А когда его лапша через несколько минут уже запарилась и он стал обедать, дверь открылась и завели смотрящего за тюрьмой авторитета Солому, с которым ему доводилось отбывать наказание в одной из колоний.
– Смотри не подавись, Кузнец, – весело бросил ему на ходу Солома и направился к вставшим ему навстречу парням. – Здорово были, арестанты.
– Здорово, Саня, – приветствовали его Протас и остальные, пожав ему руку. – Кузнец, чё сидишь?
Кузнец сразу подскочил, отставив пока свою еду и, поставив чайник, стал готовить заварку.
* * *
Ольга проснулась от звука открывающейся на обед кормушки. Она так и не смогла уснуть ночью после всего пережитого, и после утренней проверки её мозг сам отключился, едва она положила голову на подушку. Сказывалось несколько бессонных суток. Тем не менее, открыв глаза и убедившись, что всё это был не страшный сон и она находится в тюрьме, её отдохнувшая немного голова сразу опять разболелась. Ночью Вера, удовлетворив похоть Косы, забралась на шконку и уснула, забыв про обещание найти Юрку. А Ольга побоялась спросить у неё об этом. Она вообще была сильно напугана после всего увиденного и не знала, что теперь делать. Лера ничего по этому поводу ей не говорила. А из того, что она слышала об этом на воле, она поняла, что те, кто занимается однополой любовью за решёткой называются педерасты и считаются самой низшей кастой, опущенными. С ними не едят с одной посуды и даже не сидят рядом за столом. А Ольга пила вместе с Верой чай и спала на её месте. Да ещё и Коса как-то странно вела себя по отношению к Ольге и её намёки Вере на то, чтобы научила Ольгу чему-нибудь полезному, становились недвусмысленными.
И прошедшая спокойно ночь не успокоила её. Хоть она и провела всю ночь за книгой, делая вид, что читает, и её никто не трогал, она всё же чувствовала и даже замечала иногда странные взгляды сокамерниц с обоих отделений камеры. Вот и теперь, когда все стали есть и Вера опять позвала Ольгу, взяв на неё еду в свою чашку, она заметила несколько брошенных на неё взглядов и её опять охватила мелкая дрожь.
Есть хотелось уже сильно. Несмотря на свой ужасный вид баланда всё же пахала едой и заставляла Ольгу сглатывать выделяемую слюну, поскольку кроме чая она ничего не употребляла в пищу уже несколько дней и это даже сказывалось на её внешнем виде. Её лицо осунулось и под глазами стали видны впалые круги. Но, несмотря на это, Ольга всё же отрицательно покачала головой и выдавила из себя:
– Я не хочу есть.
– Ты чё, обиделась что-ли, что я прогон вчера не отправила насчёт твоего? – спокойно спросила Вера, разрезая хлеб заточенной ложкой. – Я всё помню. Сегодня отправим. Вчера Коса сказала, что если от него не будет прогона ночью, то сегодня сами отправим.
Ольга внимательно смотрела не неё сверху. Вера вела себя так спокойно, как будто ночью ничего не происходило с Косой. А если и происходило, то это было как будто в порядке вещей.
– Иди, поедим, – опять позвала Вера. – Не ела ж ничё уже сколько. Давай…
– Я не хочу, – сглотнув слюну, опять выдавила Ольга и отвернулась к стене, чтобы не видеть стучавших ложками аппетитно обедающих сокамерниц.
Тогда Вера похлебала жидкой баланды сама, сидя на нижней шконке с Риной и, оставив чашку, забралась к Ольге.
– Я тебе оставила там в чашке, захочешь, поешь, пока горячее.
Ольга вся сжалась от прикосновения Веры и села на шконке, прислонившись спиной к стене и боязливо поглядывая на неё. Сейчас она очень жалела, что не спросила ничего у Леры в отстойнике по этому вопросу. Спросить же теперь у самой Веры не решалась и не знала теперь, что делать. Она с дрожью ждала, что теперь Коса или ещё кто из них позовёт за занавеску и её.
– Я не пойму чё-то, чё с тобой? Тебе плохо? – спросила Вера, присев рядом с ней по-турецки.
Ольга молчала, не зная как спросить об этом. Да ещё и сидящие по шконкам и иногда поглядывающие на них арестантки сильно смущали её. Но когда открылась кормушка и стали давать второе, в камере началось движение и звон посуды. Воспользовавшись этим гомоном Ольга всё же решилась спросить, понизив голос.
