– Потанцуешь со мной?
Улла засмеялась, по-прежнему глядя в сторону.
– Я ищу Колю.
– Он может танцевать с тобой когда угодно. – Я скривил губы. – Я начинаю думать, что все немки черствые.
Улла вздохнула и улыбнулась:
– Хорошо, один танец.
Мы вышли на танцпол, Мэй заиграла незнакомый мне немецкий хит, и я никак не мог поймать ритм. Улла двигалась легко и непринужденно. Я старался, как мог, надеясь подкупить хотя бы своей неуклюжестью. Интересно, как танцует Коля, хотя с трудом представляю его с девушкой на танцполе.
Громкая музыка мешала говорить, и я понимал, что после танца Улла сразу уйдет. Я не знал, как ее удержать. Я даже не знал зачем. Заиграла другая песня. Я продолжал двигаться, но Улла остановилась.
– Спасибо за танец, Уильям, – улыбнулась она. – Но мне кажется, с Колей что-то случилось.
– Чепуха, – сказал я, продолжая плясать и надеясь, что на него обрушились перекрытия, или похитила албанская мафия, или он просто провалился в собственную задницу. – Что случится с таким здоровяком.
Улла пожала плечами:
– Иногда он перегибает палку.
Я подумал, что он сидит на стероидах, и отошел, освобождая Улле дорогу. Уходя, она сжала мне руку.
– Не все немки черствые, Уильям, особенно одинокие. Никси тебя искала.
– Спасибо, Улла, – кивнул я и отвернулся, чтобы скрыть досаду. Пол заходил ходуном. Я пробежал глазами по комнате, надеясь найти Сильви. Она исчезла, и неудивительно. Наверняка уединилась с каким-нибудь красавцем. Внезапно меня осенило, и я в панике бросился за Уллой, распихивая недовольные пары. Я увидел перед собой подпрыгивающий каштановый хвост и придержал ее за локоть.
– По-моему, я оставил в офисе бумажник. Если Коля там, я отправлю его к тебе.
– Nein… danke, – нетерпеливо и решительно сказала Улла.
Она развернулась и пошла дальше. Я бежал за ней, не зная, как ее остановить, и надеясь, что моя догадка не подтвердится. Мы подошли к двери почти одновременно.
Я взялся за ручку:
– Позволь мне.
Улла оттолкнула меня, вошла в комнату и включила свет.
Коля будто сошел с советского плаката, пропагандирующего здоровую коммунистическую идеологию. Юный пионер с красным галстуком. Он молча стоял посреди комнаты, как статуя, выпятив грудь и опустив по ивам сильные руки. Правда, на агитплакатах нарисованные лица выражают радость от причастности к строительству социалистической нирваны. Коля же блаженно смотрел в маленькое зеркало, висевшее на стене среди фотографий Рэя. Он перевел стеклянные глаза на нас и слегка улыбнулся, отталкивая причину своего блаженства на пол.
Сильви посмотрела на нас снизу вверх. В глазах пустота. Блуждающая улыбка. Коля начал застегивать молнию; его губы сжались.
– А, Уильям, Улла… Сдаем рождения… – Сильви вытерла губы. – Хотите повеселиться с нами?
Улла с шипением бросилась на соперницу и повалила на пол. Сильви издала странный звук, что-то среднее между смешком и стоном. Коля проворно отступил в сторону, а я бросился в драку. Когда я разнял их, по моей щеке текла кровь, а Улла сжимала в кулаке клок блестящих волос Сильви. Я толкнул бьющуюся Уллу ее парню, и он обнял ее за плечи, продолжая улыбаться. То ли он под кайфом, то ли ему просто нравится, когда женщины за него дерутся. Я взглянул на искаженное лицо Уллы и почувствовал ее унижение.
– Она же совсем пьяная, разве не видишь? – мягко сказал я.
Улла посмотрела на меня:
– Ты знал, что здесь происходит. Пытался ее прикрыть. Шлюха. – Ее лицо скривилось от боли, слова были полны горечи. – Ты хотел меня и подослал ее к Коле.
Нет… клянусь… я не знал…
От ее обвинений я стал заикаться.
Сильви все так же сидела на полу.
– Уильям? – смущенно позвала она.
Улла плюнула на нее.
– Она под любого пса ляжет, стоит ему понюхать.
Я посмотрел на Уллу, не понимая, что в ней нашел.
