Вода проглотит тебя с чавканьем и даже не извинится.
Я шел по берегу, стараясь ни о чем не думать. Я не пытался скрыть от чужих глаз выпивку. Она болталась в тонком полиэтиленовом пакете из магазина. Они думают, в таких можно носить пиво, хотя любой пьянчуга скажет, что эти мешки моментально рвутся.
Под Ямайским мостом лежал лохматый старик. Он свил гнездо из армейского спальника, пары жестких одеял и картонных коробок. Рядом валялась рваная клетчатая сумка на колесах, набитая газетами. Старик что-то пробормотал, я наклонился и протянул ему банку пива. Не из сочувствия, скорее ради собственной кармы, но бродяга приставил руку ко лбу и простуженно захрипел:
– Благослови тебя бог, сынок.
– И тебя. – Хотя бог давно положил на нас обоих.
Я нашел скамейку, поставил пакет под сиденье, поднял воротник куртки и достал первую банку. У реки было промозгло, но высоко в небе пробивался свет, а значит, есть надежда, что весна уже близко. Я сделал первый глоток. Пиво теплее воздуха, но гораздо лучше пойла, которое я хлебал сегодня в баре. Эти бродяги определенно философы. Может, и я чему научусь, когда стану одним из них?
* * *
Голос Монтгомери выгнал меня на улицу, я шел, проклиная Билла с его светскими манерами и бандитскими замашками. Ничего общего не хочу иметь с этим маскарадом.
Деньги у меня есть, могу улететь хоть сейчас. Я достал клочок бумаги с номером Сильви. Долго искал телефонную будку, потом долго разбирал инструкции на немецком, но наконец послышались гудки. Сильви взяла трубку.
– Работа еще нужна?
– Уже что-то нашел?
– Как насчет моей ассистентки?
Я вышел из будки со звоном в ушах от счастливого визга и побрел к театру, соображая, что же может быть в отправленном матери конверте.
* * *
Над Клайдом кричали чайки. Они стремительно падали вниз к самой реке – наверное, в память о временах, когда они ловили рыбу на ужин, а не потрошили мусорные мешки у ресторанов и не сражались с крысами за отбросы. Не понимаю, почему они живут в городе, когда есть белоснежные пляжи северного побережья и чистое море, – но кто меня спрашивает? Я поднял банку к небу:
– Давайте. Летите и обосрите как можно больше голов.
Компания подростков шла по тропинке ко мне. Я опустил глаза и наклонил голову, чтобы не встретиться с ними взглядом. Не хочу услышать бессмертное «Ты какого хрена уставился?». Так и по голове можно получить – это в лучшем случае. Пятеро в кедах и спортивных костюмах, капюшоны натянуты на головы, руки в карманах. Они были явно чем-то взволнованы; шли, смотря под ноги, ритмично покачиваясь с каждым шагом. Я слышал их взвинченные голоса, все громче и громче, и проклинал себя за любовь к безлюдным местам. При желании они запросто могут меня повалить, связать и оставить на ужин чайкам. Я спрятал банку в карман и уставился на противоположенный берег, следя за ними боковым зрением. Они гнусаво обсуждали какое-то недавнее происшествие.
– Ну ты ему, блин, и двинул.
– Башка нахрен треснула, как кокос.
– А морда теперь как пончик с джемом.
– Гребаный ублюдок.
– Гребаный псих.
Один из парней взглянул на меня. Россыпь ржавых веснушек на носу, лицо бледное, но не в моем кладбищенском стиле, а молочно-белое, как у ребенка, не доросшего до прыщей. В другой жизни он мог бы стать актером или моделью. Наши глаза встретились, и парень задрал губу в усмешке. Я подумал: «Началось, блядь», – и приготовился к худшему. Кто-то из приятелей окликнул насмешника, и я увидел на реке голубой катер, взбивавший воду в белые пенные крылья. Парни проводили его взглядом и бросились следом, не упуская из виду. Один из них запустил в катер палкой, зная, что не попадет, но в страстном желании приобщиться.
Я достал из кармана банку и заметил, что руки трясутся. Откуда вдруг такой приступ страха? Просто кучка юнцов, никто из них в жизни не сделает того, что натворил я.
* * *
Привратник дремал над газетой в будке у черного входа. Я легонько постучал по стеклу, и он встрепенулся с фырканьем, как старый пес, заснувший у камина.
