- Пустяки, - ответил я, смутившись. - А вот вам, сержант,
действительно, огромное спасибо.
- Да ладно, - отмахнулся Стоеросов. - Вы теперь куда? К Пронину?
- К нему. - Я удивился его прозорливости.
Сержант поморщился.
- Может быть, мне и не следовало бы вам этого говорить, но всё же
считаю своим долгом предупредить: не связывайтесь вы с этим майором. Я
слышал о нём не очень хорошие вещи.
Я улыбнулся.
- Давайте говорить начистоту. Майор Пронин - подлец, но именно
потому, что он подлец, я и должен повидать его во что бы то ни стало. Я
обещал ему найти истинного убийцу Паукова - и я его нашёл. Боюсь, сам бы он
его искать не стал... Кстати, где он?
Боцман о дружками исчез, растворившись в близлежащих домах.
К следователю Пронину я попал сегодня же, решив не откладывать столь
серьёзного разговора на потом. К моему рассказу он отнёсся с величайшим
интересом, а ко мне лично - с благожелательностью и, я бы сказал, с
дружеским участием.
- Вы просто молодчина, дорогой коллега, - вещал он, расплываясь в
сладчайшей улыбке. - Подумать только - провернуть такое дело! Нет, о вас
стоит упомянуть в рапорте, вы того заслуживаете: Кстати, вчера, прежде чем
покинуть эти стены, вы, уважаемый Николай Николаевич, обещали достать
доказательства невиновности Мокроносова. Ваш рассказ любопытен, и я склонен
поверить ему, но одной моей веры на суде будет недостаточно. Нужны
доказательства. Они у вас есть? Я так думаю, что в качестве вещественного
доказательства вины Козлятина могло бы служить орудие совершённого им
преступления, то есть пресловутый теплообменник - но где его найти? Вам
известно только прозвище самогонщика, которому Козлятин сбыл свой агрегат,
- Слива, - и всё: ни адреса, ни настоящего имени. Этого, согласитесь, мало,
чтобы разыскать человека, и тем более деталь якобы созданного им
самогонного аппарата.
- Сведения об этом человеке имеются в местном отделении милиции, -
сказал я. - Им известно и его полное имя, и его место жительства. - Я
заметил, как он нахмурился. - Кроме того, и Козлятин, и Мокроносов
наверняка знают этого алхимика... Послушайте, майор, перестаньте, в конце
концов, играть со мной в кошкимышки! - не выдержал я. - Создаётся такое
впечатление, что вы любыми путями пытаетесь увильнуть от расследования,
ищете хоть какую-нибудь зацепку, чтобы не дать делу дальнейшего хода. Что,
опять, скажете, сроки поджимают? Некогда, да и неохота, возиться в этом
дерьме? А невинного человека сажать - на это у вас и время, и охота есть?
Ведь в ваши руки судьбы людей вверяют, а вы... Эх, вы!..
Мои слова всё-таки возымели действие. Я видел, как он смутился. А это
уже, согласитесь, кое-что. Несколько минут он молча ходил по кабинету,
насупив брови и боясь встретиться со мной взглядом. Наконец он остановился
как раз напротив меня.
- Хорошо, Николай Николаевич, - сказал следователь Пронин, и я
впервые услышал в его голосе человеческие нотки, - я доведу это дело до
конца. Обещаю вам. Позвоните в понедельник, я сообщу вам результаты
расследования. В неофициальном порядке, конечно, сами понимаете...
Мне ничего не оставалось, как поверить румяному майору. Кто знает,
может, хорошее в нём возобладает и перетянет, наконец, плохое.
Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. В понедельник, опять-таки
после работы, я решил лично повидать майора Пронина, предпочитая беседу с
глазу на глаз телефонным разговорам. Но дежуривший у входа милиционер не
пустил меня наверх, заявив, что следователь Пронин отсутствует и будет
отсутствовать до конца недели. Что мне ещё оставалось делать, кроме как
положиться на свой безотказный "детектор лжи"? Я прозондировал мозг
дежурного и выявил лживость его сообщения: майор Пронин в это самое время
сидел у себя в кабинете и меня - лично меня! - велел к себе не пускать ни
под каким видом. Что ж, придётся идти на хитрости. Я пересёк узкую улочку,
остановился в тени какого-то подъезда и приготовился к длительному
ожиданию. Должен же он когда-нибудь выйти оттуда! Ждать мне пришлось около
часа. Наверное, он заметил меня ещё раньше, из какого-нибудь окна, или
дежурный сообщил ему, что "тот самый тип" караулит напротив, - словом, не
успел майор выйти, как сразу же юркнул в стоявшую у подъезда "волгу" и тут
же умчался, дав полный газ. А я, несолоно хлебавши, вышел на середину
безлюдной улочки и вдруг почувствовал приступ неудержимого веселья. Ведь
кому сказать, что следователь по особо опасным делам избегает меня, словно
муха хищника-паука, - поднимут же на смех!
Майора я поймал только через два дня. То ли он ослабил бдительность,
то ли понадеялся на судьбу, но только в среду я столкнулся с ним нос к носу
при входе в его контору. Он понял, что влип, и не стал разыгрывать комедию.
- Идёмте, - бросил он на ходу и быстрым шагом направился к себе. Пока
мы шли, я проник в его сознание и как следует поворошил там. К концу нашего
недолгого пути я уже знал всё.
Войдя в кабинет, он резко повернулся и, с неприязнью глядя мне в
глаза, выпалил:
- Послушайте, гражданин Нерусский, в вашей самодеятельности нет
теперь никакого смысла. Дело закрыто и передано в суд, Козлятин к убийству
Паукова оказался непричастен, в то время как вина Мокроносова полностью
доказана. Более того, Мокроносов сознался.
- Сознался?!
- По крайней мере, он не отрицает такой возможности. Мокроносов
подтвердил, что в том состоянии, в котором он тогда находился, им вполне
мог быть нанесён удар бутылкой.
- Так мог или был нанесён? - ухватился я за соломинку.
- Мог или был нанесён - какая разница? Главное - есть вещественное
доказательство: отпечатки пальцев убийцы на бутылке из-под водки, которой
был убит Пауков.
Да, ловко плёл паутину этот проходимец. Но сегодня я намеревался дать
ему бой по всему фронту, перейти в решительное наступление, прижать его в
угол и разбить наголову. У меня перед ним было два огромных преимущества:
первое - я знал о нём гораздо больше, чем он думал, и второе - в глубине
души он всё-таки считал меня шарлатаном, а я таковым не являлся.
Одно из главных условий победы - брать быка за рога, пока он ещё
тёпленький. Что я и не замедлил сделать. Изобразив на лице сатанинскую (как
мне казалось) ухмылку, я нагло расселся в его кресле и не спеша, так, как
будто бы между прочим, спросил:
- А что, Сергей Тимофеевич, родной дядя Козлятина действительно
занимает очень ответственный пост в одном крупном союзном министерстве, или
я его с кем-то спутал? Не слышу?
Кровь отхлынула от его лица, а глаза его потемнели. Если его сейчас
не хватит удар, решил я, то это будет просто чудом. Значит, я попал в самую
точку.
- А вот какой мне сон вчера приснился, - продолжал я. - Будто бы
вызывает вас к себе ваш шеф и говорит: "Что же это вы, батенька, поклёп на
честного человека возводите, а? Поторопились вы с Козлятиным, видит Бог,
поторопились. Чист он перед законом". И тут он вам на ушко шепчет, что-де
Козлятин-то не простой смертный, а единственный племянник весьма и весьма
ответственного товарища Икс из одного очень солидного министерства, и что
преступником он быть никак не может, ибо болен он, и болезнь эта нуждается
в срочном и немедленном лечении. Не помните, Сергей Тимофеевич, в какой
именно санаторий отправили невинного Козлятина? В Ялту? В Пицунду? Или,
может быть, в Ниццу? А то, знаете, сон какой-то нечёткий, самое важноето и
не высветилось. Что с вами, Сергей Тимофеевич, вы прямо весь как-то
осунулись, позеленели? Вам дурно?
Майора Пронина шатало. Мой "сон" ему пришёлся явно не по вкусу.
Однако у меня не было жалости к этому скользкому типу - мне хотелось его
уничтожить. Но он, оказывается, ещё способен был кусаться.
