Несмотря на тяжесть нанесенных ей ранений, миссис Кларк смогла дать нам кое-какую информацию. Пит.
Она лежит на животе на помойке, ее лифчик задран, трусы спущены, его штаны – тоже.
Ноубл встает:
– Миссис Кларк провела вечер пятницы в клубе «Мекка», в центре Брэдфорда. Покинув «Мекку», миссис Кларк направилась к стоянке такси и заняла очередь, она собиралась ехать домой, в Бирли. Поскольку очередь была очень длинной, миссис Кларк решила пойти пешком и попытаться поймать машину по дороге. Некоторое время спустя к обочине подъехала машина, и водитель предложил подвезти миссис Кларк до дома. Она согласилась.
Ноубл замолкает, оглядывается на Джорджа.
Он кончает себе в ладонь, потом режет ее.
– Господа, мы ищем автомобиль марки «Форд-кортина-2», седан, белый или желтый, с черной крышей.
Мы вскакиваем на ноги, почти бегом направляясь к выходу.
Треугольник кожи, кусочек плоти.
– Водитель – белый, лет тридцати пяти, крупного телосложения, ростом около шести футов, волосы светло-каштановые, до плеч, широкие брови и пухлые щеки. Очень большие кисти рук.
На потом.
Комната – в огне.
ПОПАЛСЯ, ГАД, ПОПАЛСЯ.
Я смотрю на Радкина, нервного, бесстрастного, за много миль, много лет отсюда.
Но что-то не так.
– В данный момент осматривается место преступления, проверяются отпечатки шин, наши брэдфордские коллеги ходят по домам, опрашивают потенциальных свидетелей, – говорит Олдерман.
Стук в дверь, тысячи раз в тысячи дверей, тысячи жен, косящихся на мужей, бледных, как простыни, тысячи простыней.
Снова Ноубл:
– Отчет судмедэкспертов будет готов в течение часа, но Фарли уже сказал, что это – наш клиент. Наш Потрошитель, – говорит он, последнее слово – сквозь зубы.
Бесконечно.
Олдман встает, на секунду замирает перед своими войсками, перед своей личной маленькой армией.
– Он облажался, ребята. Пора брать мудака.
Мы готовы, мы под напряжением.
Ноубл пытается перекричать электрические разряды:
– Так, распределение: старший следователь Олдерман и Прентис – в Брэдфорд, инспектор Радкин – наверх, Отдел по борьбе с проституцией и административная часть остаются здесь.
Я оборачиваюсь и вижу в дверях старшего следователя Джобсона, Сову; он выглядит вымотанным и постаревшим, под тяжелой оправой – покрасневшие глаза.
Я киваю, и он начинает пробираться ко мне против течения толпы.
– Как Билл? – спрашивает он, перекрикивая шум.
– Ничего хорошего, – отвечаю я.
Мы стоим в стороне.
Морис Джобсон держит меня за локоть:
– А как Луиза и малыш?
– Да все нормально.
– Я все собирался заехать, но со всеми этими… – он обводит взглядом комнату, полицейские торопятся к выходу, сотрудники Отдела по борьбе с проституцией на месте, Крейвен не спускает с нас глаз.
– Знаю, знаю.
Он смотрит на меня:
– Тебе, наверное, тяжело?
– Луизе еще тяжелее, она каждый день с Бобби, да еще в больницу приходится ездить.
– Хорошо хоть она из семьи полицейского, знает, как оно бывает.
– Ну да, – говорю я.
– Передавай им огромный привет, ладно? Я постараюсь заехать повидаться с Биллом в эти выходные. Если получится, – добавляет он.
– Спасибо.
Потом он еще раз смотрит на меня и говорит:
– Если тебе что надо – ты не стесняйся, ладно?
– Спасибо.
И мы расходимся: он – к Джорджу, я – наверх, думая:
Дядя Морис, Сова, мой ангел-хранитель.
Радкин и Эллис молча сидят в кабинете Ноубла и ждут.