– Вера, ты что, опущенная?
Округлив глаза та посмотрела на неё и, поняв всё, весело расхохоталась. Ольге стало не по себе, она боялась, что Вера сейчас поднимет её на смех на всю камеру. Но та всё же понизила голос и, положив руку на плечо Ольги, сказала:
– Да расслабься ты, подруга. Здесь нет опущенных, это у мужиков там… Всё нормально. Ну поковырялись чуть-чуть с Косой, зато живём нормально под её крылышком. Не то, что эти чуханки… – она кивнула головой в сторону толпящихся у кормушки неряшливого вида женщин.
Ольга смотрела на неё широко открытыми глазами. Её немного успокоили слова Веры, хотя и удивили немало. Но напряжение всё же не проходило.
– А Рина что, тоже? – спросила она вполголоса.
– Ну, тоже. Ну и что? Я ж тебе говорю, здесь ничё в этом такого нет. Опущенные, пидоры, петухи, это у мужиков. А у нас тут всё в порядке вещёй. Мы с Ринкой живём лучше всех в этой половине. Ты что, хочешь с этими синюшницами на одной шконке спать?
Ольга отрицательно покачала головой. Она и без этого уже видела, что моют в камере полы, парашу, выносят мусор и делают остальную черновую работу только те бомжеватого вида женщины, к которым даже не хотелось прикасаться. Она посмотрела на Веру уже более доверчивым взглядом и спросила:
– А что значит поковырялись?
– Ну пальчиками ей поделала там… Ну что ты, не понимаешь что-ли? – шёпотом спросила Вера и, увидев как Коса проснулась и зашевелилась, потягиваясь, позвала Ольгу: – Пойдём, поговорим насчёт прогона.
Она слезла вниз и Ольга нерешительно последовала за ней. Только сейчас она обратила внимание, как коротко пострижены ногти у Веры, почти как у мужчин. А когда они подошли к уже сидящей на шконке Косе, та похотливо оглядела Ольгу с ног до головы и спросила:
– Ну зачем тебе, такой красивой, этот хлюпик твой? Лучше со мной дружи, больше пользы будет.
– Я люблю его, – тихо сказала Ольга и опустила голову.
Коса громко расхохоталась и, посмотрев на Веру, с улыбкой сказала:
– Ладно, давай данные его, – взяв у Ольги листок, она бросила на него равнодушный взгляд и добавила: – Вечером дороги наладят между корпусами, отправим.
Вера взяла Ольгу за руку и повела к столу.
– Вот видишь, я же говорила, все тип-топ будет.
Ну давай, поешь теперь уже…
* * *
– Гулять идём? – крикнул в камеру дубак после обеда, открыв кормушку и, услышав положительный ответ, открыл дверь.
От лязга железа Юрий, лежащий на шконке Виталия, проснулся и открыл глаза.
– Спи, спи, мы пойдём подышим, – сказал ему Виталий и вышел вслед за Витяем и ещё несколькими арестантами.
Оказавшись в прогулочном дворике, Витяй сразу отвёл его в сторону и спросил потихоньку:
– Ну, рассказывай, Бандера, чё ты там хотел рассказать? Зачем нам этот лопух твой?
– Этот лопух сын Вешнева, коммерса одного местного. Кабаку него свой, сервис и ещё кое-какие точки. Я его как увидел, рожа сразу знакомой показалась. Я чё, думаешь, просто так его подтянул что ли? Пускай с нами живёт. Ему папаша мешки если не с кабака своёго, то с центровых магазинов точно толкать будет. И регулярно, так что грев будет как надо, я тебе говорю.
– А-а, – одобрительно протянул Витяй. – Ну, такие люди нам тоже нужны. Жаль дубака нашего перевели, так бы ещё лэвэшек затянули.
– Да ничё, ноги со временем один хер найдём, щас тем более Гера дежурит, с ним можно побазарить, – сказал Бандера и позвал остальных семейников, ходящих туда-сюда от стенки до стенки. – Антон, Леший… – и повернувшись к Витяю добавил: – Надо сказать им, чтобы вели себя с ним нормально. Ато Леший его точно заклюёт…
– Базара нет… – согласился Витяй.
Когда они вернулись в камеру, Юрий уже сидел на шконке одетый. Он прилёг уже под утро и сразу уснул. Бандера заметил его слипающиеся глаза, и сам предложил ему отдохнуть на своей шконке.