Я рано осознал важность доброго союза с вахтерами, уборщиками, билетерами и привратниками – людьми, которые могут не найти твою фамилию в списке и зарубить репетицию или дать свободный доступ и снабдить слухами, облегчающими отношения с начальством. Я выдал привратнику лучшую из арсенала улыбок, и его взгляд объяснил мне, что видал он таких и не купится на уловку. Газета снова начала подниматься. Продолжая улыбаться, я снова постучал в окно.
– Guten Morgen. – Я кивнул на плакат с собственной – правда, помоложе и посимпатичней – физиономией. Привратник посмотрел на снимок, затем на меня. Его взгляд исполнился отстраненности. Лицо уже болело, но я профессионал, поэтому, не снимая улыбки, спросил: – Вы говорите по-английски?
Привратник безучастно смотрел на меня. В Хитроу я купил немецкий разговорник. Я достал его, но не нашел ничего похожего на «Я фокусник, сегодня даю здесь шоу. Пожалуйста, впустите меня на репетицию». Уверенный, что он издевается, я подошел к плакату, показал на него пальцем, потом на себя, стараясь не терять самообладания.
– Это я… Das ist… – Я снова показал на постер. – Ich bin…
Привратник хмыкнул и поднял газету. Что-то привлекло его внимание, он выпрямился в кресле, пригладил волосы и слегка улыбнулся. Я проследил за его взглядом и увидел Уллу на велосипеде. В тех же потертых джинсах, но в чистой рубашке, и волосы завязаны в аккуратный хвост. Прямо модель для рекламы шампуня, прокладок или чего там еще – бодрая, женственная спортсменка-красавица.
– Morgen.
Она улыбнулась обоим, но привратнику досталась львиная доля тепла. Он поздоровался и что-то сказал, показав на меня. Улла засмеялась, и они болтали несколько бесконечных минут, что я топтался у фотографии своей улучшенной копии. Наконец охранник открыл дверь и впустил нас в здание, я бросил ему бодрое «danke», но он уже закрылся газетой от света в фойе.
Улыбки кончились, но Улла извинилась:
– Прости, надо было выписать тебе пропуск.
– Ничего, ты же провела меня через «Чекпойнт Чарли». – Она холодно посмотрела на меня, и я проклял свое невежество. – Извини.
Коридор заканчивался развилкой, и Улла остановилась; наверное, хотела увидеть, куда сверну я, чтобы самой пойти в другую сторону.
– У тебя есть все, что нужно?
– Более или менее, но я не прочь познакомиться с вашим Карло.
Она растерялась:
– Нашим кем?
– Плотником, столяром – кто у вас занимается декорациями?
Впереди по коридору открылась дверь, и вышел Коля. Он молча смотрел на нас, одетый в те же штаны, красуясь голым торсом. Улла улыбнулась и помахала.
– Здоровый педик, – пробормотал я, и Улла обернулась:
– Что?
– Ничего.
Она объяснила, где найти плотника, и пошла к Коле. Мои глаза невольно уставились на ее туго обтянутый джинсами упругий зад. Какие бы испытания ни готовила мне судьба, чувство прекрасного всегда при мне. Уж этого не отнимешь. Я поднял взгляд, увидел качка, помахал рукой, не ожидая ответа, и отправился искать плотника. Надеюсь, стероидные фрицы и мое неумелое обращение с женщинами останутся единственными проблемами.
Плотник когда-то работал в Ньюкасле и жаждал поболтать по-английски. Я объяснил, что мне нужно, он посмотрел мои эскизы, задал пару вопросов, кивая на каждый ответ. Мы договорились о цене, включив стоимость отделки, и он пообещал, что к началу следующей недели все будет готово.
У меня есть Сильви – маленькая и гибкая, симпатичная, смешная и умная. Вместе мы поставим город на уши. Что касается остального, я не имею к этому отношения. Я останусь здесь, отработаю контракт, а проблемы буду решать по мере поступления.
* * *
Я смял банку, бросил ее под скамейку, открыл следующую и сделал большой глоток. Серая река приобрела стальной оттенок, на тон светлее мрачного неба, на тон темнее унылых бетонированных дорожек. Единственным цветным пятном болталась у берега пустая винная бутылка с ядовито-желтой этикеткой. Запахло сыростью. Будет дождь.