Я вхожу – Эллис раскрывает варежку:
– Так что ты думаешь, нам теперь опять в Престон ехать?
– Хрен его знает, – говорю я, присаживаясь.
– А ты что думаешь, начальник? – продолжает он.
Радкин пожимает плечами и зевает.
Эллис:
– Я думаю, мы его к концу завтрашнего дня заметем.
Мы с Радкиным молчим.
Эллис продолжает разговаривать сам с собой:
– Может, они нас в «Мекку» пошлют. Было бы неплохо – выпить, телкам по ушам потереть…
Дверь открывается – входит Ноубл с протоколом в руках.
Он садится за свой стол и открывает папку:
– Значит, так. Донни Фэйрклоф, белый, тридцать шесть лет, живет в Падси со своей престарелой матерью. Таксист. Ездит на белом «Форде-кортина» с черной крышей.
– Е-мое, – говорит Эллис.
Ноубл кивает:
– Точно. Его имя уже всплывало в прошлом году в связи с делом Джоан Ричардс.
– Любит кусаться, – добавляю я, думая: голая и искусанная, красные полосы на груди, на животе, на заднице,
– Так, хорошо, – говорит Ноубл, он кажется довольным. – Мы его уже пару раз задерживали…
Радкин поднимает глаза:
– Группа крови?
– Третья.
Мы паркуемся на Монреаль-авеню, не доезжая ста метров до стоянки такси.
Стук в окно.
Радкин опускает стекло.
Урод из Отдела по борьбе с проституцией заглядывает в машину с жирной улыбкой.
Я вижу, как он трахает Дженис на полу фургона, как фотографирует, как сосет ее грудь…
– Он только что вошел.
Я подхожу к нему сзади, оттаскиваю его за волосы и распарываю ему горло «розочкой»…
– Что еще? – спрашивает Радкин.
– Да все, что ты хочешь, е-мое.
Я выволакиваю его из фургона, штаны болтаются у него на пятках, я достаю фотоаппарат…
– Надо повязать мудака на месте. И выбить из него все, что надо, – говорит Эллис.
– Ты с нами? – спрашивает Радкин, оборачиваясь ко мне.
Мужик из Отдела по борьбе с проституцией смотрит на меня, потом бросает на заднее сиденье ключи.
– Коричневый «датсун» за углом, на Калгари.
– По крайней мере, нас долго упрашивать не придется, – ржет Эллис.
– Давай, пошел, – улыбается Радкин.
– Я, что ли? – переспрашивает Эллис.
– Дай ему ключи, – говорит мне Радкин.
Я передаю их вперед, мужик из Отдела по борьбе с проституцией все еще смотрит на меня не отрываясь.
– Я что, тебе нравлюсь?
Он улыбается:
– Ты ведь – Боб Фрейзер?
Я держу руку на ручке.
– Да, а в чем дело?
– Боб, не надо, – говорит Радкин.
Мудак из Отдела по борьбе с проституцией пятится от машины с обычным для таких случаев текстом:
– А че за проблема-то?
Радкин выходит и что-то говорит ему, оглядываясь. Эллис оборачивается, вздыхает:
– Вот черт, – и выходит из машины.
Я сижу на заднем сиденье «ровера» и наблюдаю за ними.
Мужик удаляется вместе с Эллисом.
Радкин снова садится в машину.
– Как его зовут? – спрашиваю я.
Радкин смотрит на меня в зеркало заднего обзора.
– Ты что, не можешь мне сказать, как его зовут?
– Спроси лучше Крейвена, – говорит он. Потом:
– Черт, пересаживайся вперед. Он уходит.
Я сажусь вперед, он заводит мотор, и мы срываемся с места.
Я беру рацию, пытаюсь связаться с Эллисом.
Без результата.
– Этот мудак все еще тявкает, – бросает Радкин сквозь зубы.
– Надо было мне пойти одному, – говорю я.
– Не надо. Один ты уже достаточно напортачил.
Мы стоим на перекрестке с Хэйрхиллс.