– Чё ты в штанах со стрелками по хате тусуешься, – дружески обратился к нему Витяй и полез в свою спортивную сумку. – На вот костюм тебе спортивный, в нём и валяться можно.
Юрий взял вещи из рук Витяя и вопросительно посмотрел на Бандеру.
– Одевай-одевай. Чё ты? Удобней же, – сказал тот и, обращаясь к кому-то у стола, громко сказал:
– Петрович, поставь-ка воды вскипятить. Надо пожрать чё-нибудь…
– О-о да-а, – обрадованно подхватил Леший и, достав чашки, стал потрошить в них пакеты с сублимированной китайской лапшой.
Юрий не ел уже очень давно и один вид этого студенческого блюда, к которому на воле бы даже не притронулся, вызвал у него обильное слюноотделение. «Неужели эти парни приняли меня к себе и я сейчас поем с ними?!» – думал он, одеваясь в предоставленный ему спортивный костюм. Он с трудом дожидался, пока запарится эта еда, сглатывая слюну. Он сейчас и баланду уже ел бы с удовольствием. А когда Леший, порезав заточенной ложкой хлеб, стал нарезать головки лука и чистить чеснок, Юра даже отвернулся к окну, чтобы окружающие не видели выражения его лица.
Наконец Леший, усевшись на расстеленных на полу и покрытых одеялами матрасах, позвал остальных и все стали рассаживаться вокруг импровизированного стола по-турецки.
– Присаживайся. Чё ты? Не стесняйся, – подбодрил стоявшего в нерешительности Юрия Витяй.
Бандера немного подвинулся и показал ему на место рядом с собой. Пока Юрий усаживался все уже начали есть. Помимо чашки с хлебом и нарезанным луком, с лапшой были три чашки, и ели Леший с Антоном с одной. Витяй ел один, и первый знакомый Юрия Виталий тоже ел один и жестом пригласил его. Юрий взял лежащую возле него ложку и потянулся за хлебом.
– Слышь, погоди, погоди, – остановил его руку Леший, – давай поговорим.
У Лешего было серьёзное лицо и все перестали есть, ожидая если не какой-нибудь предъявы за что-то, то серьёзного разговора.
– Вот ты уже взрослый парень, – начал Леший с самым серьёзным видом и спросил, глядя прямо в глаза Юрия: – С девчонкой у тебя уже всё было, наверное?
– Ну да, – удивлённо ответил Юра, не понимая, почему его спрашивают об этом.
– Ну, а за письку её рукой трогал? – всё так же серьёзно спросил Леший, сделав при этом характерный жест рукой.
Юра непроизвольно убрал руку от хлеба. Он знал, что в тюрьме законы жестокие и от зеков можно ожидать всего, поэтому решительно ответил:
– Не-ет.
Но все вокруг почему-то дружно засмеялись и опять принялись за еду.
– Ты завязывай угарать над своими, – улыбаясь, но стараясь быть серьёзным, сказал Витяй. – Человек в первый раз попал, и сразу к строгачам.
– Ты ешь-ешь, не слушай его, – кивнув на смеющегося Лешего, сказал Бандера. – Если он спросит у тебя, носил ли ты в школе пионерский галстук или ещё что-то в этом роде, не обращай внимания. Приколи лучше за свободу. Чё там нового?
Юра тяжело вздохнул, свободы он теперь был лишён. Но, собравшись с духом, стал рассказывать, не забывая при этом орудовать ложкой и аппетитно жевать черный хлеб.
* * *
Шаповалов сидел в своём кабинете и внимательно слушал осведомителя.
– Ну вот, значит, – продолжал Шкотов, – а как чаю попили, Солома, значит, и говорит: «Выручайте, братцы. У меня возможность есть сорваться. Бабки нужны». Все сразу замолчали, ну кому же охота бабки чужому человеку давать. Там-то наверняка сумма будет на откуп немаленькая. А Протас, значит, спрашивает: «Много надо?» А Солома на всех смотрит и говорит: «Двадцатку надо зелени, если поможете собрать, никого из вас не забуду. На свободе-то я гораздо больше могу для вас сделать».
– Ас собой Солома ничего не приносил? – спросил Шаповалов.
– Да не-е. Чем он может подогреть эту хату? Они ему сами денег дали с собой, штук двести кажется, и коробку конфет ещё.