- Всё это вас, гражданин Нерусский, - глухо произнёс он, - никоим
образом не касается. Да, Козлятин признан больным и отправлен на лечение в
Крым. В этом нет ничего противозаконного. А что касается родственных связей
вышеозначенного Козлятина, то о мифическом "дяде" из министерства впервые я
услышал именно от вас и именно сейчас, сию минуту. По поводу же методов
ведения следствия я с вами, как в человеком посторонним, вообще говорить не
желаю.
Я видел, что формально он прав, и что-либо изменить в создавшейся
ситуации я, пожалуй, был не в силах, но как следует проучить его я был
просто обязан.
- Нет, Сергей Тимофеевич, о методах ведения следствия вам всё же
придётся со мной поговорить, потому как методы, вами применяемые, являются
преступными, я же, как гражданин и советский человек, мимо преступления
проходить не имею права. Вспомните, пожалуйста, дело аферистки Крутой.
Вспомнили? Отлично! А теперь скажите, какая сумма находилась в конверте,
который вам передал незнакомый мужчина у входа в метро
"Таганская-кольцевая" 17 апреля сего года? Не помните? Хорошо, подскажу:
триста пятьдесят рэ. Так, далее. Третьего мая, прямо в кабинете, сидя в
этом самом кресле, вы приняли от гражданки Вислоуховой конверт на сумму
пятьсот тридцать рэ... Продолжать?
Майору стало совсем худо. Одной рукой он ухватился за сердце, второй
- за стол, чтобы не упасть, а головой в это самое время начал усиленно
мотать, что, видимо, означало: нет, продолжать, мол, не надо. Что ж, я
человек добрый и отходчивый.
Я встал и направился к выходу. У самой двери остановился и, в упор
глядя на поверженного врага, жёстко произнёс:
- Учтите, майор, судьба Мокроносова целиком на вашей совести. Если
через две недели с него не снимут обвинения в убийстве, я снова приду в
этот кабинет и продолжу перечисление полученных вами конвертов, а их было,
поверьте мне, ох как немало! Прощайте.
Но ещё прежде, чем истекли эти две недели, произошли события,
избавившие меня от необходимости ещё раз встречаться с майором Прониным.





Глава девятая


Я настолько увлёкся расследованием этого гнусного убийства, что
пропустил даже традиционную рыбалку, посещение которой считал делом более
важным, чем сон, еда и - даже страшно признаться - работа. Но мои
телепатические способности настолько перевернули всю мою жизнь, что
невозможное стало обыденным, а в повседневность стали вкрадываться такие
невероятные изменения, о каких я раньше даже помыслить боялся.
Во-первых, я перестал терпеть издёвки и смешки Балбесова, и в один
прекрасный момент осадил его так крепко, что он стал обращаться ко мне
только на "вы" и исключительно по работе, а в глазах его затаилось
нескрываемое любопытство, разбавленное изрядной дозой чисто животного
страха. Во-вторых, я посмел выразить своё несогласие с мнением нашего шефа,
Евграфа Юрьевича, чего ранее себе позволить никогда не мог. Инцидент возник
из-за пустяка: один из пунктов квартального отчёта вызвал у меня сомнения,
и я его высказал. Воспринят этот факт нашими сотрудниками (кроме, разве,
самого Евграфа Юрьевича) был с затаённым дыханием и раскрытыми ртами. Ещё
бы! Я осмелился сделать то, чего до меня не делал никто. Самым же
знаменательным оказался финал инцидента: шеф отказался от своего мнения и
принял моё. Этим я нанёс Балбесову ещё один удар, окончательно сокрушивший
его. В коридорах при виде меня сотрудники стали шушукаться и откровенно
тыкать пальцами. Но я сносил эти знаки внимания и милостиво разрешал им
бесплатно восхищаться мною.
Как-то на институтской доске объявлений появилась запись о том, что
через два дня нас посетит великий шахматист, непобедимый гроссмейстер
Иванов-Бельгийский. После обширной вступительной части и рассказа о своём
тернистом пути к вершинам шахматного Олимпа гений намеревался снизойти до
местных любителей шахмат и дать им непродолжительный сеанс одновременной
игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25