Таким же – мертвым и живым – был и череп, не желавший оставаться навеки частицей отполированной временем костной ткани. В последний раз, когда Антонио видел его, в глазницах черепа мелькнуло что-то похожее на взгляд, на то, что может быть свойственно только живой материи. В тот же день он заметил и странное потемнение на макушке, как будто бы там, в сросшихся на темени костях, зарождалась новая жизнь. Именно в тот миг отец Антонио, поймав исходивший от черепа сигнал, предупредил сына: «Держись подальше от этих костей. Запомни: природа его нам неизвестна, ибо пришел он в этот мир из бездонного моря, с другого, неведомого берега».
В тот день Антонио не понял, что имел в виду отец, говоря про «море и другой берег». Поначалу он не подумал ни про океан, разделяющий Старый и Новый Свет, ни про какое-то иное бескрайнее море, а почему-то представил себе достаточно небольшую по мировым меркам лагуну, окруженную со всех сторон сушей, наподобие тех, по которым совершали свои великие плавания такие легендарные путешественники, как Одиссей или Ясон; благословленные богами или же, наоборот, бегущие от Божьей кары, они были совсем не похожи на тех покойников, чьи тела выкапывали из могил и пожирали в ходе ритуального празднества Дня усопших далекие предки Антонио. Каким же безумно диким и омерзительным должен был казаться европейцам, впервые увидевшим такое святотатство, этот каннибальский ритуал, равно как и молитвы и заговоры, произносимые с целью воскрешения зомби. Для Антонио, матерью которого была англичанка, холодность, скрытность и прилизанное благочестие Европы ассоциировались с чисто женским началом, встроенным и в его душу, находящуюся в хрупком равновесии.
Эта проекция внутреннего «я», ускользающая от любого контроля со стороны разума, была создана из той же ткани, что и деревянная кукла, и неуловимое тело Гая Фокса, того ненавистного предателя, которого презирающие языческие обряды англичане должны были сжигать каждый год на гигантских кострах, чтобы не дать ему воскреснуть.
Небеса разверзлись, и ливень обрушился на город в полную силу. Антонио чувствовал, как мгновенно намокли его черные волосы и вода стала стекать за воротник. Сквозь завесу ливня он с трудом разглядел старинную стену, к которой был пристроен огромный особняк Винченцо де Лукки и его похотливой дочери. Прежде чем сдаться на милость этой парочки, мексиканец решил если не подстраховаться, то хотя бы проинформировать своего адвоката о том, что он собирается сделать. Свернув с нужной ему улицы, он заглянул в какое-то грязноватое кафе. Заказав бренди и попросив принести полотенце, вытер мобильник и набрал знакомый номер. У адвоката был включен автоответчик.
– Ласло, – вялым, апатичным голосом проговорил Антонио, – я опоздал на самолет и вообще не знаю, смогу ли попасть в аэропорт. Уехать сейчас я не могу. Мой друг, профессор Канали, пропал. Ты делай то, что считаешь нужным, и защищай меня до победного конца. Веди дело вне зависимости от того, что со мной случится. Я почему-то уверен, что ты так и поступишь, хотя бы из чувства профессиональной чести, которую я всегда так ценил в тебе. Если мне удастся сделать то, что я задумал, я сразу же позвоню, если нет – делай все, что сочтешь нужным. Мой мобильник будет включен – как знать, может быть, мне еще придется обратиться к тебе за помощью.
Записывая это сообщение, Антонио внутренне надеялся, что Ласло услышит его раньше, чем случится непоправимое, и его слова не будут посланием с того света. Впрочем, полной уверенности в этом у него, конечно, не было. Выпив одним глотком поданный ему бренди, он решил, что будет гнать от себя неприятные мысли, по крайней мере касающиеся его самого. Выйдя из кафе, перешел улицу и все под тем же непрерывным ливнем направился к дому де Лукки.