– Да она пьяна в стельку. – Сильви разглядывала блестящий белый плевок на черном платье, словно гадая, откуда же он взялся, и я понял, что говорю чистую правду. – Твой милый атлет, случайно, не страдает некрофилией? Посмотри на нее, она с трудом двигается.
– Ты омерзителен, – сказала Улла.
– Не омерзительнее твоего долбаного дружка. Насильник гребаный.
Коля заговорил. Неуверенно, похоже использовав все слова, что знал по-английски, он выдал:
– Это ничто. Это ничего не значит, как выпить или покурить.
Улла попыталась меня остановить, но не успела, да и не смогла бы. Я оттолкнул ее левой рукой и правой заехал прямо по центру его хрупкого красивого лица. Может, мой агент прав насчет геройства качков из спортзала. Я застал акробата врасплох. Он пошатнулся и упал на стол Рэя, разметав ворох бумаг. Сильви хлопала глазами, глядя, как бумаги планируют на пол вокруг нее.
– Уильям, ты ударил Колю, – благоговейно прошептала она.
Я ухмыльнулся:
– Точно, и знаешь что? Я его сейчас опять ударю.
Улла кричала что-то по-немецки. Я хотел поднять Колю, чтобы лучше прицелиться, и Улла прыгнула, вонзив ногти мне в спину. Коля начал подниматься со стола, и я вдруг понял, что, если он встанет на ноги, мне конец. Я схватил клавиатуру и заехал ему в лицо. Клавиатура не самое удобное оружие, но я вцепился в нее, удивляясь, как быстро белые клавиши становятся красными и как мои удары совпадают по темпу с воплями Уллы.
Я с облегчением услышал громкие немецкие голоса и позволил оттащить себя от стола. Я тяжело дышал, не пытаясь сопротивляться, надеясь, что не убил его. И тут кулак Коли врезался мне в лицо. Звук оглушил меня, и глаза наполнились кровью. Ноги подкосились, и я бы упал, если бы меня не держали. Боль была отупляющая. Я ждал второго удара, но не дождался. Незнакомый мужчина прокричал что-то, я ни черта не понял и не утрудил себя ответом.
Я сплюнул кровь и сказал:
– Отвалите все и заберите эту мразь, а не то я на хрен его прибью.
Я брызгал слюной и кровью, вряд ли меня кто-то понял, но все разошлись, оставив нас с Сильви вдвоем.
В наступившей тишине я уставился на фотографию дедушки Рэя с головой в медвежьей пасти. Момент триумфа с последующим обезглавливанием, вот и весь шоу-бизнес.
Сильви подняла на меня глаза. Бахрома платья сбилась на талии, красная помада размазана по лицу. На голове по-прежнему дешевая диадема, съехавшая набок, – не сорванный нимб, глупая мишура. Она сидела выпучив глаза, ее голос звучал слабо, словно издалека:
– Что ужасного в том, что тебя называют шлюхой?
IX
Фокусы для взрослых ничем не отличаются от фокусов для детей. Разница в подаче, шутках, уловках, которыми ты отвлекаешь внимание и заставляешь публику верить в чудо.
Я всегда считал детских фокусников неудачниками, любителями и латентными педофилами. Теперь же я был только рад, что выступлю перед семейной публикой. Я смогу показывать фокусы, не вспоминая про берлинский кошмар.
Я попрощался с Эйли, повесил трубку и постоял в будке, соображая, что делать дальше. В округе с дюжину приличных баров. Я отбросил мысли о пиве и пошел по Тронгейту мимо обретших спасение проповедников, защитников животных, уличных музыкантов, продавцов цветов и поддельных духов, пока не добрался до дешевой оптики, которую приметил заранее. Я запасся одноразовыми контактными линзами, а затем отправился в парикмахерскую и постригся. В магазине я купил кричащую пурпурную рубашку. Наконец я вырвался из сутолоки Аргайл-стрит и направился в «Каморку волшебника».
Пособия для фокусников – как кулинарные книги: подходят для банальных трюков и элементарных блюд. Если же ты хочешь что-то действительно уникальное, придется поискать нужных людей и убедить их поделиться секретами. Для этого надо найти обитель мастеров, и, быть может, через какое-то время они снизойдут и заметят тебя, а потом, если проявишь смышленость, дадут пару советов. Кейнс по поводу теории «просачивающегося богатства» сказал: все, что сочится из верблюда, – это верблюжье дерьмо. Он прав, на пути к успеху приходится глотать много дерьма.
