Интересно, кто там ему эту химку толкнул?
– Ага! Отпиши! Кому ты там писать будешь? Ты чё, знаешь там кого? – продолжал злиться Лис больше всех и опять зло посмотрел на кабуру. – Тут вон друзья, бл…дь, не дают ни х…я, а ты хочешь у незнакомых спросить. Хотя какие они теперь на х…й друзья?!
– Ну-у, – согласился Валёк, который не без оснований считал, что Протас просто обязан был с ним поделиться. – Протас в натуре гандон…
– Да ладно, чё ты? Ну не считает нужным внимание нам уделить. Чё он после этого, гандон, что ли? – рассудительно заметил Стае.
Валёк внимательно посмотрел на него и подумал, что если бы его друг знал истинное положение вещей, то первый бы материл Протаса ещё и не такими словами. Атак получалось, что он в чём-то прав, поэтому Валёк согласно кивнул и сказал:
– Да не, я ж ничё не говорю. Зачтёца, говорю, просто ему всё. Бог не Яшка, видит, кому тяжко.
– В натуре, Валёк. Ну их…й на него, на этого Протаса. Чё, теперь из-за него гамки гонять, что ли? Пускай в дупло себе забьют эту хим… – договорить Лис не успел, его перебил зовущий голос из кабуры.
– Валёк, ты где там? – звучал знакомый до боли голос Протаса.
– Во бля, вспомни гамно, оно и появится, – потихоньку проговорил Валёк и сказал Стасу: – Скажи ему, что я сплю.
– Он спит. Чё вы хотели? – спросил Стае, подойдя и встав под кабуру.
– А-а-а, ну малёк вот возьмите, отправьте на восемь пять. А это вот Вальку дадите, когда проснётся, – сказал Протас и с потолка упали запаянная малява и что-то завёрнутое в бумагу.
– Ага, – сказал Стае, подбирая всё. – Дома.
Лис с Вальком, уже почувствовавшие, что там могло быть завёрнуто в бумагу, сразу подскочили к Стасу и выхватили всё у него из рук.
– Йес! – согнул руку в локте Валёк, убедившись, что это действительно завертуха с химкой на целых две папиросы.
– Ну вот. А ты на него гонишь, – укоризненно покачал головой Стае. – Я же говорил, он нормальный парняга.
– Да не, просто чё он так долго, – вступился за Валька Лис, осознавая и свою неправоту тоже. – Столько времени прошло. Пацанов вон с восемь пять тоже только щас благодарит. Так же не делается.
– Да ладно, чё. Нормально всё… – махнул рукой Валек и тут же стал доставать папиросу, чтобы втарить. – Химка, кажись, убойная.
Тут из кабуры опять раздался голос Протаса.
– Там малёк только прям щас отправьте, а то я тут запарился, сразу не отписал.
– Да-да, Паха, уже отправляем, – сразу отозвался на радостях спящий Валёк.
– Чё, проснулся, что ли, Валёк? – спросил Протас.
– Ну, Паха. Разбудили вот сразу, как тут не проснуться, – тараторил довольный Валёк. – От души, братан, сам знаешь.
– Да, Паха, – поддержали Валька и Лис, улыбаясь в сторону кабуры, – благодарим все вместе.
– Уже втариваете там, что ли? – спросил Протас.
– Ну конечно, братишка. Это ж как глоток свободы, – ответил Валёк, уже втаривая химку. Теперь они с Лисом смотрели на кабуру так благодарно, как будто в ней видно было самого Протаса.
– Ну ладно, давайте поправляйтесь, не болейте, – прощался Протас. – Пойдём пока.
– Пойдём, Паха.
– Давай.
– Удачи, брат, – прощались сразу все, благодарно глядя в потолок.
* * *
Хваля сам себя за свою находчивость, что додумался послать тот малёк Протасу и затянуть Немца в свою хату, Солома всё же был немного в напряжении. Если Протас ищет поддержку, чтобы предъявить ему и даже спросить с него за поступок, то рано или поздно он найдёт её где-нибудь. Такие жирные, по тюремным меркам, коммерсы на дороге не валяются и кто-нибудь обязательно встанет на его сторону. Хорошо ещё, что Немец все рассказал, предупредил, можно сказать. И к тому же безоговорочно поверил в то, что ему сказал по этому поводу Солома. Он, собственно, и раньше, ещё когда прочёл малёк Соломы Протасу, сделал вывод, что смотрящий здесь не виноват, о чём сказал и самому Протасу ещё в их камере, и сейчас убедил в этом Солому. Так что Немец в любом случае будет на стороне смотрящего. Только сейчас нужно было сделать какой-то ответный ход, чтобы не вызвать у него подозрений. Иначе, если Солома промолчит и не сделает предъяву Протасу за готовящуюся против него акцию, Немец может подумать, что у него действительно рыло в пушку.