Холодные руки Коломбины открыли ему дверь и помогли снять мокрую одежду. Все повторилось точь-в-точь как в тот день, когда Федерико впервые переступил порог этого дома и был таким же трогательно промокшим, каким сегодня предстал мексиканец. Точно так же Андреа проводила его в ванную комнату и вынула стопку полотенец со своими вышитыми инициалами. Издалека, из большой гостиной, доносилась музыка Пьетро Антонио Локателли – «Кончерти гросси». Там у камина о чем-то беседовали Винченцо де Лукка и его друг, библиотекарь из Национальной библиотеки. Оба только что перечитали интереснейшую книгу Джоаккино Вольпе, изданную в 1940 году и посвященную истории фашистского движения. Библиотекарь рассказал актеру, что эта книга, сохранившаяся буквально в считанных экземплярах, в свое время была распространена по всем итальянским консульствам. Было это незадолго до Второй мировой войны. На довольно дешевой бумаге мелким слепым шрифтом объяснялась роль фашизма в мировой политике и его великое предназначение в истории. Фашизм, согласно утверждению автора, был «первой искренней и подлинно жизнеспособной политической доктриной, рожденной при этом в рядах наших врагов»; эту цитату автор приводил, ссылаясь на статью Энрико Коррадини, опубликованную в 1909 году на страницах националистической газеты «Триколор». Уже тогда идеологи фашизма мечтали «освободить рабочий мир от демагогической тирании демократов и социалистов, чтобы привлечь его к великому делу создания империалистического государства».
– Если это истоки фашизма, то я, без сомнения, новое земное воплощение Савонаролы, – с усмешкой заявил старый Арлекин, красуясь перед снисходительно улыбающимся библиотекарем.
Антонио тем временем стоял под горячим душем, наслаждаясь тем, как уже не дождевая, а водопроводная нагретая вода стекает по его усталому телу. Коломбина же подсматривала за ним в замочную скважину, как маленькая, плохо воспитанная девочка, которая подглядывает и шпионит за друзьями, чтобы потом в ходе игры выложить в качестве главного козыря ставшую ей известной сокровенную тайну кого-нибудь из мальчишек.
Пол договорился встретиться с Адой Маргарет Слиммернау на одном из углов площади Пикадилли. Под предлогом необходимости хоть немного отвлечь столь рано овдовевшую молодую женщину он хотел завести разговор на интересовавшую его тему и прояснить кое-какие непонятные ему моменты, тревожившие его всякий раз, когда он вспоминал своего племянника, чьи родители, кстати, также не оставили надежды выпытать у Пола какие-то новые подробности, касающиеся обстоятельств смерти молодого человека.
Этот район Лондона всегда многолюден и на первый взгляд производит впечатление места, где постоянно царит праздник – вне зависимости от даты, дня недели и времени суток. Лишь присмотревшись, можно понять, какое одиночество и какая тревога накатывают на человека, погруженного в этот кипящий котел, наполненный жаждущими развлечения душами. Карманники, любители азартных игр, завсегдатаи модных кафе, всевозможные параноики приходили сюда, чтобы насладиться ощущением причастности к источнику порочных удовольствий. Те же, кто появлялся здесь вечерами или по выходным, сменив офисный костюм на менее официальный наряд, считали своим долгом подчеркнуть, что приходят в эти злачные места лишь для того, чтобы проявить свой демократизм и космополитизм, свойственные подлинному джентльмену еще со времен Британской империи.
Со дня смерти племянника Пол так и не смог восстановить былой ритм и эффективность своей научной работы. Ему никак не удавалось по-настоящему сосредоточиться на брачном роении зеленых мух или на смертоносных хоботках привезенных из Африки москитов, пребывавших в полуличиночном состоянии в подвале, где постоянная высокая температура поддерживалась благодаря теплу, выделяемому проезжающими совсем близко поездами подземки. Полу все не удавалось заняться вплотную этой колонией, которая могла стать настоящим бедствием для ничего не подозревающего города, согревающего личинки африканских убийц своим теплом. Впрочем, все это в последнее время мало занимало ученого, который непроизвольно сосредоточился не на наблюдениях за подопытными насекомыми и не на анализе полученных фактов, а на тайнах и загадках, связанных с исчезновением и смертью его племянника. В мире, где внимание привлекает лишь массовая гибель людей, будь то в результате стихийных бедствий или военных конфликтов, смерть одного-единственного человека не могла иметь никакого значения, пусть даже сам факт его гибели отмечен в колонках местных новостей провинциальной прессы. Смерть индивидуума перестала быть важным событием, превратившись в ничтожное звено огромной цепи событий, приводящих к гибели массовой и, главное, внешне эффектной. Кроме того, важнейшим фактором, влиявшим на значимость очередной трагедии, становился факт присутствия при этом печальном событии достаточного количества телекамер и журналистских фотоаппаратов. Смерть становилась всеобщим достоянием только в форме видеоклипа или фоторепортажа. Лишь подлинно массовые трагедии могли быть удостоены развернутого десятиминутного сюжета в аналитической программе, следующей сразу же за главным выпуском новостей. В любом случае важнейшей задачей для тех, кто дозировал информацию, было не перекормить массового зрителя печальными известиями. Соотношение хороших и плохих новостей должно было соблюдаться неукоснительно. Вот почему одна-единственная частная трагедия, затерявшаяся на фоне массовых смертей, перестала иметь хоть какую-то ценность для тех, кто информировал общество о подобных событиях. «Это же страшная опасность для всех нас, для всего общества! – размышлял Пол, выходя из метро и направляясь к условленному месту встречи. – С нами могут делать все, что угодно, и никто, ни один человек ни в одной стране мира, не обратит внимания на то, что с нами творится. Да что там, никто просто не заметит, живы мы или уже покинули этот мир».
