельцер вырезал матрицу для каждой буквы: на квадратном кусочке олова при помощи молотка и резца наносил контуры буквы, вдавливал его в глиняную смесь и обжигал полученную матрицу в печи. Из этой матрицы Мельцер мог отлить сколько угодно букв – по крайней мере, теоретически, потому что, как показала практика, почти каждая вторая заливка не держалась в форме, и Мельцеру приходилось разбивать ее.
Ночами Мельцер сидел при свете свечи в лаборатории в поисках решения своей проблемы. В отчаянии он поднес глиняную матрицу к горевшей перед ним свече, так что пустое пространство окрасилось черным цветом, и, о небо, именно этот простой прием подсказал ему решение проблемы. Извлекать буквы из закопченных матриц было гораздо легче.
В отличие от старых букв, которыми Михель печатал индульгенции для да Мосто, новые буквы были более четкими, тонкими и больше напоминали почерк монаха, чем его первые эксперименты с искусственным письмом. Сравнивая шрифты, Мельцер заметил, что некоторых букв не хватало. Он точно знал, что для текста да Мосто он использовал пять «А», двенадцать «О», тринадцать «I» и тридцать две «Е»; но теперь осталось только четыре «А», одиннадцать «О», двенадцать «I» и тридцать одна «Е».
«Али Камал, мерзкий лягушонок!» – пронеслось в голове у Мельцера. На следующий день он отправился к фондако египтянина, находившемуся неподалеку от арсеналов.
Дела Али Камала, казалось, шли хорошо, насколько можно было судить по его внешнему виду. И все же он почувствовал себя не в своей тарелке, когда увидел перед собой зеркальщика: нечистая совесть, очевидно, сильно беспокоила его. Однако египтянин приветливо улыбнулся и сказал:
– Ради бога, неужели у вас снова что-то украли, мастер Мельцер?
– Не стану долго болтать, – ответил Мельцер, оттесняя Али в глубь дома. Со дня их последней встречи там стало еще больше различного багажа. – Ты обокрал меня, египтянин. Ты подлый вор, и я заявлю на тебя капитану Пигафетте.
– Я вас обокрал? Кажется, вы плохо спали, господин Мельцер, – едко сказал Али Камал. – Вы же знаете, я всегда был вашим другом. Разве вы не пользовались неоднократно моими услугами?
– Конечно, – ответил Мельцер, – а еще ты меня неоднократно обманывал.
И тут же добавил:
– Где мои буквы, египтянин?
– Буквы? – Али притворился, что ничего не понимает. – Не знаю, о чем вы, мастер Мельцер. Я вернул вам ваши буквы.
Мельцеру не понравилась непривычная наглость, с которой отвечал ему египтянин. Зеркальщик не дал себя запутать и ответил:
– Ты похитил у меня три дюжины букв, которые я дал тебе на сохранение. Где они?
– Мастер Мельцер, – уверенно начал Али, – да вы же знаете, что я даже не владею вашим письмом, зачем мне, Али Камалу из Булака, нужны ваши латинские буквы?
– Тебе не нужны, египтянин; но в Венеции наверняка есть много людей, которые заплатили бы за это немалые деньги. Так что не виляй. Где буквы? Или ты их продал?
Али Камал пожал плечами, хлопнул себя ладонями по бедрам и продолжал повторять:
– Мастер Мельцер, поверьте, я действительно не знаю…
Мельцер вскипел от ярости. Египтянин притворялся, что ничего не знает, и это привело зеркальщика в неистовство. Не помня себя, он схватил горящую масляную лампу, висевшую на одной из балок, и с угрожающим видом поднес ее к стопке тюков с тканью.
– Да вы с ума сошли! – закричал Али изо всех сил. – Вы подожжете мой дом!
Пламя могло перекинуться на тюки в любую минуту, но Мельцер произнес с наигранным спокойствием:
– Я хочу всего лишь освежить твою память!
И увидев, что Али по-прежнему продолжает упорно молчать, поднес лампу к тюкам. Едкий дым тут же заполнил всю комнату.
Али прыгнул, бросился на дымящиеся тюки и стал голыми руками тушить тлеющую ткань.