Решать проблемы по мере поступления – дурацкая стратегия. Теперь-то я знаю, что их лучше предупредить. По крайней мере, можно рассчитывать на эффект неожиданности.
На берегу стало холодно. Удивляюсь, как люди могут спать под мостом в такую погоду. Быть может, их кожа зеленеет и разлагается, а тело всерьез принимает эту репетицию смерти?
Часы в городе пробили три. Четыре банки сделали свое дело, пятая должна довести меня до кондиции. Ноги налились свинцом, как и всё вокруг. Я встряхнулся, чтобы разогнать кровь, и пошел обратно по своим же следам, допивая последнюю банку.
Куча лохмотьев, которой я отдал пиво, все так же гнездилась под каменной опорой моста. Я остановился, прислушиваясь к бормотанию мудрости. Но если она и говорила, слова потонули в шуме вечерних пробок.
К черту. Исповедь очищает душу, и я нашел того, кому могу рассказать все, не боясь упрека и осуждения. Я разделю со старым Королем дороги свое бесценное сокровище – последнюю банку пива. Я расскажу ему свою историю, и, может, он поделится своей.
Я присел рядом с его лежанкой.
Я стану некоронованным принцем отбросов. Он завещает мне свои язвы, шрамы и иссохшую кожу и вшей, гнездящихся в его бороде. Я узнаю, что такое чесотка. Я буду самым чесоточным из всех чесоточных бродяг, что пугают школьников и барабанят в окна ресторанов. Вонь под мостом стояла страшная, но выпивка и холод заложили мне нос, и я не обращал на запах внимания.
– Привет, приятель, как дела? – Куча не шевельнулась, но из-под одеяла торчал нимб из наэлектризованных волос. – У меня тут пивка немного есть, не хочешь?
Куча не шевельнулась. Холод зверский, но опора хотя бы защищает от ветра. Начался дождь.
– Хорошее местечко ты себе нашел. – Старик молчал. – Не в настроении трепаться? Ладно, понял.
Я сел, обхватив колени.
– Не возражаешь, если я тут посижу? – Я сделал глоток из банки. Если он спит, мне больше достанется. – Просто скажи, если против, и я тут же свалю.
Мне показалось, он шевельнулся, но, может, просто случайный ветер пробрался в укрытие и растрепал его волосы.
– Ты – это я. – Я пытался подобрать слова. – Ты то, чем я стану. Но то, что ты – это я, не значит, что я – это ты. – Я приложился к банке. – У тебя наверняка своя история падения. Надеюсь, не такая страшная, как моя. – Я засмеялся. – Господи боже, какую историю я могу рассказать.
Дождь усилился. Под мостом оказалось теплее, чем я думал. Эти старые алкаши и правда многое знают о жизни. Банка почти опустела. Скоро пора двигать, возвращаться в реальный мир машин и пробок, завалиться в бар и выпить пару прощальных кружек. Конечно, под мостом куда уютнее, ни дождя тебе, ни ветра. Я закрыл глаза. Задержусь-ка я здесь ненадолго. Я слушал крики чаек и равномерный гул машин. Я даже почти поверил, что нахожусь на море. Потом закрыл глаза и погрузился в тепло и мрак.
* * *
Я проснулся от света. Обжигающий кокаиново-белый свет раскрыл мои веки и тут же заставил захлопнуть. В сиянии стоял человек.
– Поднимайся, тут нельзя спать. – Голос его звучал сурово, но с усталой формальностью, так что суровость казалась наигранной.
Я отшатнулся, закрывая лицо руками, будто скомпрометированный банкир от назойливой прессы. В луче яркого света я разглядел полицейского. Я поправил перекосившиеся очки и прошептал:
– Монтгомери?
Что за глупость. Он не носит форму, да и не такой здоровяк, как тот, что наклонился ко мне и тряхнул за руку.
– Давай, проснись и пой.
Я попытался встать, но не мог пошевелить ногами. Полицейский опустил фонарь, и я с трудом поднялся на четвереньки. Память медленно возвращалась. Во рту горчило, перед глазами плясали белые вспышки.
– Посмотри, на кого ты похож.
