Старый де Лукка не успел рассказать, почему на мысленные путешествия наложены столь строгие ограничения. В этот самый момент в вестибюле появился Антонио. Федерико вскочил и бросился к нему. Они посмотрели друг другу в глаза и молча, не сказав ни единого слова, обнялись, словно какая-то невидимая сила притянула их, как магнит. Они смотрели друг на друга, прикасались к волосам, к плечам, к рукам. Наконец Антонио сказал:
– А ты похудел, да и вид у тебя усталый.
– Ты тоже исхудал, – ответил Федерико, прикинув, насколько изменились габариты мексиканца с тех пор, как они виделись в последний раз.
– Ты должен мне столько всего рассказать. Я знаю, как тяжело далась тебе поездка в Англию. Бедняга Марк!
– Я опоздал. Может, если бы я приехал раньше, все пошло бы иначе и он был бы жив. Никогда себе этого не прощу.
По выражению лица Антонио можно было понять, что Федерико не в чем обвинить себя: если кто и виноват в том, что дело закончилось такой трагедией, так это сам Антонио.
– Если бы я ему вовремя ответил, написал бы раньше… Не понимаю, почему я повел себя так глупо. Все произошло так быстро и неожиданно, на меня навалилось столько неприятностей, что я… в общем, я не решился признаться ему, что череп исчез.
Когда мексиканец произнес эти слова, взгляды Винченцо и его дочери, до сих пор вроде бы беседовавших о чем-то своем, прямо-таки впились в Антонио. Оказывается, их равнодушие было совершенно показным. На самом деле они внимательно вслушивались в разговор друзей. Поняв это, Федерико решил, что нужно что-то придумать, – ему было просто необходимо поговорить с Антонио наедине.
– Я думаю, нам с тобой надо прогуляться вдвоем. А с ними мы договоримся где-нибудь пообедать.
Он сделал жест в сторону своих спутников, затем, не дожидаясь ответа, подошел к актерам, которые вновь Углубились в разговор, делая вид, что встреча двух друзей их не касается. Федерико сообщил им, что хочет поговорить с Антонио, и предложил встретиться всем вместе попозже.
– Ладно, – согласился Винченцо, – если хотите, приходите обедать к нам домой. Мы будем ждать, только слишком не задерживайтесь, мы ведь должны еще посетить могилу Джеппетто.
Профессор Канали не стал возражать старому де Лукке, хотя сейчас ему трудно было бы объяснить другу, что на вечер у них назначена встреча с одним довольно известным покойником. Он уточнил, когда им лучше вернуться, и Винченцо с дочерью вышли на улицу.
Федерико глубоко вздохнул с облегчением:
– Антонио, наконец-то мы одни!
В тот же миг выражение лица Антонио изменилось. Он вообще показался Федерико каким-то нервным и беспокойным. Прервав приятеля на полуслове, он попросил подождать, пока позвонит по телефону.
Мексиканцу позарез нужно было связаться с Ласло. Он боялся, что, воспользовавшись его отсутствием, люди, претендовавшие на отцовское наследство, предпримут новые шаги против него. Из Сересас он уехал в мрачном настроении, с трудом сдерживая себя. Его мать, по обыкновению, сумела вывести его из равновесия и подтолкнуть на поступки, которые он совершал лишь под влиянием загоняемых куда-то вглубь инстинктов. Мать рассказала ему о смерти Марка Харпера, но умолчала о подробностях. Антонио не удалось узнать от нее практически ничего, в том числе и того, каким образом эта информация стала ей известна. Он несколько раз переспрашивал ее, просил, умолял, но в ответ слышал лишь ничего не значащие фразы, которыми мать всегда отделывалась в самых драматических жизненных ситуациях. Она сказала, что приехала в Мексику лишь для того, чтобы быть рядом с сыном, когда он узнает о смерти друга. Ласло во время их разговора старался держаться в тени – в прямом и переносном смысле. Он лишь с опаской оглядывался на двери гостиной, ожидая, что в какой-то момент на пороге появится разгневанный мажордом. Однако Хоакин к ним так и не вышел, и Антонио на обратном пути уже забыл о страхе, внушаемом ему этим человеком, потому что его гораздо больше занимали те откровения, которые ему все-таки удалось выудить у матери.