– Вы с ума сошли! Да, я украл эти буквы! Боже мой, мне предложили за них столько денег, к тому же я думал, что вы ничего не заметите.
– Смотри-ка! – презрительно произнес зеркальщик, вешая лампу обратно на балку. Затем подошел к стоявшему на коленях египтянину и спросил:
– Кто это был? Кто дал тебе деньги?
– Я не могу этого сказать! – закричал Али, едва не ударившись головой об пол. – Мастер Мельцер, прошу вас, не теперь, прошу вас…
– Кто? – зарычал Мельцер, и его голос эхом разнесся по складу. – Кто, я хочу это знать!
– Я!
Резкий голос, раздавшийся из тени, показался Мельцеру знакомым. Повернувшись на звук, зеркальщик увидел перед собой Доменико Лазарини.
Лазарини подошел ближе, и Мельцер увидел, что в правой руке у него блеснул кинжал. Губы Лазарини были сжаты в узкую полоску, взгляд полон ненависти. Подняв кинжал, он остановился невдалеке от Мельцера и повторил:
– Это был я. Я подкупил египтянина.
Хотя зеркальщик чувствовал, что от испуга по его спине пробежал холодок, он не отступил ни на шаг. Этому человеку терять нечего, подумал Мельцер, он убил Джованелли и способен на все. Главное – не делать необдуманных движений, не говорить ничего лишнего, не выдавать своего страха!
И пока он раздумывал над тем, как реагировать на внезапное появление Лазарини, между двумя смертельными врагами встал Али Камал, развел их руками и закричал:
– Мессир Лазарини, вы не должны этого делать! Боже мой, запрещено убивать людей!
Лазарини с силой отбросил египтянина, не спуская глаз с Мельцера. При этом он попал кинжалом в плечо Али. Брызнула кровь. Али закричал и упал. Мельцер хотел кинуться на помощь юноше, но Лазарини вытянул руку с кинжалом и прошипел:
– Стой, где стоишь, зеркальщик, не то я тебя зарежу!
– Вы с ума сошли! – ответил Мельцер. – Мы не можем допустить, чтобы парнишка истек кровью.
– Какая тебе разница?
Мельцер сделал шаг по направлению к Лазарини. Тот не ожидал столько прыти от своего соперника и, замахав кинжалом, отступил и крикнул:
– Стоять, не то зарежу!
Этот шаг придал Мельцеру мужества. Конечно, ему по-прежнему было страшно, но он пересилил себя и, не обращая внимания на угрозы Лазарини, опустился на колени рядом с Али, чтобы осмотреть кровоточащую рану.
– Тряпку, хоть какой-нибудь клочок ткани! – воскликнул он. – Его нужно перевязать!
Али показал на свою рубашку, висевшую на стуле. Не обращая внимания на угрожающую позу Лазарини, Мельцер взял рубаху, порвал на полоски и начал накладывать перевязку на рану Али.
Доменико Лазарини с удивлением наблюдал за этим процессом – его угрозы не производили на зеркальщика ни малейшего впечатления. Лазарини недовольно вложил кинжал в ножны и стал ходить вокруг Мельцера, чтобы преградить ему путь к двери.
Широко расставив ноги и скрестив на груди руки, Лазарини встал перед зеркальщиком.
– Безвыходная ситуация, не так ли? – заговорил Лазарини, пряча ухмылку. – Я ведь не могу отпустить тебя, ты наверняка меня выдашь.
Мельцер кивнул.
– Действительно, очень неприятная встреча! Похоже, каждая наша встреча приносит нам какие-нибудь неприятности.
– В этом нет моей вины, зеркальщик!
– Нет, конечно, – усмехнулся Мельцер. – Вы как обычно ни при чем. На вас нет вины за убийство Джованелли, в моем несчастье вы тоже не виноваты. Как мог я быть настолько самонадеян, что обвинил вас в своих личных страданиях? Как мог я забыться и утверждать, что вы украли у меня любимую и хитроумным способом заставили ее переспать с вами?
– Вот это, зеркальщик, действительно подлое обвинение. Когда я ухаживал за Симонеттой, она дала мне от ворот поворот, но затем, когда я уже оставил всякую надежду, она пришла и сама отдалась мне, по доброй воле!
Мельцер нетерпеливо махнул рукой.