Соломе очень не хотелось, чтобы такой авторитетный человек думал, что смотрящий способен на такой поступок, и сейчас решал, какой ход ему предпринять против Протаса. Причём сделать нужно было что-то такое, чтобы до конца отбить у него охоту обращаться ещё к кому-либо.
– Семь восемь, – раздался из кабуры голос соседей. – Возьмите марку, с больнички идёт, со сто семнадцатой.
Паха подошёл к кабуре и взял большой носовой платок, который Солома несколько дней назад отправлял лучшему на тюрьме художнику по прозвищу Пикассо. Его прислали незапакованным, чтобы не помялся. Солома и сам уже забыл об этом, потому что платок посылал ещё до того, как узнал про её парня по свободе – Юрия. Потом ему, конечно, было не до этого. И вот, наконец, Пикассо закончил работу и прислал свой шедевр вместе с фотографией, которую также посылал Солома. Когда он только познакомился с Ольгой, ему вдруг сразу захотелось сделать ей подарок со своим изображением, и он заказал у Пикассо марку со своим красочным портретом. Хотелось, конечно, попросить у неё фото и чтобы на платке они были изображены вместе, но тогда наглости у него на это не хватило. А сейчас, когда он уже вполне мог попросить у неё фотографию, платок был уже готов. Солома с задумчивым выражением лица посмотрел на своё изображение на фоне красивых архитектурных сооружений и престижного автомобиля. Потом он сложил марку и, сунув её под подушку, написал маляву Пикассо, что нужно будет сделать ещё одну марку и чтобы он не брал пока заказов. Солома всё же не стал посылать ей себя одного, а решил сделать Ольге сюрприз. Он даже улыбнулся, представив, как она удивится, увидев на марке себя в свадебном платье, выходящей из церкви вместе с Соломой во фраке. Может быть, даже поймёт намёк и избавит от необходимости объясняться. Хотя Солому уже так поглотило чувство к этой девушке, что он уже готов был в открытую сказать ей об этом. И тут же решил, что когда «свадебная» марка будет готова, пошлёт её Ольге вместе с признанием. Он тут же сел и стал писать ей малявку с просьбой, чтобы она прислала какую-нибудь свою маленькую фотографию и написал, как сделать так, чтобы она не помялась в пути. Когда он «общался» с Ольгой, все проблемы, включая Протаса, отходили на задний план.
* * *
К концу рабочего дня состояние апатии Шаповалова постепенно проходило. Ещё не успевшее окрепнуть зародившееся высокое чувство разбилось, будто упав с высокого тюремного забора на бетон. Ольга враз стала для него одной из массы заключённых женщин, к которым всегда относился одинаково. И когда после допроса малолеток он стал вызывать уже раскиданных по разным хатам арестанток из бывшей один восемь, то с Ольгой беседовать не стал, хотя у него была возможность вызвать её раньше ещё занятого Дунаева. Ему почему-то даже не хотелось видеть её больше, не то, что разговаривать с ней. А когда перед уходом домой его апатия сменилась злостью за утраченные деньги на телевизор, он зашёл в кабинет Дунаева и сказал раздражённым голосом:
– Одни шлюхи там собрались в этой восемнадцатой. Правда, Валерий Степаныч? Эту Шеляеву, говорят, таскали тут все кому не лень. Я кого допрашивал из них, они говорят, что её часто вызывали куда-то, – в сердцах говорил Шаповалов, совсем забыв, что сам же её и вызывал. – Может, даже из наших кто-то её дергал.
Дунаев сначала смотрел на него удивлёнными глазами. Такое поведение ранее влюблённого по виду подчинённого озадачило его и поначалу он даже не мог ничего сказать. Пытливый ум старого оперативника искал в этом какой-то ход, предпринятый Шаповаловым для достижения своей цели.