Вдова звезды мексиканского кино узнала о смерти Марка Харпера от одной старой подруги – актрисы, которая снималась примерно в одно время с ней. Сейчас, почти забытая зрителями, она жила скромно – на пенсию, которую милостиво выплачивал ей один из ее бывших возлюбленных. Обо всем этом Антонио рассказал Федерико за кофе в баре неподалеку от площади Синьории.
Переговорив с Ласло по телефону, Антонио вместе с Федерико вышел из гостиницы и отправился гулять по городу. Гуляли они не меньше часа. Ни один из них не хотел раньше времени садиться за обеденный стол, а беспокойство, испытываемое обоими, заставляло их плутать по улицам, без всякого плана. Время от времени Антонио оглядывался, словно опасаясь увидеть за спиной кого-то, кого он так и не решился назвать своему другу. Иногда и Федерико ловил себя на том, что напряженно озирается, но и он не смог бы сформулировать, кто конкретно мог следить за ними и почему этого следует опасаться.
– Ты вроде бы сказал, что череп куда-то исчез. Как это получилось, ты же хранил его в отцовском сейфе?
Дыхание Антонио участилось, и он поспешно рассказал Федерико обо всех усилиях, предпринятых им, чтобы вернуть череп. Во всей этой ситуации вопросов было гораздо больше, чем ответов.
– Когда мы ехали в Сересас, я был уверен, что череп украл Хоакин, но появление матери сломало все схемы, которые выстроились у меня в голове. Раньше ее никогда не волновало то, что касалось меня. В последний раз мы виделись на похоронах отца, и мне показалось, что ее равнодушие было столь же очевидным, как и факт его смерти. Федерико вдруг осознал, что кончина актера помогла ему понять, насколько та история, в которую они с друзьями впутались, связана с обстоятельствами их жизни: теперь ничего не происходило просто так.
– Похоже, мы слишком далеко зашли. Знаешь, если бы все вернулось назад, ничто не заставило бы меня принять участие в наших поисках, да и в самой покупке.
Это искреннее признание ни в коей мере не меняло сложившейся ситуации, по крайней мере для Антонио, который понимал теперь, что все проблемы с отцовским имуществом и его правом на наследство так или иначе связаны с проклятым черепом.
– Что поделать, вернуться в прошлое еще никому не удавалось. Череп – мой, и, если с ним связана какая-то тайна, раскрыть ее должен только я. И я никому не позволю воспользоваться чудодейственными свойствами этой штуковины, если, конечно, они у нее есть. Отец ведь знал о существовании черепа и предупредил меня об опасности. К сожалению, у нас не было времени разобраться, что это за опасность и почему она мне угрожает. Он умер практически сразу после того, как дал мне понять, что ему известно об этом черепе гораздо больше, чем я могу предположить.
Федерико несколько озадачили запальчивые слова Антонио. С некоторых пор череп, оказывается, принадлежал только ему, а не всем троим друзьям. Раньше мексиканец никогда не проявлял подобного чувства собственности. Это заявление не могло не спровоцировать деликатного, но довольно ироничного комментария профессора Канали:
– А я-то думал, что череп принадлежит нам всем и если есть возможность получить от него хоть какой-то прок или выгоду, то мы поделимся этим поровну.
Антонио тотчас же понял всю нелепость своих рассуждений. Смутившись, он посмотрел куда-то в небо, где над их головами висела луна, – ночное светило появилось на голубом небосводе среди бела дня, подчеркивая иррациональность момента.
– Ты меня неправильно понял. Извини! Дело в том, что ты не актер и тебе просто не дано воспользоваться тем, что может дать эта вещь настоящему лицедею. Понимаешь, Пиноккио – он ведь появился на свет в очень необычной семье. В человека он смог превратиться лишь после того, как провел ночь в чреве кита и потом увидел надгробный памятник на могиле феи – своей давно умершей матери Ады.