– Прекратите! Мы оба слишком хорошо знаем, о чем идет речь! Вам известно, что я о вас думаю.
Лазарини рассмеялся.
– Могу себе представить, и вы наверняка не удивитесь, если я скажу, что мне это глубоко безразлично.
Всем своим видом зеркальщик показывал, что ему совершенно наплевать на мнение Лазарини. Но ему хотелось кое-что выяснить.
– Где вы прячете Симонетту? – спросил он, делая шаг к Лазарини. – Я хочу это знать!
Лазарини непроизвольно дернулся и схватился за кинжал. И только заметив, что Мельцер не собирается подходить к нему, ответил:
– Какое мне дело до лютнистки? Я свое получил. Зачем же мне ее прятать?
Мельцер не поверил словам своего соперника. Он окинул взглядом склад и, не обращая внимания на Лазарини, стал приглядываться к фондако.
Прошло некоторое время, прежде чем Али Камал понял, что Михель искал Симонетту.
– Мастер Мельцер! – воскликнул он наконец. – Вы же не думаете, что Симонетта прячется здесь?
– По доброй воле – нет, – крикнул Мельцер откуда-то издалека.
– Боже мой, да как вам в голову пришло, что она здесь? Она уехала из города несколько дней назад!
– Уехала из города?
С одной стороны к Али Камалу подошел Лазарини, с другой – Мельцер.
– Почему ты мне об этом не сказал? – спросил Лазарини.
– А вы меня не спрашивали, мессир Лазарини! Мельцер поинтересовался:
– А тебе известно куда? Египтянин покачал головой.
– Может быть, в Неаполь, Геную, Александрию или Константинополь. Я видел донну Симонетту на Рива дегли Скиавони. Она была хорошо одета, как самая настоящая dogaressa , ее сопровождал мужчина, который нес ее багаж. Но заметнее всего была лютня, которую несла донна Симонетта. Поэтому я и запомнил.
– Черт ее побери! – выругался Лазарини, глядя Мельцеру в лицо, словно хотел сказать: если она не досталась мне, то и тебе она тоже не достанется!
А зеркальщик стоял неподвижно и, казалось, глядел куда-то сквозь соперника. На самом же деле Мельцер наблюдал за процессом, которому сначала не мог найти объяснения. Он далее не знал, для кого представляло угрозу то, что происходило за спиной Лазарини – для него или для соперника.
В фондако бесшумно вошли четверо вооруженных мужчин. Когда они подошли ближе, Мельцер узнал в одном из них капитана Пигафетту. Али Камал тоже заметил незваных гостей и все порывался что-то им крикнуть. Но капитан приложил палец к губам, и тут Али и Мельцер поняли, что это не за ними.
Теперь и Лазарини почувствовал, что тут что-то не так, и крикнул:
– Вы что, ворон считаете, что ли?
Он обернулся, но прежде чем успел понять, что творится у него за спиной, четверо мужчин набросились на него и связали руки за спиной.
Лазарини закричал:
– Я – Доменико Лазарини, Capo di Consiglio dei Dieci ! Развяжите меня!
Капитан подошел к Лазарини и сказал:
– Во имя Серениссимы, вы арестованы. Quarantia Criminal обвиняет вас в убийстве кормчего Джованелли.
Лазарини сделал вид, что ничего не понимает. Прежде чем стражники увели его, он еще раз обернулся, презрительно поглядел на Мельцера и плюнул ему под ноги.
Зеркальщик услышал, как он сказал:
– Я и не думал, что этот парень настолько хитер.
– Что он имел в виду? – поинтересовался Мельцер у капитана, когда стражники уже увели Лазарини.
– Наверняка он думает, что за его арестом стоите вы, – ответил Пигафетта.
Мельцер непонимающе поглядел на капитана.
– Как вы меня вообще нашли? И откуда вы знали, что мне нужна помощь?
Капитан ухмыльнулся.
– Для некоторых людей вы много значите. Поэтому вас хорошо охраняют – и, как оказалось, не зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Мельцер рассердился и ушел, обиженный на себя и на свою судьбу. Он проклинал свою гордость, из-за которой не внял просьбам Симонетты, горевал как вдовец, искал утешения в вине, а когда наступило просветление, с головой ушел в работу.