– Ну, из наших-то вряд ли, – наконец произнес Дунаев осторожно.
– Может и не из наших, – равнодушно к предположению начальника ответил Шаповалов, но всё ещё с раздражением в адрес Ольги сказал: – Но кое-кто из братвы её точно таскает. Соломин ваш, например. Вы знали об этом?
– С чего ты взял? – уже ошарашенно спросил Дунаев, откинувшись на спинку стула. Для него было новостью не то, что Солома может крутить с этой девушкой, а то, что он мог встречаться с ней через кого-то другого. Тогда как он запретил всем подчинённым решать вопросы со смотрящим без него.
– А вот, посмотрите, – сказал Шаповалов и с гордым видом положил на стол начальника маляву Соломы Протасу, – как раз сегодня перехватил.
Дунаев пробежал глазами написанное, но не увидев в нём реального подтверждения состоявшейся без него встречи облегчённо вздохнул.
– Ещё и Протасов её мог дёргать, – добавил Шаповалов, кинув на стол вторую маляву, которую писал Ольге Протас. – Но это уже, наверное, в компетенции…
Он замолчал и поднял глаза в потолок, намекая Дунаеву на хозяина тюрьмы. Главный кум внимательно посмотрел на подчинённого, будто пытаясь прочитать его мысли и, убрав малявы в стол, сказал:
– Молодец, конечно, что о работе не забываешь, но с такими малявами впредь разбирайся сам. Ты же знаешь, что нас больше интересует. Ладно, иди. С Соломиным я сам разберусь, и с Протасовым тоже.
Шаповалов сразу развернулся и пошёл к выходу, не чувствуя на спине задумчивый взгляд начальника. Выйдя за дверь он даже почувствовал некоторое облегчение, как будто облегчил душу. И ещё злорадно усмехнулся, подумав, что теперь Дунаев всё знает и не даст этой шалаве удовлетворять свою похоть ни с кем. Сейчас он пока просто злился и ненавидел её, ведь от любви до ненависти, как известно, один шаг. И потому не испытывал сейчас элементарного сексуального притяжения как к просто красивой девушке. Его сейчас больше беспокоил телевизор и, решив вдруг плюнуть на приличие, он отправился его забирать. Первым делом он заглянул на первом этаже в глазки пятёрки и шестёрки, так как не знал, кто именно забрал с собой его телевизор. Не увидев его в этих камерах, он поднялся на второй этаж и подходя к семнадцатой твердил про себя: «Хоть бы здесь был». Он прекрасно понимал, что если его телевизор окажется в камере, где сейчас Ольга, то забирать его туда он не пойдёт. Но на его счастье Коса, которую перевели в семнадцатую, сидела у окна и как раз настраивала каналы, двигая по решётке антенну.
– Та-ак, – сказал он, заходя в камеру и прямо в сапогах пройдя к окну по лежащим на полу одеялам. – Телевизор я забираю, его вам давали, когда вы вели себя хорошо… на время давали…
Он молча выдернул антенну и стал скручивать провода. Сказав первую пришедшую на ум причину, он всё же почувствовал большую неловкость под женскими взглядами и ему стало стыдно.
– Это вообще-то подарок был, – произнесла Коса, с тоской глядя на телевизор, но не решаясь отстаивать его более решительно.
– Кто вам такое сказал? – спросил он, не решаясь посмотреть на неё, но зная, что после сегодняшнего у Косы можно отобрать без боя даже её сменные трусы.
– Ольга, – всё так же неуверенно ответила Коса, не решаясь вступить с опером в спор. В другое время она телевизор бы, конечно, так просто не отдала. Но сегодня она и так ждала ещё каких-либо последствий, кроме раскидывания хаты, а потому вела себя тихо.
– И вы поверили ей? – спросил Шаповалов даже с какой-то иронией в голосе, но пока выходил так и не смог поднять глаза не девушек. И лишь оказавшись за дверью, он облегчённо вздохнул и подумал, что сегодня, наверное, всё-таки сможет уснуть.
* * *
– Так и писать, Виталь? – спросил Голован, которому Бандера поручил сплести из нейлоновых ниток красивую подарочную ручку.