Тут я заметил второго полицейского слева от меня. Он наклонился и пихнул моего друга фонариком. Вежливый профессиональный толчок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Я шел по берегу, стараясь ни о чем не думать. Я не пытался скрыть от чужих глаз выпивку. Она болталась в тонком полиэтиленовом пакете из магазина. Они думают, в таких можно носить пиво, хотя любой пьянчуга скажет, что эти мешки моментально рвутся.
Под Ямайским мостом лежал лохматый старик. Он свил гнездо из армейского спальника, пары жестких одеял и картонных коробок. Рядом валялась рваная клетчатая сумка на колесах, набитая газетами. Старик что-то пробормотал, я наклонился и протянул ему банку пива. Не из сочувствия, скорее ради собственной кармы, но бродяга приставил руку ко лбу и простуженно захрипел:
– Благослови тебя бог, сынок.
– И тебя. – Хотя бог давно положил на нас обоих.
Я нашел скамейку, поставил пакет под сиденье, поднял воротник куртки и достал первую банку. У реки было промозгло, но высоко в небе пробивался свет, а значит, есть надежда, что весна уже близко. Я сделал первый глоток. Пиво теплее воздуха, но гораздо лучше пойла, которое я хлебал сегодня в баре. Эти бродяги определенно философы. Может, и я чему научусь, когда стану одним из них?
* * *
Голос Монтгомери выгнал меня на улицу, я шел, проклиная Билла с его светскими манерами и бандитскими замашками. Ничего общего не хочу иметь с этим маскарадом.
Деньги у меня есть, могу улететь хоть сейчас. Я достал клочок бумаги с номером Сильви. Долго искал телефонную будку, потом долго разбирал инструкции на немецком, но наконец послышались гудки. Сильви взяла трубку.
– Работа еще нужна?
– Уже что-то нашел?
– Как насчет моей ассистентки?
Я вышел из будки со звоном в ушах от счастливого визга и побрел к театру, соображая, что же может быть в отправленном матери конверте.
* * *
Над Клайдом кричали чайки. Они стремительно падали вниз к самой реке – наверное, в память о временах, когда они ловили рыбу на ужин, а не потрошили мусорные мешки у ресторанов и не сражались с крысами за отбросы. Не понимаю, почему они живут в городе, когда есть белоснежные пляжи северного побережья и чистое море, – но кто меня спрашивает? Я поднял банку к небу:
– Давайте. Летите и обосрите как можно больше голов.
Компания подростков шла по тропинке ко мне. Я опустил глаза и наклонил голову, чтобы не встретиться с ними взглядом. Не хочу услышать бессмертное «Ты какого хрена уставился?». Так и по голове можно получить – это в лучшем случае. Пятеро в кедах и спортивных костюмах, капюшоны натянуты на головы, руки в карманах. Они были явно чем-то взволнованы; шли, смотря под ноги, ритмично покачиваясь с каждым шагом. Я слышал их взвинченные голоса, все громче и громче, и проклинал себя за любовь к безлюдным местам. При желании они запросто могут меня повалить, связать и оставить на ужин чайкам. Я спрятал банку в карман и уставился на противоположенный берег, следя за ними боковым зрением. Они гнусаво обсуждали какое-то недавнее происшествие.
– Ну ты ему, блин, и двинул.
– Башка нахрен треснула, как кокос.
– А морда теперь как пончик с джемом.
– Гребаный ублюдок.
– Гребаный псих.
Один из парней взглянул на меня. Россыпь ржавых веснушек на носу, лицо бледное, но не в моем кладбищенском стиле, а молочно-белое, как у ребенка, не доросшего до прыщей. В другой жизни он мог бы стать актером или моделью. Наши глаза встретились, и парень задрал губу в усмешке. Я подумал: «Началось, блядь», – и приготовился к худшему. Кто-то из приятелей окликнул насмешника, и я увидел на реке голубой катер, взбивавший воду в белые пенные крылья. Парни проводили его взглядом и бросились следом, не упуская из виду. Один из них запустил в катер палкой, зная, что не попадет, но в страстном желании приобщиться.
Я достал из кармана банку и заметил, что руки трясутся. Откуда вдруг такой приступ страха? Просто кучка юнцов, никто из них в жизни не сделает того, что натворил я.
* * *
Привратник дремал над газетой в будке у черного входа. Я легонько постучал по стеклу, и он встрепенулся с фырканьем, как старый пес, заснувший у камина.