Я толкнул дверь «Каморки», и знакомый колокольчик растрезвонил о моем приходе. Брюс как-то сказал, что его магазинчик похож на театр.
– Я даю покупателю время проникнуться обстановкой, таинственностью, и только потом появляюсь сам.
На первый взгляд ничего не изменилось. Длинный прилавок от стены до стены, приколы и безделушки под стеклом. Атрибутика подороже – в дальнем углу, поближе к логову Брюса, откуда он может присматривать за товаром. Над полками висят резиновые маски – старики и старухи, череда героев Бориса Карлоффа, животные и политики, включая американских президентов, начиная с Никсона. На стенах копии старых афиш рекламируют Гарри Гудини и его последователей в львиных шкурах или длинных тогах, сражающихся с диким зверем, рвущих на себе цепи, балансирующих над адской пропастью. Бархатная штора, причудливый узор которой маскировал глазок, отодвинулась, и вышел Брюс Макфарлейн в коричневом рабочем халате.
– Уильям, давно не виделись.
Я три года не заглядывал в магазин, но Брюс, кажется, не удивился. Мы познакомились больше двадцати лет назад, ему было сорок пять, и мне, десятилетнему', он казался глубоким старцем. Сейчас ему под семьдесят, но выглядит он моложе, чем тогда. Я кивнул на экс-президентов.
– Джимми Картер, Брюс?
– Кто знает, Уильям, семидесятые в моде. Вдруг кто захочет вырядиться Королем арахиса. – Он вышел из-за прилавка. – Не знали своего счастья. – Он пожал мне руку, придерживая за локоть – высшая степень мужской близости для его поколения. Он улыбнулся, и я понял, что он рад меня видеть. – Проходи, я поставлю чайник.
Комнатушка все та же, неподвластная времени. Именно здесь бурлит жизнь: торговля, обмен, бахвальство и пересуды. Я ждал, что кто-то заглянет на субботнюю чашку сплетен, но, к счастью, компанию нам составили только горы волшебных запасов.
– Ты один?
– Как «Мария Селеста», Уильям. В Пейсли собрание фокусников. Я бы поехал, но мой субботний помощник сдает экзамены, и мать не выпускает его из дому. – Он покачал головой. – Не то что ты, а, Уильям?
– Да, мистер Макфарлейн, – улыбнулся я.
– Ты был моим лучшим помощником. Всегда приходил вовремя и всю зарплату тратил в магазине. – Вскипел чайник. Брюс положил в каждую чашку пакетик чаю, высыпал две ложки сахару, плеснул молока и добавил воды. – Но ты не прошлое вспоминать пришел, так ведь?
– Всегда приятно поговорить…
– Но ты пришел просить об одолжении.
Я взял чашку и сделал глоток. Слишком сладко.
– О совсем небольшом. – Я достал из внутреннего кармана записку, которую набросал в парикмахерской. – Я выступаю на благотворительном шоу…
Брюс поднял брови:
– Не похоже на тебя, Уильям.
Я оставил реплику без внимания.
– Если расскажу подробности, поможешь мне? Цель благородная.
– Конечно, помогу. – Он попробовал свой чай, нахмурился и добавил еще ложку сахару. – А теперь говори, что тебе нужно. – Звякнул колокольчик, Брюс оживился и вскинул голову, как попугай на банку с крекерами. Он досчитал до трех и сказал: – Извини, я сейчас…
Я посмотрел в глазок. Брюс приветствовал двух мальчишек, словно они великие махараджи. Через десять минут он вернулся, посмеиваясь:
– Фальшивые собачьи какашки.
– По-прежнему бестселлер?
– От восьми до восьмидесяти. – Он засмеялся. – Классика розыгрыша.
– Охрененно весело.
Брюс поднял брови:
– Тебе придется выбирать слова на детских утренниках.
– Извини, пойду вымою язык твоим особенным мылом.
Брюс засмеялся:
– Оно уже не так популярно, как раньше, но все равно смешно.
– Бессмертны лишь пластмассовые какашки.
– Да. – Брюс печально покачал головой. – К сожалению.
Мы пили сладкий чай с имбирным печеньем, и Брюс делился со мной новостями шотландской магии. Великого X обвинили в совращении малолетних.
– Я всегда чувствовал, что с ним что-то не так.