В мастерской работали семь человек, которые уже печатали индульгенции и приобрели при этом немалый опыт, поэтому Мельцер смог посвятить себя производству новых букв. Этот процесс он мог бы повторить даже с закрытыми глазами. Сначала Мельцер вырезал матрицу для каждой буквы: на квадратном кусочке олова при помощи молотка и резца наносил контуры буквы, вдавливал его в глиняную смесь и обжигал полученную матрицу в печи. Из этой матрицы Мельцер мог отлить сколько угодно букв – по крайней мере, теоретически, потому что, как показала практика, почти каждая вторая заливка не держалась в форме, и Мельцеру приходилось разбивать ее.
Ночами Мельцер сидел при свете свечи в лаборатории в поисках решения своей проблемы. В отчаянии он поднес глиняную матрицу к горевшей перед ним свече, так что пустое пространство окрасилось черным цветом, и, о небо, именно этот простой прием подсказал ему решение проблемы. Извлекать буквы из закопченных матриц было гораздо легче.
В отличие от старых букв, которыми Михель печатал индульгенции для да Мосто, новые буквы были более четкими, тонкими и больше напоминали почерк монаха, чем его первые эксперименты с искусственным письмом. Сравнивая шрифты, Мельцер заметил, что некоторых букв не хватало. Он точно знал, что для текста да Мосто он использовал пять «А», двенадцать «О», тринадцать «I» и тридцать две «Е»; но теперь осталось только четыре «А», одиннадцать «О», двенадцать «I» и тридцать одна «Е».
«Али Камал, мерзкий лягушонок!» – пронеслось в голове у Мельцера. На следующий день он отправился к фондако египтянина, находившемуся неподалеку от арсеналов.
Дела Али Камала, казалось, шли хорошо, насколько можно было судить по его внешнему виду. И все же он почувствовал себя не в своей тарелке, когда увидел перед собой зеркальщика: нечистая совесть, очевидно, сильно беспокоила его. Однако египтянин приветливо улыбнулся и сказал:
– Ради бога, неужели у вас снова что-то украли, мастер Мельцер?
– Не стану долго болтать, – ответил Мельцер, оттесняя Али в глубь дома. Со дня их последней встречи там стало еще больше различного багажа. – Ты обокрал меня, египтянин. Ты подлый вор, и я заявлю на тебя капитану Пигафетте.
– Я вас обокрал? Кажется, вы плохо спали, господин Мельцер, – едко сказал Али Камал. – Вы же знаете, я всегда был вашим другом. Разве вы не пользовались неоднократно моими услугами?
– Конечно, – ответил Мельцер, – а еще ты меня неоднократно обманывал.
И тут же добавил:
– Где мои буквы, египтянин?
– Буквы? – Али притворился, что ничего не понимает. – Не знаю, о чем вы, мастер Мельцер. Я вернул вам ваши буквы.
Мельцеру не понравилась непривычная наглость, с которой отвечал ему египтянин. Зеркальщик не дал себя запутать и ответил:
– Ты похитил у меня три дюжины букв, которые я дал тебе на сохранение. Где они?
– Мастер Мельцер, – уверенно начал Али, – да вы же знаете, что я даже не владею вашим письмом, зачем мне, Али Камалу из Булака, нужны ваши латинские буквы?
– Тебе не нужны, египтянин; но в Венеции наверняка есть много людей, которые заплатили бы за это немалые деньги. Так что не виляй. Где буквы? Или ты их продал?
Али Камал пожал плечами, хлопнул себя ладонями по бедрам и продолжал повторять:
– Мастер Мельцер, поверьте, я действительно не знаю…
Мельцер вскипел от ярости. Египтянин притворялся, что ничего не знает, и это привело зеркальщика в неистовство. Не помня себя, он схватил горящую масляную лампу, висевшую на одной из балок, и с угрожающим видом поднес ее к стопке тюков с тканью.
– Да вы с ума сошли! – закричал Али изо всех сил. – Вы подожжете мой дом!
Пламя могло перекинуться на тюки в любую минуту, но Мельцер произнес с наигранным спокойствием:
– Я хочу всего лишь освежить твою память!
И увидев, что Али по-прежнему продолжает упорно молчать, поднес лампу к тюкам. Едкий дым тут же заполнил всю комнату.