Федерико посчитал, что настал момент сообщить другу: вечером им предстоит нанести визит к могиле Джеппетто. Мексиканец пришел в восторг: полету его воображения не было границ. Он все пытался чем-то поразить итальянца, подсознательно стараясь отвлечь его от мыслей о том, что в будущем, когда носатый череп откроет свои истинные возможности, его, по всей видимости, оттеснят в сторону и не дадут воспользоваться плодами этих чудес.
Антонио говорил легко и свободно; он словно ловил мысли и образы в воздухе так понравившейся ему Флоренции. Ему нравилось здесь все, даже запахи, встречавшиеся друг с другом и вступавшие в восхитительно ароматное противостояние. В какой-то момент он вдруг вспомнил древних богов своей родной страны, требовавших жестоких ритуалов, включая человеческие жертвоприношения. «Камни могут кровоточить, – повторил он про себя, – иногда такое случается, хотя люди упорно отказываются признавать это. Демонстрация некоторых сверхъестественных способностей может сломить человека, сокрушить его волю. Глаза великого бога Чууэниля закрыты маской, а рот у него во все лицо. Его называют Господином Целого Года, и умилостивить его можно только кровью». В какой-то миг Антонио показалось, что он даже чувствует запах кожи Федерико. Он тряхнул головой, чтобы сбросить наваждение и привести в порядок свои мысли.
– Чья могила? – заинтересованно спросил он.
Иногда профессору Канали казалось, что он живет не в реальном мире, а в мультфильме Уолта Диснея. В этом нарисованном мире автор сценария сначала прописывал все сюжетные ходы и поведение каждого персонажа на словах, и лишь затем их жизнь воплощалась в реальном для них двухмерном пространстве. Каждый герой действовал в строгом соответствии с тем, что ему было предписано автором фильма. Вот и сейчас, глядя на Антонио, Федерико не мог избавиться от ощущения, что он говорит с одним из утят – мексиканских родственников Дональда Дака из давней ленты Диснея. В последнее время Федерико вообще стал замечать за собой, что наблюдает за миром как бы через видоискатель кинокамеры. При таком восприятии окружающей реальности становилось заметно, что большинство людей ведет себя так, как требует от них заранее написанный сценарий и размеченная съемочная площадка.
– Интересный ты человек: вроде бы готов верить во все, что тебе скажут, в любую чушь и глупость, но, когда дело доходит до того, что может существовать на самом деле, ты почему-то начинаешь сомневаться.
Примирительный тон Федерико не смог скрыть его некоторого разочарования. Он с каждым днем все отчетливее понимал, что его внутренняя жизнь плохо совмещается с теми отношениями, которые он вынужден был поддерживать, существуя во внешнем мире. На несколько минут он позволил себе отключиться от всего, что его окружает, в том числе и от своего друга. Кроме того, сам мексиканец также уделял Федерико лишь ту меру внимания, которая была продиктована сложившимися обстоятельствами. «Как же, оказывается, все изменилось, – подумал Федерико, – мы так хотели встретиться и вот, оказавшись вместе, едва скрываем навалившуюся на нас скуку».
Иногда их воспоминания становились для обоих более важными, чем желание общаться, и друзья молча думали каждый о своем. Приближался полдень, тени съежились, и роскошные архитектурные формы старой Флоренции потеряли свою объемность, вроде бы и выставленные напоказ под отвесно падающими лучами и в то же время раздавленные этим светом до состояния плоских чертежей и декораций. Федерико вспомнил, что в Англии все по-другому: на его памяти солнце ни разу не поднималось там так высоко и у всех предметов неизменно оставались длинные тени, которые порой существовали сами по себе. Больше ему было не о чем думать, некуда направить высвободившиеся после долгих размышлений мысли. Он получил все отправленные ему сообщения, прочитал и как мог разложил по полочкам их содержание, но по-прежнему оставался все в той же мертвой точке, откуда не было никакой возможности получить достоверного ответа на вопрос, какую загадку хранит в себе носатый череп и восхождением на какую голгофу закончилось земное существование его обладателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76