– Так и пиши, – утвердительно кивнул головой Бандера, теребя в руках пушистые мягкие шарики, которые будут прикрепляться на блестящих нитках к наконечнику этой ручки. Больших возможностей сделать кому-то подарок в тюрьме арестанты не имели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Ага! Отпиши! Кому ты там писать будешь? Ты чё, знаешь там кого? – продолжал злиться Лис больше всех и опять зло посмотрел на кабуру. – Тут вон друзья, бл…дь, не дают ни х…я, а ты хочешь у незнакомых спросить. Хотя какие они теперь на х…й друзья?!
– Ну-у, – согласился Валёк, который не без оснований считал, что Протас просто обязан был с ним поделиться. – Протас в натуре гандон…
– Да ладно, чё ты? Ну не считает нужным внимание нам уделить. Чё он после этого, гандон, что ли? – рассудительно заметил Стае.
Валёк внимательно посмотрел на него и подумал, что если бы его друг знал истинное положение вещей, то первый бы материл Протаса ещё и не такими словами. Атак получалось, что он в чём-то прав, поэтому Валёк согласно кивнул и сказал:
– Да не, я ж ничё не говорю. Зачтёца, говорю, просто ему всё. Бог не Яшка, видит, кому тяжко.
– В натуре, Валёк. Ну их…й на него, на этого Протаса. Чё, теперь из-за него гамки гонять, что ли? Пускай в дупло себе забьют эту хим… – договорить Лис не успел, его перебил зовущий голос из кабуры.
– Валёк, ты где там? – звучал знакомый до боли голос Протаса.
– Во бля, вспомни гамно, оно и появится, – потихоньку проговорил Валёк и сказал Стасу: – Скажи ему, что я сплю.
– Он спит. Чё вы хотели? – спросил Стае, подойдя и встав под кабуру.
– А-а-а, ну малёк вот возьмите, отправьте на восемь пять. А это вот Вальку дадите, когда проснётся, – сказал Протас и с потолка упали запаянная малява и что-то завёрнутое в бумагу.
– Ага, – сказал Стае, подбирая всё. – Дома.
Лис с Вальком, уже почувствовавшие, что там могло быть завёрнуто в бумагу, сразу подскочили к Стасу и выхватили всё у него из рук.
– Йес! – согнул руку в локте Валёк, убедившись, что это действительно завертуха с химкой на целых две папиросы.
– Ну вот. А ты на него гонишь, – укоризненно покачал головой Стае. – Я же говорил, он нормальный парняга.
– Да не, просто чё он так долго, – вступился за Валька Лис, осознавая и свою неправоту тоже. – Столько времени прошло. Пацанов вон с восемь пять тоже только щас благодарит. Так же не делается.
– Да ладно, чё. Нормально всё… – махнул рукой Валек и тут же стал доставать папиросу, чтобы втарить. – Химка, кажись, убойная.
Тут из кабуры опять раздался голос Протаса.
– Там малёк только прям щас отправьте, а то я тут запарился, сразу не отписал.
– Да-да, Паха, уже отправляем, – сразу отозвался на радостях спящий Валёк.
– Чё, проснулся, что ли, Валёк? – спросил Протас.
– Ну, Паха. Разбудили вот сразу, как тут не проснуться, – тараторил довольный Валёк. – От души, братан, сам знаешь.
– Да, Паха, – поддержали Валька и Лис, улыбаясь в сторону кабуры, – благодарим все вместе.
– Уже втариваете там, что ли? – спросил Протас.
– Ну конечно, братишка. Это ж как глоток свободы, – ответил Валёк, уже втаривая химку. Теперь они с Лисом смотрели на кабуру так благодарно, как будто в ней видно было самого Протаса.
– Ну ладно, давайте поправляйтесь, не болейте, – прощался Протас. – Пойдём пока.
– Пойдём, Паха.
– Давай.
– Удачи, брат, – прощались сразу все, благодарно глядя в потолок.
* * *
Хваля сам себя за свою находчивость, что додумался послать тот малёк Протасу и затянуть Немца в свою хату, Солома всё же был немного в напряжении. Если Протас ищет поддержку, чтобы предъявить ему и даже спросить с него за поступок, то рано или поздно он найдёт её где-нибудь. Такие жирные, по тюремным меркам, коммерсы на дороге не валяются и кто-нибудь обязательно встанет на его сторону. Хорошо ещё, что Немец все рассказал, предупредил, можно сказать. И к тому же безоговорочно поверил в то, что ему сказал по этому поводу Солома. Он, собственно, и раньше, ещё когда прочёл малёк Соломы Протасу, сделал вывод, что смотрящий здесь не виноват, о чём сказал и самому Протасу ещё в их камере, и сейчас убедил в этом Солому. Так что Немец в любом случае будет на стороне смотрящего. Только сейчас нужно было сделать какой-то ответный ход, чтобы не вызвать у него подозрений. Иначе, если Солома промолчит и не сделает предъяву Протасу за готовящуюся против него акцию, Немец может подумать, что у него действительно рыло в пушку.