– А чё ж денег так мало дали? Двадцатка зелени – это больше пятидесяти лимонов, по-моему, – съязвил Шаповалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Смотри не подавись, Кузнец, – весело бросил ему на ходу Солома и направился к вставшим ему навстречу парням. – Здорово были, арестанты.
– Здорово, Саня, – приветствовали его Протас и остальные, пожав ему руку. – Кузнец, чё сидишь?
Кузнец сразу подскочил, отставив пока свою еду и, поставив чайник, стал готовить заварку.
* * *
Ольга проснулась от звука открывающейся на обед кормушки. Она так и не смогла уснуть ночью после всего пережитого, и после утренней проверки её мозг сам отключился, едва она положила голову на подушку. Сказывалось несколько бессонных суток. Тем не менее, открыв глаза и убедившись, что всё это был не страшный сон и она находится в тюрьме, её отдохнувшая немного голова сразу опять разболелась. Ночью Вера, удовлетворив похоть Косы, забралась на шконку и уснула, забыв про обещание найти Юрку. А Ольга побоялась спросить у неё об этом. Она вообще была сильно напугана после всего увиденного и не знала, что теперь делать. Лера ничего по этому поводу ей не говорила. А из того, что она слышала об этом на воле, она поняла, что те, кто занимается однополой любовью за решёткой называются педерасты и считаются самой низшей кастой, опущенными. С ними не едят с одной посуды и даже не сидят рядом за столом. А Ольга пила вместе с Верой чай и спала на её месте. Да ещё и Коса как-то странно вела себя по отношению к Ольге и её намёки Вере на то, чтобы научила Ольгу чему-нибудь полезному, становились недвусмысленными.
И прошедшая спокойно ночь не успокоила её. Хоть она и провела всю ночь за книгой, делая вид, что читает, и её никто не трогал, она всё же чувствовала и даже замечала иногда странные взгляды сокамерниц с обоих отделений камеры. Вот и теперь, когда все стали есть и Вера опять позвала Ольгу, взяв на неё еду в свою чашку, она заметила несколько брошенных на неё взглядов и её опять охватила мелкая дрожь.
Есть хотелось уже сильно. Несмотря на свой ужасный вид баланда всё же пахала едой и заставляла Ольгу сглатывать выделяемую слюну, поскольку кроме чая она ничего не употребляла в пищу уже несколько дней и это даже сказывалось на её внешнем виде. Её лицо осунулось и под глазами стали видны впалые круги. Но, несмотря на это, Ольга всё же отрицательно покачала головой и выдавила из себя:
– Я не хочу есть.
– Ты чё, обиделась что-ли, что я прогон вчера не отправила насчёт твоего? – спокойно спросила Вера, разрезая хлеб заточенной ложкой. – Я всё помню. Сегодня отправим. Вчера Коса сказала, что если от него не будет прогона ночью, то сегодня сами отправим.
Ольга внимательно смотрела не неё сверху. Вера вела себя так спокойно, как будто ночью ничего не происходило с Косой. А если и происходило, то это было как будто в порядке вещей.
– Иди, поедим, – опять позвала Вера. – Не ела ж ничё уже сколько. Давай…
– Я не хочу, – сглотнув слюну, опять выдавила Ольга и отвернулась к стене, чтобы не видеть стучавших ложками аппетитно обедающих сокамерниц.
Тогда Вера похлебала жидкой баланды сама, сидя на нижней шконке с Риной и, оставив чашку, забралась к Ольге.
– Я тебе оставила там в чашке, захочешь, поешь, пока горячее.
Ольга вся сжалась от прикосновения Веры и села на шконке, прислонившись спиной к стене и боязливо поглядывая на неё. Сейчас она очень жалела, что не спросила ничего у Леры в отстойнике по этому вопросу. Спросить же теперь у самой Веры не решалась и не знала теперь, что делать. Она с дрожью ждала, что теперь Коса или ещё кто из них позовёт за занавеску и её.
– Я не пойму чё-то, чё с тобой? Тебе плохо? – спросила Вера, присев рядом с ней по-турецки.
Ольга молчала, не зная как спросить об этом. Да ещё и сидящие по шконкам и иногда поглядывающие на них арестантки сильно смущали её. Но когда открылась кормушка и стали давать второе, в камере началось движение и звон посуды. Воспользовавшись этим гомоном Ольга всё же решилась спросить, понизив голос.
– Вера, ты что, опущенная?