Белая «кортина» Фэйрлофа с черной крышей поворачивает налево, в сторону Лидса.
Я снова пытаюсь связаться с Эллисом.
Он отвечает.
– Вытащи, бля, свой долбаный палец из задницы! – кричу я. – Он едет в Лидс.
Я прерываю связь прежде, чем он успевает рассердить Радкина еще больше.
Фэйрклоф поворачивает направо на Раундхей-роуд.
Я пишу:
04.06.77, 16:18, переулок Хэйрхиллс, правый поворот на Раундхей-роуд.
Он выжимает газ, я пишу дальше:
Бэйзуотер Кресент.
Бэйзуотер Террес.
Бэйзуотер Pay.
Бэйзуотер Гроув.
Бэйзуотер Маунт.
Бэйзуотер Плейс.
Бэйзуотер-авеню.
Бэйзуотер-роуд.
Он поворачивает направо на Баррак-роуд, мы едем прямо.
– Правый поворот на Баррак-роуд! – кричит Радкин мне, я – в рацию Эллису.
Я вижу Эллиса в зеркало заднего обзора, он включает правый поворотник.
– Он у него на хвосте, – говорю я.
Голос Эллиса скрежещет в нашей машине:
– Он паркуется у клиники.
Мы поворачиваем направо и съезжаем к обочине за перекрестком с Чапелтаун-роуд.
– Подбирает жирную пакистанскую сучку с кучей барахла, видно, затарилась в магазинах, – говорит Эллис. – Движется в вашем направлении.
Мы смотрим, как «кортина» проезжает мимо нас и выворачивает обратно на Раундхей-роуд.
– Мы едем за ним, – говорю я в рацию.
Радкин отъезжает от обочины.
– Скажи Эллису, чтобы подхватил его у следующего светофора, – говорит Радкин.
Я выполняю команду.
Радкин паркуется.
Мы стоим у въезда на Спенсер Плейс, у входа в дом Дженис.
Я смотрю на него.
– Тебе надо доделать свои дела, – говорит он, наклоняясь через мое сиденье и открывая мне дверь.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего. Будь здесь в семь.
– А что с Фэйрклофом?
– Мы сами справимся.
– Спасибо, Скип, – говорю я и выхожу из машины. Он закрывает дверь и уезжает по Раундхей-роуд
с рацией в руке. Я смотрю ему вслед.
Я смотрю на часы.
Полпятого.
Два с половиной часа.
Я стучу в дверь и жду.
Ничего.
Я поворачиваю ручку.
Дверь открывается.
Я вхожу.
Окно открыто, ящики вытащены из комода, с кровати снято белье, по радио – «Горячий Шоколад»: «Ты снова победил»…
Шкафы пусты.
Я беру с туалетного столика письмо.
Бобу.
Я читаю.
Она ушла.
* * *
Звонок в студию: А дело-то в том, что на половине домов британские флаги висят вверх ногами, черт побери.
Джон Шар к: Как можно!
Слушатель: Конечно, вы, Джон, можете смеяться, но представьте, каково это, если повсюду будут висеть перевернутые распятия.
Джон Шарк: Ну, перевернутый флаг и перевернутое распятие – это все-таки не одно и то же.
Слушатель: Разумеется, одно и то же, глупый ты мудак. На флаге-то что? Крест. Так ведь?
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Воскресенье, 5 июня 1977 года
Глава восьмая
– Еще один случай, – сказал Хадден.
Но я лежал не шевелясь, глядя, как крохотные черные и белые шотландцы стоят на коленях и голыми руками выдирают из земли траву с корнями. Телефон выскользнул из моей руки, я думал: Кэрол, Кэрол, вот так оно теперь и будет всегда, во веки веков, а, Кэрол?
– Пресс-конференция завтра.
– В воскресенье?
– Понедельник – общегосударственный выходной.
– Это подпортит тебе освещение юбилейных торжеств.
– Она жива.
– Правда?
– Ей просто повезло.
– Ты так думаешь?
– Олдман считает, ему помешали.
– Молодец Джордж. Шапку долой.