Соломе очень не хотелось, чтобы такой авторитетный человек думал, что смотрящий способен на такой поступок, и сейчас решал, какой ход ему предпринять против Протаса. Причём сделать нужно было что-то такое, чтобы до конца отбить у него охоту обращаться ещё к кому-либо.
– Семь восемь, – раздался из кабуры голос соседей. – Возьмите марку, с больнички идёт, со сто семнадцатой.
Паха подошёл к кабуре и взял большой носовой платок, который Солома несколько дней назад отправлял лучшему на тюрьме художнику по прозвищу Пикассо. Его прислали незапакованным, чтобы не помялся. Солома и сам уже забыл об этом, потому что платок посылал ещё до того, как узнал про её парня по свободе – Юрия. Потом ему, конечно, было не до этого. И вот, наконец, Пикассо закончил работу и прислал свой шедевр вместе с фотографией, которую также посылал Солома. Когда он только познакомился с Ольгой, ему вдруг сразу захотелось сделать ей подарок со своим изображением, и он заказал у Пикассо марку со своим красочным портретом. Хотелось, конечно, попросить у неё фото и чтобы на платке они были изображены вместе, но тогда наглости у него на это не хватило. А сейчас, когда он уже вполне мог попросить у неё фотографию, платок был уже готов. Солома с задумчивым выражением лица посмотрел на своё изображение на фоне красивых архитектурных сооружений и престижного автомобиля. Потом он сложил марку и, сунув её под подушку, написал маляву Пикассо, что нужно будет сделать ещё одну марку и чтобы он не брал пока заказов. Солома всё же не стал посылать ей себя одного, а решил сделать Ольге сюрприз. Он даже улыбнулся, представив, как она удивится, увидев на марке себя в свадебном платье, выходящей из церкви вместе с Соломой во фраке. Может быть, даже поймёт намёк и избавит от необходимости объясняться. Хотя Солому уже так поглотило чувство к этой девушке, что он уже готов был в открытую сказать ей об этом. И тут же решил, что когда «свадебная» марка будет готова, пошлёт её Ольге вместе с признанием. Он тут же сел и стал писать ей малявку с просьбой, чтобы она прислала какую-нибудь свою маленькую фотографию и написал, как сделать так, чтобы она не помялась в пути. Когда он «общался» с Ольгой, все проблемы, включая Протаса, отходили на задний план.
* * *
К концу рабочего дня состояние апатии Шаповалова постепенно проходило. Ещё не успевшее окрепнуть зародившееся высокое чувство разбилось, будто упав с высокого тюремного забора на бетон. Ольга враз стала для него одной из массы заключённых женщин, к которым всегда относился одинаково. И когда после допроса малолеток он стал вызывать уже раскиданных по разным хатам арестанток из бывшей один восемь, то с Ольгой беседовать не стал, хотя у него была возможность вызвать её раньше ещё занятого Дунаева. Ему почему-то даже не хотелось видеть её больше, не то, что разговаривать с ней. А когда перед уходом домой его апатия сменилась злостью за утраченные деньги на телевизор, он зашёл в кабинет Дунаева и сказал раздражённым голосом:
– Одни шлюхи там собрались в этой восемнадцатой. Правда, Валерий Степаныч? Эту Шеляеву, говорят, таскали тут все кому не лень. Я кого допрашивал из них, они говорят, что её часто вызывали куда-то, – в сердцах говорил Шаповалов, совсем забыв, что сам же её и вызывал. – Может, даже из наших кто-то её дергал.
Дунаев сначала смотрел на него удивлёнными глазами. Такое поведение ранее влюблённого по виду подчинённого озадачило его и поначалу он даже не мог ничего сказать. Пытливый ум старого оперативника искал в этом какой-то ход, предпринятый Шаповаловым для достижения своей цели.
– Ну, из наших-то вряд ли, – наконец произнес Дунаев осторожно.