Али прыгнул, бросился на дымящиеся тюки и стал голыми руками тушить тлеющую ткань.
– Вы с ума сошли! Да, я украл эти буквы! Боже мой, мне предложили за них столько денег, к тому же я думал, что вы ничего не заметите.
– Смотри-ка! – презрительно произнес зеркальщик, вешая лампу обратно на балку. Затем подошел к стоявшему на коленях египтянину и спросил:
– Кто это был? Кто дал тебе деньги?
– Я не могу этого сказать! – закричал Али, едва не ударившись головой об пол. – Мастер Мельцер, прошу вас, не теперь, прошу вас…
– Кто? – зарычал Мельцер, и его голос эхом разнесся по складу. – Кто, я хочу это знать!
– Я!
Резкий голос, раздавшийся из тени, показался Мельцеру знакомым. Повернувшись на звук, зеркальщик увидел перед собой Доменико Лазарини.
Лазарини подошел ближе, и Мельцер увидел, что в правой руке у него блеснул кинжал. Губы Лазарини были сжаты в узкую полоску, взгляд полон ненависти. Подняв кинжал, он остановился невдалеке от Мельцера и повторил:
– Это был я. Я подкупил египтянина.
Хотя зеркальщик чувствовал, что от испуга по его спине пробежал холодок, он не отступил ни на шаг. Этому человеку терять нечего, подумал Мельцер, он убил Джованелли и способен на все. Главное – не делать необдуманных движений, не говорить ничего лишнего, не выдавать своего страха!
И пока он раздумывал над тем, как реагировать на внезапное появление Лазарини, между двумя смертельными врагами встал Али Камал, развел их руками и закричал:
– Мессир Лазарини, вы не должны этого делать! Боже мой, запрещено убивать людей!
Лазарини с силой отбросил египтянина, не спуская глаз с Мельцера. При этом он попал кинжалом в плечо Али. Брызнула кровь. Али закричал и упал. Мельцер хотел кинуться на помощь юноше, но Лазарини вытянул руку с кинжалом и прошипел:
– Стой, где стоишь, зеркальщик, не то я тебя зарежу!
– Вы с ума сошли! – ответил Мельцер. – Мы не можем допустить, чтобы парнишка истек кровью.
– Какая тебе разница?
Мельцер сделал шаг по направлению к Лазарини. Тот не ожидал столько прыти от своего соперника и, замахав кинжалом, отступил и крикнул:
– Стоять, не то зарежу!
Этот шаг придал Мельцеру мужества. Конечно, ему по-прежнему было страшно, но он пересилил себя и, не обращая внимания на угрозы Лазарини, опустился на колени рядом с Али, чтобы осмотреть кровоточащую рану.
– Тряпку, хоть какой-нибудь клочок ткани! – воскликнул он. – Его нужно перевязать!
Али показал на свою рубашку, висевшую на стуле. Не обращая внимания на угрожающую позу Лазарини, Мельцер взял рубаху, порвал на полоски и начал накладывать перевязку на рану Али.
Доменико Лазарини с удивлением наблюдал за этим процессом – его угрозы не производили на зеркальщика ни малейшего впечатления. Лазарини недовольно вложил кинжал в ножны и стал ходить вокруг Мельцера, чтобы преградить ему путь к двери.
Широко расставив ноги и скрестив на груди руки, Лазарини встал перед зеркальщиком.
– Безвыходная ситуация, не так ли? – заговорил Лазарини, пряча ухмылку. – Я ведь не могу отпустить тебя, ты наверняка меня выдашь.
Мельцер кивнул.
– Действительно, очень неприятная встреча! Похоже, каждая наша встреча приносит нам какие-нибудь неприятности.
– В этом нет моей вины, зеркальщик!
– Нет, конечно, – усмехнулся Мельцер. – Вы как обычно ни при чем. На вас нет вины за убийство Джованелли, в моем несчастье вы тоже не виноваты. Как мог я быть настолько самонадеян, что обвинил вас в своих личных страданиях? Как мог я забыться и утверждать, что вы украли у меня любимую и хитроумным способом заставили ее переспать с вами?