Я рано осознал важность доброго союза с вахтерами, уборщиками, билетерами и привратниками – людьми, которые могут не найти твою фамилию в списке и зарубить репетицию или дать свободный доступ и снабдить слухами, облегчающими отношения с начальством. Я выдал привратнику лучшую из арсенала улыбок, и его взгляд объяснил мне, что видал он таких и не купится на уловку. Газета снова начала подниматься. Продолжая улыбаться, я снова постучал в окно.
– Guten Morgen. – Я кивнул на плакат с собственной – правда, помоложе и посимпатичней – физиономией. Привратник посмотрел на снимок, затем на меня. Его взгляд исполнился отстраненности. Лицо уже болело, но я профессионал, поэтому, не снимая улыбки, спросил: – Вы говорите по-английски?
Привратник безучастно смотрел на меня. В Хитроу я купил немецкий разговорник. Я достал его, но не нашел ничего похожего на «Я фокусник, сегодня даю здесь шоу. Пожалуйста, впустите меня на репетицию». Уверенный, что он издевается, я подошел к плакату, показал на него пальцем, потом на себя, стараясь не терять самообладания.
– Это я… Das ist… – Я снова показал на постер. – Ich bin…
Привратник хмыкнул и поднял газету. Что-то привлекло его внимание, он выпрямился в кресле, пригладил волосы и слегка улыбнулся. Я проследил за его взглядом и увидел Уллу на велосипеде. В тех же потертых джинсах, но в чистой рубашке, и волосы завязаны в аккуратный хвост. Прямо модель для рекламы шампуня, прокладок или чего там еще – бодрая, женственная спортсменка-красавица.
– Morgen.
Она улыбнулась обоим, но привратнику досталась львиная доля тепла. Он поздоровался и что-то сказал, показав на меня. Улла засмеялась, и они болтали несколько бесконечных минут, что я топтался у фотографии своей улучшенной копии. Наконец охранник открыл дверь и впустил нас в здание, я бросил ему бодрое «danke», но он уже закрылся газетой от света в фойе.
Улыбки кончились, но Улла извинилась:
– Прости, надо было выписать тебе пропуск.
– Ничего, ты же провела меня через «Чекпойнт Чарли». – Она холодно посмотрела на меня, и я проклял свое невежество. – Извини.
Коридор заканчивался развилкой, и Улла остановилась; наверное, хотела увидеть, куда сверну я, чтобы самой пойти в другую сторону.
– У тебя есть все, что нужно?
– Более или менее, но я не прочь познакомиться с вашим Карло.
Она растерялась:
– Нашим кем?
– Плотником, столяром – кто у вас занимается декорациями?
Впереди по коридору открылась дверь, и вышел Коля. Он молча смотрел на нас, одетый в те же штаны, красуясь голым торсом. Улла улыбнулась и помахала.
– Здоровый педик, – пробормотал я, и Улла обернулась:
– Что?
– Ничего.
Она объяснила, где найти плотника, и пошла к Коле. Мои глаза невольно уставились на ее туго обтянутый джинсами упругий зад. Какие бы испытания ни готовила мне судьба, чувство прекрасного всегда при мне. Уж этого не отнимешь. Я поднял взгляд, увидел качка, помахал рукой, не ожидая ответа, и отправился искать плотника. Надеюсь, стероидные фрицы и мое неумелое обращение с женщинами останутся единственными проблемами.
Плотник когда-то работал в Ньюкасле и жаждал поболтать по-английски. Я объяснил, что мне нужно, он посмотрел мои эскизы, задал пару вопросов, кивая на каждый ответ. Мы договорились о цене, включив стоимость отделки, и он пообещал, что к началу следующей недели все будет готово.
У меня есть Сильви – маленькая и гибкая, симпатичная, смешная и умная. Вместе мы поставим город на уши. Что касается остального, я не имею к этому отношения. Я останусь здесь, отработаю контракт, а проблемы буду решать по мере поступления.
* * *
Я смял банку, бросил ее под скамейку, открыл следующую и сделал большой глоток. Серая река приобрела стальной оттенок, на тон светлее мрачного неба, на тон темнее унылых бетонированных дорожек. Единственным цветным пятном болталась у берега пустая винная бутылка с ядовито-желтой этикеткой. Запахло сыростью. Будет дождь.