– Олдман говорит, что, если ты что-то получишь, ты должен немедленно с ним связаться.
– Значит, он что-то с нее взял?
– Олдман не говорит. И ты помалкивай.
О, Кэрол, разве на том свете не бывает чудес?
Очередной голос в брэдфордской квартире, там, в темноте, за плотными шторами.
Ка Су Пен подняла глаза, ее губы шевелились, слова отставали от них:
– В октябре прошлого года я была проституткой.
Она приехала сюда за десять тысяч миль, чтобы сидеть среди тусклой, обшарпанной мебели, с серой кожей и с синими волосами, за десять тысяч миль, чтобы трахаться с йоркширскими мужиками за грязные пятерки, зажатые в потных кулаках.
Десять тысяч миль, чтобы кончить вот так:
– Я тут мало кого знаю, поэтому я обычно одна. Я работаю на Ламлейн ранним вечером, до закрытия пабов. Он подобрал меня у Персевиранс, или Перси, как тут говорят. Машина была темная, чистая. Он был дружелюбен, молчалив и дружелюбен. Сказал, что мало спал, что очень устал. Я говорю, я тоже. Усталые глаза, у него были такие усталые глаза. Мы поехали на спортивную площадку у Уайт Эбби, он спросил сколько, я сказала – пятерка, он сказал, что заплатит мне потом, но я сказала – деньги вперед, потому что потом он может не заплатить, такое уже бывало. Он сказал – хорошо и чтобы я пересела назад. Я вышла из машины, он тоже, и тут он ударил меня по голове молотком. Он ударил меня три раза, и я упала на траву, а он хотел ударить меня еще раз, но я закрыла глаза и подняла руку, тогда он ударил меня по руке, потом он вдруг перестал, я слышала, как он дышал мне в ухо, а потом дыхание прекратилось, и его уже не было, а я лежала, все было черно-белое, мимо ехали машины, потом я встала и пошла к телефонной будке, позвонила в полицию, они приехали и отвезли меня в больницу.
На ней была кремовая блузка и такие же брюки, она сидела, сжав ноги, ее босые пальцы касались друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Она лежит на животе на помойке, ее лифчик задран, трусы спущены, его штаны – тоже.
Ноубл встает:
– Миссис Кларк провела вечер пятницы в клубе «Мекка», в центре Брэдфорда. Покинув «Мекку», миссис Кларк направилась к стоянке такси и заняла очередь, она собиралась ехать домой, в Бирли. Поскольку очередь была очень длинной, миссис Кларк решила пойти пешком и попытаться поймать машину по дороге. Некоторое время спустя к обочине подъехала машина, и водитель предложил подвезти миссис Кларк до дома. Она согласилась.
Ноубл замолкает, оглядывается на Джорджа.
Он кончает себе в ладонь, потом режет ее.
– Господа, мы ищем автомобиль марки «Форд-кортина-2», седан, белый или желтый, с черной крышей.
Мы вскакиваем на ноги, почти бегом направляясь к выходу.
Треугольник кожи, кусочек плоти.
– Водитель – белый, лет тридцати пяти, крупного телосложения, ростом около шести футов, волосы светло-каштановые, до плеч, широкие брови и пухлые щеки. Очень большие кисти рук.
На потом.
Комната – в огне.
ПОПАЛСЯ, ГАД, ПОПАЛСЯ.
Я смотрю на Радкина, нервного, бесстрастного, за много миль, много лет отсюда.
Но что-то не так.
– В данный момент осматривается место преступления, проверяются отпечатки шин, наши брэдфордские коллеги ходят по домам, опрашивают потенциальных свидетелей, – говорит Олдерман.
Стук в дверь, тысячи раз в тысячи дверей, тысячи жен, косящихся на мужей, бледных, как простыни, тысячи простыней.
Снова Ноубл:
– Отчет судмедэкспертов будет готов в течение часа, но Фарли уже сказал, что это – наш клиент. Наш Потрошитель, – говорит он, последнее слово – сквозь зубы.