Округлив глаза та посмотрела на неё и, поняв всё, весело расхохоталась. Ольге стало не по себе, она боялась, что Вера сейчас поднимет её на смех на всю камеру. Но та всё же понизила голос и, положив руку на плечо Ольги, сказала:
– Да расслабься ты, подруга. Здесь нет опущенных, это у мужиков там… Всё нормально. Ну поковырялись чуть-чуть с Косой, зато живём нормально под её крылышком. Не то, что эти чуханки… – она кивнула головой в сторону толпящихся у кормушки неряшливого вида женщин.
Ольга смотрела на неё широко открытыми глазами. Её немного успокоили слова Веры, хотя и удивили немало. Но напряжение всё же не проходило.
– А Рина что, тоже? – спросила она вполголоса.
– Ну, тоже. Ну и что? Я ж тебе говорю, здесь ничё в этом такого нет. Опущенные, пидоры, петухи, это у мужиков. А у нас тут всё в порядке вещёй. Мы с Ринкой живём лучше всех в этой половине. Ты что, хочешь с этими синюшницами на одной шконке спать?
Ольга отрицательно покачала головой. Она и без этого уже видела, что моют в камере полы, парашу, выносят мусор и делают остальную черновую работу только те бомжеватого вида женщины, к которым даже не хотелось прикасаться. Она посмотрела на Веру уже более доверчивым взглядом и спросила:
– А что значит поковырялись?
– Ну пальчиками ей поделала там… Ну что ты, не понимаешь что-ли? – шёпотом спросила Вера и, увидев как Коса проснулась и зашевелилась, потягиваясь, позвала Ольгу: – Пойдём, поговорим насчёт прогона.
Она слезла вниз и Ольга нерешительно последовала за ней. Только сейчас она обратила внимание, как коротко пострижены ногти у Веры, почти как у мужчин. А когда они подошли к уже сидящей на шконке Косе, та похотливо оглядела Ольгу с ног до головы и спросила:
– Ну зачем тебе, такой красивой, этот хлюпик твой? Лучше со мной дружи, больше пользы будет.
– Я люблю его, – тихо сказала Ольга и опустила голову.
Коса громко расхохоталась и, посмотрев на Веру, с улыбкой сказала:
– Ладно, давай данные его, – взяв у Ольги листок, она бросила на него равнодушный взгляд и добавила: – Вечером дороги наладят между корпусами, отправим.
Вера взяла Ольгу за руку и повела к столу.
– Вот видишь, я же говорила, все тип-топ будет.
Ну давай, поешь теперь уже…
* * *
– Гулять идём? – крикнул в камеру дубак после обеда, открыв кормушку и, услышав положительный ответ, открыл дверь.
От лязга железа Юрий, лежащий на шконке Виталия, проснулся и открыл глаза.
– Спи, спи, мы пойдём подышим, – сказал ему Виталий и вышел вслед за Витяем и ещё несколькими арестантами.
Оказавшись в прогулочном дворике, Витяй сразу отвёл его в сторону и спросил потихоньку:
– Ну, рассказывай, Бандера, чё ты там хотел рассказать? Зачем нам этот лопух твой?
– Этот лопух сын Вешнева, коммерса одного местного. Кабаку него свой, сервис и ещё кое-какие точки. Я его как увидел, рожа сразу знакомой показалась. Я чё, думаешь, просто так его подтянул что ли? Пускай с нами живёт. Ему папаша мешки если не с кабака своёго, то с центровых магазинов точно толкать будет. И регулярно, так что грев будет как надо, я тебе говорю.
– А-а, – одобрительно протянул Витяй. – Ну, такие люди нам тоже нужны. Жаль дубака нашего перевели, так бы ещё лэвэшек затянули.
– Да ничё, ноги со временем один хер найдём, щас тем более Гера дежурит, с ним можно побазарить, – сказал Бандера и позвал остальных семейников, ходящих туда-сюда от стенки до стенки. – Антон, Леший… – и повернувшись к Витяю добавил: – Надо сказать им, чтобы вели себя с ним нормально. Ато Леший его точно заклюёт…
– Базара нет… – согласился Витяй.
Когда они вернулись в камеру, Юрий уже сидел на шконке одетый. Он прилёг уже под утро и сразу уснул. Бандера заметил его слипающиеся глаза, и сам предложил ему отдохнуть на своей шконке.