Решать проблемы по мере поступления – дурацкая стратегия. Теперь-то я знаю, что их лучше предупредить. По крайней мере, можно рассчитывать на эффект неожиданности.
На берегу стало холодно. Удивляюсь, как люди могут спать под мостом в такую погоду. Быть может, их кожа зеленеет и разлагается, а тело всерьез принимает эту репетицию смерти?
Часы в городе пробили три. Четыре банки сделали свое дело, пятая должна довести меня до кондиции. Ноги налились свинцом, как и всё вокруг. Я встряхнулся, чтобы разогнать кровь, и пошел обратно по своим же следам, допивая последнюю банку.
Куча лохмотьев, которой я отдал пиво, все так же гнездилась под каменной опорой моста. Я остановился, прислушиваясь к бормотанию мудрости. Но если она и говорила, слова потонули в шуме вечерних пробок.
К черту. Исповедь очищает душу, и я нашел того, кому могу рассказать все, не боясь упрека и осуждения. Я разделю со старым Королем дороги свое бесценное сокровище – последнюю банку пива. Я расскажу ему свою историю, и, может, он поделится своей.
Я присел рядом с его лежанкой.
Я стану некоронованным принцем отбросов. Он завещает мне свои язвы, шрамы и иссохшую кожу и вшей, гнездящихся в его бороде. Я узнаю, что такое чесотка. Я буду самым чесоточным из всех чесоточных бродяг, что пугают школьников и барабанят в окна ресторанов. Вонь под мостом стояла страшная, но выпивка и холод заложили мне нос, и я не обращал на запах внимания.
– Привет, приятель, как дела? – Куча не шевельнулась, но из-под одеяла торчал нимб из наэлектризованных волос. – У меня тут пивка немного есть, не хочешь?
Куча не шевельнулась. Холод зверский, но опора хотя бы защищает от ветра. Начался дождь.
– Хорошее местечко ты себе нашел. – Старик молчал. – Не в настроении трепаться? Ладно, понял.
Я сел, обхватив колени.
– Не возражаешь, если я тут посижу? – Я сделал глоток из банки. Если он спит, мне больше достанется. – Просто скажи, если против, и я тут же свалю.
Мне показалось, он шевельнулся, но, может, просто случайный ветер пробрался в укрытие и растрепал его волосы.
– Ты – это я. – Я пытался подобрать слова. – Ты то, чем я стану. Но то, что ты – это я, не значит, что я – это ты. – Я приложился к банке. – У тебя наверняка своя история падения. Надеюсь, не такая страшная, как моя. – Я засмеялся. – Господи боже, какую историю я могу рассказать.
Дождь усилился. Под мостом оказалось теплее, чем я думал. Эти старые алкаши и правда многое знают о жизни. Банка почти опустела. Скоро пора двигать, возвращаться в реальный мир машин и пробок, завалиться в бар и выпить пару прощальных кружек. Конечно, под мостом куда уютнее, ни дождя тебе, ни ветра. Я закрыл глаза. Задержусь-ка я здесь ненадолго. Я слушал крики чаек и равномерный гул машин. Я даже почти поверил, что нахожусь на море. Потом закрыл глаза и погрузился в тепло и мрак.
* * *
Я проснулся от света. Обжигающий кокаиново-белый свет раскрыл мои веки и тут же заставил захлопнуть. В сиянии стоял человек.
– Поднимайся, тут нельзя спать. – Голос его звучал сурово, но с усталой формальностью, так что суровость казалась наигранной.
Я отшатнулся, закрывая лицо руками, будто скомпрометированный банкир от назойливой прессы. В луче яркого света я разглядел полицейского. Я поправил перекосившиеся очки и прошептал:
– Монтгомери?
Что за глупость. Он не носит форму, да и не такой здоровяк, как тот, что наклонился ко мне и тряхнул за руку.
– Давай, проснись и пой.
Я попытался встать, но не мог пошевелить ногами. Полицейский опустил фонарь, и я с трудом поднялся на четвереньки. Память медленно возвращалась. Во рту горчило, перед глазами плясали белые вспышки.
– Посмотри, на кого ты похож.
Тут я заметил второго полицейского слева от меня. Он наклонился и пихнул моего друга фонариком. Вежливый профессиональный толчок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36