Брюс окунул печенье в чай, кивнул и сел прямо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Улла засмеялась, по-прежнему глядя в сторону.
– Я ищу Колю.
– Он может танцевать с тобой когда угодно. – Я скривил губы. – Я начинаю думать, что все немки черствые.
Улла вздохнула и улыбнулась:
– Хорошо, один танец.
Мы вышли на танцпол, Мэй заиграла незнакомый мне немецкий хит, и я никак не мог поймать ритм. Улла двигалась легко и непринужденно. Я старался, как мог, надеясь подкупить хотя бы своей неуклюжестью. Интересно, как танцует Коля, хотя с трудом представляю его с девушкой на танцполе.
Громкая музыка мешала говорить, и я понимал, что после танца Улла сразу уйдет. Я не знал, как ее удержать. Я даже не знал зачем. Заиграла другая песня. Я продолжал двигаться, но Улла остановилась.
– Спасибо за танец, Уильям, – улыбнулась она. – Но мне кажется, с Колей что-то случилось.
– Чепуха, – сказал я, продолжая плясать и надеясь, что на него обрушились перекрытия, или похитила албанская мафия, или он просто провалился в собственную задницу. – Что случится с таким здоровяком.
Улла пожала плечами:
– Иногда он перегибает палку.
Я подумал, что он сидит на стероидах, и отошел, освобождая Улле дорогу. Уходя, она сжала мне руку.
– Не все немки черствые, Уильям, особенно одинокие. Никси тебя искала.
– Спасибо, Улла, – кивнул я и отвернулся, чтобы скрыть досаду. Пол заходил ходуном. Я пробежал глазами по комнате, надеясь найти Сильви. Она исчезла, и неудивительно. Наверняка уединилась с каким-нибудь красавцем. Внезапно меня осенило, и я в панике бросился за Уллой, распихивая недовольные пары. Я увидел перед собой подпрыгивающий каштановый хвост и придержал ее за локоть.
– По-моему, я оставил в офисе бумажник. Если Коля там, я отправлю его к тебе.
– Nein… danke, – нетерпеливо и решительно сказала Улла.
Она развернулась и пошла дальше. Я бежал за ней, не зная, как ее остановить, и надеясь, что моя догадка не подтвердится. Мы подошли к двери почти одновременно.
Я взялся за ручку:
– Позволь мне.
Улла оттолкнула меня, вошла в комнату и включила свет.
Коля будто сошел с советского плаката, пропагандирующего здоровую коммунистическую идеологию. Юный пионер с красным галстуком. Он молча стоял посреди комнаты, как статуя, выпятив грудь и опустив по ивам сильные руки. Правда, на агитплакатах нарисованные лица выражают радость от причастности к строительству социалистической нирваны. Коля же блаженно смотрел в маленькое зеркало, висевшее на стене среди фотографий Рэя. Он перевел стеклянные глаза на нас и слегка улыбнулся, отталкивая причину своего блаженства на пол.
Сильви посмотрела на нас снизу вверх. В глазах пустота. Блуждающая улыбка. Коля начал застегивать молнию; его губы сжались.
– А, Уильям, Улла… Сдаем рождения… – Сильви вытерла губы. – Хотите повеселиться с нами?
Улла с шипением бросилась на соперницу и повалила на пол. Сильви издала странный звук, что-то среднее между смешком и стоном. Коля проворно отступил в сторону, а я бросился в драку. Когда я разнял их, по моей щеке текла кровь, а Улла сжимала в кулаке клок блестящих волос Сильви. Я толкнул бьющуюся Уллу ее парню, и он обнял ее за плечи, продолжая улыбаться. То ли он под кайфом, то ли ему просто нравится, когда женщины за него дерутся. Я взглянул на искаженное лицо Уллы и почувствовал ее унижение.
– Она же совсем пьяная, разве не видишь? – мягко сказал я.
Улла посмотрела на меня:
– Ты знал, что здесь происходит. Пытался ее прикрыть. Шлюха. – Ее лицо скривилось от боли, слова были полны горечи. – Ты хотел меня и подослал ее к Коле.
Нет… клянусь… я не знал…
От ее обвинений я стал заикаться.
Сильви все так же сидела на полу.
– Уильям? – смущенно позвала она.
Улла плюнула на нее.
– Она под любого пса ляжет, стоит ему понюхать.
Я посмотрел на Уллу, не понимая, что в ней нашел.