– Вот это, зеркальщик, действительно подлое обвинение. Когда я ухаживал за Симонеттой, она дала мне от ворот поворот, но затем, когда я уже оставил всякую надежду, она пришла и сама отдалась мне, по доброй воле!
Мельцер нетерпеливо махнул рукой.
– Прекратите! Мы оба слишком хорошо знаем, о чем идет речь! Вам известно, что я о вас думаю.
Лазарини рассмеялся.
– Могу себе представить, и вы наверняка не удивитесь, если я скажу, что мне это глубоко безразлично.
Всем своим видом зеркальщик показывал, что ему совершенно наплевать на мнение Лазарини. Но ему хотелось кое-что выяснить.
– Где вы прячете Симонетту? – спросил он, делая шаг к Лазарини. – Я хочу это знать!
Лазарини непроизвольно дернулся и схватился за кинжал. И только заметив, что Мельцер не собирается подходить к нему, ответил:
– Какое мне дело до лютнистки? Я свое получил. Зачем же мне ее прятать?
Мельцер не поверил словам своего соперника. Он окинул взглядом склад и, не обращая внимания на Лазарини, стал приглядываться к фондако.
Прошло некоторое время, прежде чем Али Камал понял, что Михель искал Симонетту.
– Мастер Мельцер! – воскликнул он наконец. – Вы же не думаете, что Симонетта прячется здесь?
– По доброй воле – нет, – крикнул Мельцер откуда-то издалека.
– Боже мой, да как вам в голову пришло, что она здесь? Она уехала из города несколько дней назад!
– Уехала из города?
С одной стороны к Али Камалу подошел Лазарини, с другой – Мельцер.
– Почему ты мне об этом не сказал? – спросил Лазарини.
– А вы меня не спрашивали, мессир Лазарини! Мельцер поинтересовался:
– А тебе известно куда? Египтянин покачал головой.
– Может быть, в Неаполь, Геную, Александрию или Константинополь. Я видел донну Симонетту на Рива дегли Скиавони. Она была хорошо одета, как самая настоящая dogaressa , ее сопровождал мужчина, который нес ее багаж. Но заметнее всего была лютня, которую несла донна Симонетта. Поэтому я и запомнил.
– Черт ее побери! – выругался Лазарини, глядя Мельцеру в лицо, словно хотел сказать: если она не досталась мне, то и тебе она тоже не достанется!
А зеркальщик стоял неподвижно и, казалось, глядел куда-то сквозь соперника. На самом же деле Мельцер наблюдал за процессом, которому сначала не мог найти объяснения. Он далее не знал, для кого представляло угрозу то, что происходило за спиной Лазарини – для него или для соперника.
В фондако бесшумно вошли четверо вооруженных мужчин. Когда они подошли ближе, Мельцер узнал в одном из них капитана Пигафетту. Али Камал тоже заметил незваных гостей и все порывался что-то им крикнуть. Но капитан приложил палец к губам, и тут Али и Мельцер поняли, что это не за ними.
Теперь и Лазарини почувствовал, что тут что-то не так, и крикнул:
– Вы что, ворон считаете, что ли?
Он обернулся, но прежде чем успел понять, что творится у него за спиной, четверо мужчин набросились на него и связали руки за спиной.
Лазарини закричал:
– Я – Доменико Лазарини, Capo di Consiglio dei Dieci ! Развяжите меня!
Капитан подошел к Лазарини и сказал:
– Во имя Серениссимы, вы арестованы. Quarantia Criminal обвиняет вас в убийстве кормчего Джованелли.
Лазарини сделал вид, что ничего не понимает. Прежде чем стражники увели его, он еще раз обернулся, презрительно поглядел на Мельцера и плюнул ему под ноги.
Зеркальщик услышал, как он сказал:
– Я и не думал, что этот парень настолько хитер.
– Что он имел в виду? – поинтересовался Мельцер у капитана, когда стражники уже увели Лазарини.
– Наверняка он думает, что за его арестом стоите вы, – ответил Пигафетта.
Мельцер непонимающе поглядел на капитана.
– Как вы меня вообще нашли? И откуда вы знали, что мне нужна помощь?
Капитан ухмыльнулся.
– Для некоторых людей вы много значите. Поэтому вас хорошо охраняют – и, как оказалось, не зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65