– Может и не из наших, – равнодушно к предположению начальника ответил Шаповалов, но всё ещё с раздражением в адрес Ольги сказал: – Но кое-кто из братвы её точно таскает. Соломин ваш, например. Вы знали об этом?
– С чего ты взял? – уже ошарашенно спросил Дунаев, откинувшись на спинку стула. Для него было новостью не то, что Солома может крутить с этой девушкой, а то, что он мог встречаться с ней через кого-то другого. Тогда как он запретил всем подчинённым решать вопросы со смотрящим без него.
– А вот, посмотрите, – сказал Шаповалов и с гордым видом положил на стол начальника маляву Соломы Протасу, – как раз сегодня перехватил.
Дунаев пробежал глазами написанное, но не увидев в нём реального подтверждения состоявшейся без него встречи облегчённо вздохнул.
– Ещё и Протасов её мог дёргать, – добавил Шаповалов, кинув на стол вторую маляву, которую писал Ольге Протас. – Но это уже, наверное, в компетенции…
Он замолчал и поднял глаза в потолок, намекая Дунаеву на хозяина тюрьмы. Главный кум внимательно посмотрел на подчинённого, будто пытаясь прочитать его мысли и, убрав малявы в стол, сказал:
– Молодец, конечно, что о работе не забываешь, но с такими малявами впредь разбирайся сам. Ты же знаешь, что нас больше интересует. Ладно, иди. С Соломиным я сам разберусь, и с Протасовым тоже.
Шаповалов сразу развернулся и пошёл к выходу, не чувствуя на спине задумчивый взгляд начальника. Выйдя за дверь он даже почувствовал некоторое облегчение, как будто облегчил душу. И ещё злорадно усмехнулся, подумав, что теперь Дунаев всё знает и не даст этой шалаве удовлетворять свою похоть ни с кем. Сейчас он пока просто злился и ненавидел её, ведь от любви до ненависти, как известно, один шаг. И потому не испытывал сейчас элементарного сексуального притяжения как к просто красивой девушке. Его сейчас больше беспокоил телевизор и, решив вдруг плюнуть на приличие, он отправился его забирать. Первым делом он заглянул на первом этаже в глазки пятёрки и шестёрки, так как не знал, кто именно забрал с собой его телевизор. Не увидев его в этих камерах, он поднялся на второй этаж и подходя к семнадцатой твердил про себя: «Хоть бы здесь был». Он прекрасно понимал, что если его телевизор окажется в камере, где сейчас Ольга, то забирать его туда он не пойдёт. Но на его счастье Коса, которую перевели в семнадцатую, сидела у окна и как раз настраивала каналы, двигая по решётке антенну.
– Та-ак, – сказал он, заходя в камеру и прямо в сапогах пройдя к окну по лежащим на полу одеялам. – Телевизор я забираю, его вам давали, когда вы вели себя хорошо… на время давали…
Он молча выдернул антенну и стал скручивать провода. Сказав первую пришедшую на ум причину, он всё же почувствовал большую неловкость под женскими взглядами и ему стало стыдно.
– Это вообще-то подарок был, – произнесла Коса, с тоской глядя на телевизор, но не решаясь отстаивать его более решительно.
– Кто вам такое сказал? – спросил он, не решаясь посмотреть на неё, но зная, что после сегодняшнего у Косы можно отобрать без боя даже её сменные трусы.
– Ольга, – всё так же неуверенно ответила Коса, не решаясь вступить с опером в спор. В другое время она телевизор бы, конечно, так просто не отдала. Но сегодня она и так ждала ещё каких-либо последствий, кроме раскидывания хаты, а потому вела себя тихо.
– И вы поверили ей? – спросил Шаповалов даже с какой-то иронией в голосе, но пока выходил так и не смог поднять глаза не девушек. И лишь оказавшись за дверью, он облегчённо вздохнул и подумал, что сегодня, наверное, всё-таки сможет уснуть.
* * *
– Так и писать, Виталь? – спросил Голован, которому Бандера поручил сплести из нейлоновых ниток красивую подарочную ручку.
– Так и пиши, – утвердительно кивнул головой Бандера, теребя в руках пушистые мягкие шарики, которые будут прикрепляться на блестящих нитках к наконечнику этой ручки. Больших возможностей сделать кому-то подарок в тюрьме арестанты не имели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55