– Да она пьяна в стельку. – Сильви разглядывала блестящий белый плевок на черном платье, словно гадая, откуда же он взялся, и я понял, что говорю чистую правду. – Твой милый атлет, случайно, не страдает некрофилией? Посмотри на нее, она с трудом двигается.
– Ты омерзителен, – сказала Улла.
– Не омерзительнее твоего долбаного дружка. Насильник гребаный.
Коля заговорил. Неуверенно, похоже использовав все слова, что знал по-английски, он выдал:
– Это ничто. Это ничего не значит, как выпить или покурить.
Улла попыталась меня остановить, но не успела, да и не смогла бы. Я оттолкнул ее левой рукой и правой заехал прямо по центру его хрупкого красивого лица. Может, мой агент прав насчет геройства качков из спортзала. Я застал акробата врасплох. Он пошатнулся и упал на стол Рэя, разметав ворох бумаг. Сильви хлопала глазами, глядя, как бумаги планируют на пол вокруг нее.
– Уильям, ты ударил Колю, – благоговейно прошептала она.
Я ухмыльнулся:
– Точно, и знаешь что? Я его сейчас опять ударю.
Улла кричала что-то по-немецки. Я хотел поднять Колю, чтобы лучше прицелиться, и Улла прыгнула, вонзив ногти мне в спину. Коля начал подниматься со стола, и я вдруг понял, что, если он встанет на ноги, мне конец. Я схватил клавиатуру и заехал ему в лицо. Клавиатура не самое удобное оружие, но я вцепился в нее, удивляясь, как быстро белые клавиши становятся красными и как мои удары совпадают по темпу с воплями Уллы.
Я с облегчением услышал громкие немецкие голоса и позволил оттащить себя от стола. Я тяжело дышал, не пытаясь сопротивляться, надеясь, что не убил его. И тут кулак Коли врезался мне в лицо. Звук оглушил меня, и глаза наполнились кровью. Ноги подкосились, и я бы упал, если бы меня не держали. Боль была отупляющая. Я ждал второго удара, но не дождался. Незнакомый мужчина прокричал что-то, я ни черта не понял и не утрудил себя ответом.
Я сплюнул кровь и сказал:
– Отвалите все и заберите эту мразь, а не то я на хрен его прибью.
Я брызгал слюной и кровью, вряд ли меня кто-то понял, но все разошлись, оставив нас с Сильви вдвоем.
В наступившей тишине я уставился на фотографию дедушки Рэя с головой в медвежьей пасти. Момент триумфа с последующим обезглавливанием, вот и весь шоу-бизнес.
Сильви подняла на меня глаза. Бахрома платья сбилась на талии, красная помада размазана по лицу. На голове по-прежнему дешевая диадема, съехавшая набок, – не сорванный нимб, глупая мишура. Она сидела выпучив глаза, ее голос звучал слабо, словно издалека:
– Что ужасного в том, что тебя называют шлюхой?
IX
Фокусы для взрослых ничем не отличаются от фокусов для детей. Разница в подаче, шутках, уловках, которыми ты отвлекаешь внимание и заставляешь публику верить в чудо.
Я всегда считал детских фокусников неудачниками, любителями и латентными педофилами. Теперь же я был только рад, что выступлю перед семейной публикой. Я смогу показывать фокусы, не вспоминая про берлинский кошмар.
Я попрощался с Эйли, повесил трубку и постоял в будке, соображая, что делать дальше. В округе с дюжину приличных баров. Я отбросил мысли о пиве и пошел по Тронгейту мимо обретших спасение проповедников, защитников животных, уличных музыкантов, продавцов цветов и поддельных духов, пока не добрался до дешевой оптики, которую приметил заранее. Я запасся одноразовыми контактными линзами, а затем отправился в парикмахерскую и постригся. В магазине я купил кричащую пурпурную рубашку. Наконец я вырвался из сутолоки Аргайл-стрит и направился в «Каморку волшебника».
Пособия для фокусников – как кулинарные книги: подходят для банальных трюков и элементарных блюд. Если же ты хочешь что-то действительно уникальное, придется поискать нужных людей и убедить их поделиться секретами. Для этого надо найти обитель мастеров, и, быть может, через какое-то время они снизойдут и заметят тебя, а потом, если проявишь смышленость, дадут пару советов. Кейнс по поводу теории «просачивающегося богатства» сказал: все, что сочится из верблюда, – это верблюжье дерьмо. Он прав, на пути к успеху приходится глотать много дерьма.