Воспоминания о Федерико преследовали Пола со дня их расставания в аэропорту. Внутренняя неудовлетворенность теми сведениями, которые им с итальянцем удалось узнать от вдовы, не давала энтомологу покоя и превратила его занятия в лаборатории из творческого научного поиска в рутинное отбывание положенных рабочих часов и выполнение самых необходимых обязанностей. Из неутомимого исследователя Пол, сам того не ожидая, превратился в унылого безутешного родственника, который никак не может избавиться от преследующего его наваждения – навязчивых воспоминаний об умершем племяннике. Нет, Ада Маргарет не была роковой женщиной, портрет которой нарисовал для себя профессор Канали. Племянник Пола женился на ней без всякого внешнего давления. Не была молодая женщина ни соблазнительницей, ни фривольной особой, как представлял ее себе итальянец. Тем не менее в одном Федерико был прав: Марк скончался при весьма странных, не поддающихся логическому объяснению обстоятельствах. Единственным человеком, который мог пролить свет на это событие, естественно, была вдова покойного. И никто, кроме самого Пола, не мог даже попытаться разговорить эту женщину, разворошить покрытые пеплом, но еще жарко тлеющие уголья недавнего прошлого.
Как всегда, Ада при встрече поцеловала его в обе щеки. Некоторое время они просто гуляли по улицам, выбирая кафе. Им хотелось найти место тихое, спокойное, где посетители не пытаются поразить друг друга экстравагантным поведением и какими-то немыслимыми нарядами, а колонки, висящие по углам, не стонут от разрывающей динамики эклектичной музыки. Наконец они нашли то, что искали, – в узком переулке по соседству с домом иммигрантов, живущих в Лондоне уже в пятом поколении. Паб был маленький и не слишком броско оформленный. Скромность обстановки умело маскировалась царившим в помещении полумраком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В тот день Антонио не понял, что имел в виду отец, говоря про «море и другой берег». Поначалу он не подумал ни про океан, разделяющий Старый и Новый Свет, ни про какое-то иное бескрайнее море, а почему-то представил себе достаточно небольшую по мировым меркам лагуну, окруженную со всех сторон сушей, наподобие тех, по которым совершали свои великие плавания такие легендарные путешественники, как Одиссей или Ясон; благословленные богами или же, наоборот, бегущие от Божьей кары, они были совсем не похожи на тех покойников, чьи тела выкапывали из могил и пожирали в ходе ритуального празднества Дня усопших далекие предки Антонио. Каким же безумно диким и омерзительным должен был казаться европейцам, впервые увидевшим такое святотатство, этот каннибальский ритуал, равно как и молитвы и заговоры, произносимые с целью воскрешения зомби. Для Антонио, матерью которого была англичанка, холодность, скрытность и прилизанное благочестие Европы ассоциировались с чисто женским началом, встроенным и в его душу, находящуюся в хрупком равновесии.
Эта проекция внутреннего «я», ускользающая от любого контроля со стороны разума, была создана из той же ткани, что и деревянная кукла, и неуловимое тело Гая Фокса, того ненавистного предателя, которого презирающие языческие обряды англичане должны были сжигать каждый год на гигантских кострах, чтобы не дать ему воскреснуть.
Небеса разверзлись, и ливень обрушился на город в полную силу. Антонио чувствовал, как мгновенно намокли его черные волосы и вода стала стекать за воротник. Сквозь завесу ливня он с трудом разглядел старинную стену, к которой был пристроен огромный особняк Винченцо де Лукки и его похотливой дочери. Прежде чем сдаться на милость этой парочки, мексиканец решил если не подстраховаться, то хотя бы проинформировать своего адвоката о том, что он собирается сделать. Свернув с нужной ему улицы, он заглянул в какое-то грязноватое кафе. Заказав бренди и попросив принести полотенце, вытер мобильник и набрал знакомый номер. У адвоката был включен автоответчик.