– Чё ты в штанах со стрелками по хате тусуешься, – дружески обратился к нему Витяй и полез в свою спортивную сумку. – На вот костюм тебе спортивный, в нём и валяться можно.
Юрий взял вещи из рук Витяя и вопросительно посмотрел на Бандеру.
– Одевай-одевай. Чё ты? Удобней же, – сказал тот и, обращаясь к кому-то у стола, громко сказал:
– Петрович, поставь-ка воды вскипятить. Надо пожрать чё-нибудь…
– О-о да-а, – обрадованно подхватил Леший и, достав чашки, стал потрошить в них пакеты с сублимированной китайской лапшой.
Юрий не ел уже очень давно и один вид этого студенческого блюда, к которому на воле бы даже не притронулся, вызвал у него обильное слюноотделение. «Неужели эти парни приняли меня к себе и я сейчас поем с ними?!» – думал он, одеваясь в предоставленный ему спортивный костюм. Он с трудом дожидался, пока запарится эта еда, сглатывая слюну. Он сейчас и баланду уже ел бы с удовольствием. А когда Леший, порезав заточенной ложкой хлеб, стал нарезать головки лука и чистить чеснок, Юра даже отвернулся к окну, чтобы окружающие не видели выражения его лица.
Наконец Леший, усевшись на расстеленных на полу и покрытых одеялами матрасах, позвал остальных и все стали рассаживаться вокруг импровизированного стола по-турецки.
– Присаживайся. Чё ты? Не стесняйся, – подбодрил стоявшего в нерешительности Юрия Витяй.
Бандера немного подвинулся и показал ему на место рядом с собой. Пока Юрий усаживался все уже начали есть. Помимо чашки с хлебом и нарезанным луком, с лапшой были три чашки, и ели Леший с Антоном с одной. Витяй ел один, и первый знакомый Юрия Виталий тоже ел один и жестом пригласил его. Юрий взял лежащую возле него ложку и потянулся за хлебом.
– Слышь, погоди, погоди, – остановил его руку Леший, – давай поговорим.
У Лешего было серьёзное лицо и все перестали есть, ожидая если не какой-нибудь предъявы за что-то, то серьёзного разговора.
– Вот ты уже взрослый парень, – начал Леший с самым серьёзным видом и спросил, глядя прямо в глаза Юрия: – С девчонкой у тебя уже всё было, наверное?
– Ну да, – удивлённо ответил Юра, не понимая, почему его спрашивают об этом.
– Ну, а за письку её рукой трогал? – всё так же серьёзно спросил Леший, сделав при этом характерный жест рукой.
Юра непроизвольно убрал руку от хлеба. Он знал, что в тюрьме законы жестокие и от зеков можно ожидать всего, поэтому решительно ответил:
– Не-ет.
Но все вокруг почему-то дружно засмеялись и опять принялись за еду.
– Ты завязывай угарать над своими, – улыбаясь, но стараясь быть серьёзным, сказал Витяй. – Человек в первый раз попал, и сразу к строгачам.
– Ты ешь-ешь, не слушай его, – кивнув на смеющегося Лешего, сказал Бандера. – Если он спросит у тебя, носил ли ты в школе пионерский галстук или ещё что-то в этом роде, не обращай внимания. Приколи лучше за свободу. Чё там нового?
Юра тяжело вздохнул, свободы он теперь был лишён. Но, собравшись с духом, стал рассказывать, не забывая при этом орудовать ложкой и аппетитно жевать черный хлеб.
* * *
Шаповалов сидел в своём кабинете и внимательно слушал осведомителя.
– Ну вот, значит, – продолжал Шкотов, – а как чаю попили, Солома, значит, и говорит: «Выручайте, братцы. У меня возможность есть сорваться. Бабки нужны». Все сразу замолчали, ну кому же охота бабки чужому человеку давать. Там-то наверняка сумма будет на откуп немаленькая. А Протас, значит, спрашивает: «Много надо?» А Солома на всех смотрит и говорит: «Двадцатку надо зелени, если поможете собрать, никого из вас не забуду. На свободе-то я гораздо больше могу для вас сделать».
– Ас собой Солома ничего не приносил? – спросил Шаповалов.
– Да не-е. Чем он может подогреть эту хату? Они ему сами денег дали с собой, штук двести кажется, и коробку конфет ещё.
– А чё ж денег так мало дали? Двадцатка зелени – это больше пятидесяти лимонов, по-моему, – съязвил Шаповалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55