Я толкнул дверь «Каморки», и знакомый колокольчик растрезвонил о моем приходе. Брюс как-то сказал, что его магазинчик похож на театр.
– Я даю покупателю время проникнуться обстановкой, таинственностью, и только потом появляюсь сам.
На первый взгляд ничего не изменилось. Длинный прилавок от стены до стены, приколы и безделушки под стеклом. Атрибутика подороже – в дальнем углу, поближе к логову Брюса, откуда он может присматривать за товаром. Над полками висят резиновые маски – старики и старухи, череда героев Бориса Карлоффа, животные и политики, включая американских президентов, начиная с Никсона. На стенах копии старых афиш рекламируют Гарри Гудини и его последователей в львиных шкурах или длинных тогах, сражающихся с диким зверем, рвущих на себе цепи, балансирующих над адской пропастью. Бархатная штора, причудливый узор которой маскировал глазок, отодвинулась, и вышел Брюс Макфарлейн в коричневом рабочем халате.
– Уильям, давно не виделись.
Я три года не заглядывал в магазин, но Брюс, кажется, не удивился. Мы познакомились больше двадцати лет назад, ему было сорок пять, и мне, десятилетнему', он казался глубоким старцем. Сейчас ему под семьдесят, но выглядит он моложе, чем тогда. Я кивнул на экс-президентов.
– Джимми Картер, Брюс?
– Кто знает, Уильям, семидесятые в моде. Вдруг кто захочет вырядиться Королем арахиса. – Он вышел из-за прилавка. – Не знали своего счастья. – Он пожал мне руку, придерживая за локоть – высшая степень мужской близости для его поколения. Он улыбнулся, и я понял, что он рад меня видеть. – Проходи, я поставлю чайник.
Комнатушка все та же, неподвластная времени. Именно здесь бурлит жизнь: торговля, обмен, бахвальство и пересуды. Я ждал, что кто-то заглянет на субботнюю чашку сплетен, но, к счастью, компанию нам составили только горы волшебных запасов.
– Ты один?
– Как «Мария Селеста», Уильям. В Пейсли собрание фокусников. Я бы поехал, но мой субботний помощник сдает экзамены, и мать не выпускает его из дому. – Он покачал головой. – Не то что ты, а, Уильям?
– Да, мистер Макфарлейн, – улыбнулся я.
– Ты был моим лучшим помощником. Всегда приходил вовремя и всю зарплату тратил в магазине. – Вскипел чайник. Брюс положил в каждую чашку пакетик чаю, высыпал две ложки сахару, плеснул молока и добавил воды. – Но ты не прошлое вспоминать пришел, так ведь?
– Всегда приятно поговорить…
– Но ты пришел просить об одолжении.
Я взял чашку и сделал глоток. Слишком сладко.
– О совсем небольшом. – Я достал из внутреннего кармана записку, которую набросал в парикмахерской. – Я выступаю на благотворительном шоу…
Брюс поднял брови:
– Не похоже на тебя, Уильям.
Я оставил реплику без внимания.
– Если расскажу подробности, поможешь мне? Цель благородная.
– Конечно, помогу. – Он попробовал свой чай, нахмурился и добавил еще ложку сахару. – А теперь говори, что тебе нужно. – Звякнул колокольчик, Брюс оживился и вскинул голову, как попугай на банку с крекерами. Он досчитал до трех и сказал: – Извини, я сейчас…
Я посмотрел в глазок. Брюс приветствовал двух мальчишек, словно они великие махараджи. Через десять минут он вернулся, посмеиваясь:
– Фальшивые собачьи какашки.
– По-прежнему бестселлер?
– От восьми до восьмидесяти. – Он засмеялся. – Классика розыгрыша.
– Охрененно весело.
Брюс поднял брови:
– Тебе придется выбирать слова на детских утренниках.
– Извини, пойду вымою язык твоим особенным мылом.
Брюс засмеялся:
– Оно уже не так популярно, как раньше, но все равно смешно.
– Бессмертны лишь пластмассовые какашки.
– Да. – Брюс печально покачал головой. – К сожалению.
Мы пили сладкий чай с имбирным печеньем, и Брюс делился со мной новостями шотландской магии. Великого X обвинили в совращении малолетних.
– Я всегда чувствовал, что с ним что-то не так.
Брюс окунул печенье в чай, кивнул и сел прямо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36