– Ласло, – вялым, апатичным голосом проговорил Антонио, – я опоздал на самолет и вообще не знаю, смогу ли попасть в аэропорт. Уехать сейчас я не могу. Мой друг, профессор Канали, пропал. Ты делай то, что считаешь нужным, и защищай меня до победного конца. Веди дело вне зависимости от того, что со мной случится. Я почему-то уверен, что ты так и поступишь, хотя бы из чувства профессиональной чести, которую я всегда так ценил в тебе. Если мне удастся сделать то, что я задумал, я сразу же позвоню, если нет – делай все, что сочтешь нужным. Мой мобильник будет включен – как знать, может быть, мне еще придется обратиться к тебе за помощью.
Записывая это сообщение, Антонио внутренне надеялся, что Ласло услышит его раньше, чем случится непоправимое, и его слова не будут посланием с того света. Впрочем, полной уверенности в этом у него, конечно, не было. Выпив одним глотком поданный ему бренди, он решил, что будет гнать от себя неприятные мысли, по крайней мере касающиеся его самого. Выйдя из кафе, перешел улицу и все под тем же непрерывным ливнем направился к дому де Лукки.
Холодные руки Коломбины открыли ему дверь и помогли снять мокрую одежду. Все повторилось точь-в-точь как в тот день, когда Федерико впервые переступил порог этого дома и был таким же трогательно промокшим, каким сегодня предстал мексиканец. Точно так же Андреа проводила его в ванную комнату и вынула стопку полотенец со своими вышитыми инициалами. Издалека, из большой гостиной, доносилась музыка Пьетро Антонио Локателли – «Кончерти гросси». Там у камина о чем-то беседовали Винченцо де Лукка и его друг, библиотекарь из Национальной библиотеки. Оба только что перечитали интереснейшую книгу Джоаккино Вольпе, изданную в 1940 году и посвященную истории фашистского движения. Библиотекарь рассказал актеру, что эта книга, сохранившаяся буквально в считанных экземплярах, в свое время была распространена по всем итальянским консульствам. Было это незадолго до Второй мировой войны. На довольно дешевой бумаге мелким слепым шрифтом объяснялась роль фашизма в мировой политике и его великое предназначение в истории. Фашизм, согласно утверждению автора, был «первой искренней и подлинно жизнеспособной политической доктриной, рожденной при этом в рядах наших врагов»; эту цитату автор приводил, ссылаясь на статью Энрико Коррадини, опубликованную в 1909 году на страницах националистической газеты «Триколор». Уже тогда идеологи фашизма мечтали «освободить рабочий мир от демагогической тирании демократов и социалистов, чтобы привлечь его к великому делу создания империалистического государства».
– Если это истоки фашизма, то я, без сомнения, новое земное воплощение Савонаролы, – с усмешкой заявил старый Арлекин, красуясь перед снисходительно улыбающимся библиотекарем.
Антонио тем временем стоял под горячим душем, наслаждаясь тем, как уже не дождевая, а водопроводная нагретая вода стекает по его усталому телу. Коломбина же подсматривала за ним в замочную скважину, как маленькая, плохо воспитанная девочка, которая подглядывает и шпионит за друзьями, чтобы потом в ходе игры выложить в качестве главного козыря ставшую ей известной сокровенную тайну кого-нибудь из мальчишек.
Пол договорился встретиться с Адой Маргарет Слиммернау на одном из углов площади Пикадилли. Под предлогом необходимости хоть немного отвлечь столь рано овдовевшую молодую женщину он хотел завести разговор на интересовавшую его тему и прояснить кое-какие непонятные ему моменты, тревожившие его всякий раз, когда он вспоминал своего племянника, чьи родители, кстати, также не оставили надежды выпытать у Пола какие-то новые подробности, касающиеся обстоятельств смерти молодого человека.
Этот район Лондона всегда многолюден и на первый взгляд производит впечатление места, где постоянно царит праздник – вне зависимости от даты, дня недели и времени суток. Лишь присмотревшись, можно понять, какое одиночество и какая тревога накатывают на человека, погруженного в этот кипящий котел, наполненный жаждущими развлечения душами. Карманники, любители азартных игр, завсегдатаи модных кафе, всевозможные параноики приходили сюда, чтобы насладиться ощущением причастности к источнику порочных удовольствий. Те же, кто появлялся здесь вечерами или по выходным, сменив офисный костюм на менее официальный наряд, считали своим долгом подчеркнуть, что приходят в эти злачные места лишь для того, чтобы проявить свой демократизм и космополитизм, свойственные подлинному джентльмену еще со времен Британской империи.
Со дня смерти племянника Пол так и не смог восстановить былой ритм и эффективность своей научной работы. Ему никак не удавалось по-настоящему сосредоточиться на брачном роении зеленых мух или на смертоносных хоботках привезенных из Африки москитов, пребывавших в полуличиночном состоянии в подвале, где постоянная высокая температура поддерживалась благодаря теплу, выделяемому проезжающими совсем близко поездами подземки. Полу все не удавалось заняться вплотную этой колонией, которая могла стать настоящим бедствием для ничего не подозревающего города, согревающего личинки африканских убийц своим теплом. Впрочем, все это в последнее время мало занимало ученого, который непроизвольно сосредоточился не на наблюдениях за подопытными насекомыми и не на анализе полученных фактов, а на тайнах и загадках, связанных с исчезновением и смертью его племянника. В мире, где внимание привлекает лишь массовая гибель людей, будь то в результате стихийных бедствий или военных конфликтов, смерть одного-единственного человека не могла иметь никакого значения, пусть даже сам факт его гибели отмечен в колонках местных новостей провинциальной прессы. Смерть индивидуума перестала быть важным событием, превратившись в ничтожное звено огромной цепи событий, приводящих к гибели массовой и, главное, внешне эффектной. Кроме того, важнейшим фактором, влиявшим на значимость очередной трагедии, становился факт присутствия при этом печальном событии достаточного количества телекамер и журналистских фотоаппаратов. Смерть становилась всеобщим достоянием только в форме видеоклипа или фоторепортажа. Лишь подлинно массовые трагедии могли быть удостоены развернутого десятиминутного сюжета в аналитической программе, следующей сразу же за главным выпуском новостей. В любом случае важнейшей задачей для тех, кто дозировал информацию, было не перекормить массового зрителя печальными известиями. Соотношение хороших и плохих новостей должно было соблюдаться неукоснительно. Вот почему одна-единственная частная трагедия, затерявшаяся на фоне массовых смертей, перестала иметь хоть какую-то ценность для тех, кто информировал общество о подобных событиях. «Это же страшная опасность для всех нас, для всего общества! – размышлял Пол, выходя из метро и направляясь к условленному месту встречи. – С нами могут делать все, что угодно, и никто, ни один человек ни в одной стране мира, не обратит внимания на то, что с нами творится. Да что там, никто просто не заметит, живы мы или уже покинули этот мир».
Воспоминания о Федерико преследовали Пола со дня их расставания в аэропорту. Внутренняя неудовлетворенность теми сведениями, которые им с итальянцем удалось узнать от вдовы, не давала энтомологу покоя и превратила его занятия в лаборатории из творческого научного поиска в рутинное отбывание положенных рабочих часов и выполнение самых необходимых обязанностей. Из неутомимого исследователя Пол, сам того не ожидая, превратился в унылого безутешного родственника, который никак не может избавиться от преследующего его наваждения – навязчивых воспоминаний об умершем племяннике. Нет, Ада Маргарет не была роковой женщиной, портрет которой нарисовал для себя профессор Канали. Племянник Пола женился на ней без всякого внешнего давления. Не была молодая женщина ни соблазнительницей, ни фривольной особой, как представлял ее себе итальянец. Тем не менее в одном Федерико был прав: Марк скончался при весьма странных, не поддающихся логическому объяснению обстоятельствах. Единственным человеком, который мог пролить свет на это событие, естественно, была вдова покойного. И никто, кроме самого Пола, не мог даже попытаться разговорить эту женщину, разворошить покрытые пеплом, но еще жарко тлеющие уголья недавнего прошлого.
Как всегда, Ада при встрече поцеловала его в обе щеки. Некоторое время они просто гуляли по улицам, выбирая кафе. Им хотелось найти место тихое, спокойное, где посетители не пытаются поразить друг друга экстравагантным поведением и какими-то немыслимыми нарядами, а колонки, висящие по углам, не стонут от разрывающей динамики эклектичной музыки. Наконец они нашли то, что искали, – в узком переулке по соседству с домом иммигрантов, живущих в Лондоне уже в пятом поколении. Паб был маленький и не слишком броско оформленный. Скромность обстановки умело маскировалась царившим в помещении полумраком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76