Бесконечно.
Олдман встает, на секунду замирает перед своими войсками, перед своей личной маленькой армией.
– Он облажался, ребята. Пора брать мудака.
Мы готовы, мы под напряжением.
Ноубл пытается перекричать электрические разряды:
– Так, распределение: старший следователь Олдерман и Прентис – в Брэдфорд, инспектор Радкин – наверх, Отдел по борьбе с проституцией и административная часть остаются здесь.
Я оборачиваюсь и вижу в дверях старшего следователя Джобсона, Сову; он выглядит вымотанным и постаревшим, под тяжелой оправой – покрасневшие глаза.
Я киваю, и он начинает пробираться ко мне против течения толпы.
– Как Билл? – спрашивает он, перекрикивая шум.
– Ничего хорошего, – отвечаю я.
Мы стоим в стороне.
Морис Джобсон держит меня за локоть:
– А как Луиза и малыш?
– Да все нормально.
– Я все собирался заехать, но со всеми этими… – он обводит взглядом комнату, полицейские торопятся к выходу, сотрудники Отдела по борьбе с проституцией на месте, Крейвен не спускает с нас глаз.
– Знаю, знаю.
Он смотрит на меня:
– Тебе, наверное, тяжело?
– Луизе еще тяжелее, она каждый день с Бобби, да еще в больницу приходится ездить.
– Хорошо хоть она из семьи полицейского, знает, как оно бывает.
– Ну да, – говорю я.
– Передавай им огромный привет, ладно? Я постараюсь заехать повидаться с Биллом в эти выходные. Если получится, – добавляет он.
– Спасибо.
Потом он еще раз смотрит на меня и говорит:
– Если тебе что надо – ты не стесняйся, ладно?
– Спасибо.
И мы расходимся: он – к Джорджу, я – наверх, думая:
Дядя Морис, Сова, мой ангел-хранитель.
Радкин и Эллис молча сидят в кабинете Ноубла и ждут.
Я вхожу – Эллис раскрывает варежку:
– Так что ты думаешь, нам теперь опять в Престон ехать?
– Хрен его знает, – говорю я, присаживаясь.
– А ты что думаешь, начальник? – продолжает он.
Радкин пожимает плечами и зевает.
Эллис:
– Я думаю, мы его к концу завтрашнего дня заметем.
Мы с Радкиным молчим.
Эллис продолжает разговаривать сам с собой:
– Может, они нас в «Мекку» пошлют. Было бы неплохо – выпить, телкам по ушам потереть…
Дверь открывается – входит Ноубл с протоколом в руках.
Он садится за свой стол и открывает папку:
– Значит, так. Донни Фэйрклоф, белый, тридцать шесть лет, живет в Падси со своей престарелой матерью. Таксист. Ездит на белом «Форде-кортина» с черной крышей.
– Е-мое, – говорит Эллис.
Ноубл кивает:
– Точно. Его имя уже всплывало в прошлом году в связи с делом Джоан Ричардс.
– Любит кусаться, – добавляю я, думая: голая и искусанная, красные полосы на груди, на животе, на заднице,
– Так, хорошо, – говорит Ноубл, он кажется довольным. – Мы его уже пару раз задерживали…
Радкин поднимает глаза:
– Группа крови?
– Третья.
Мы паркуемся на Монреаль-авеню, не доезжая ста метров до стоянки такси.
Стук в окно.
Радкин опускает стекло.
Урод из Отдела по борьбе с проституцией заглядывает в машину с жирной улыбкой.
Я вижу, как он трахает Дженис на полу фургона, как фотографирует, как сосет ее грудь…
– Он только что вошел.
Я подхожу к нему сзади, оттаскиваю его за волосы и распарываю ему горло «розочкой»…
– Что еще? – спрашивает Радкин.
– Да все, что ты хочешь, е-мое.
Я выволакиваю его из фургона, штаны болтаются у него на пятках, я достаю фотоаппарат…
– Надо повязать мудака на месте. И выбить из него все, что надо, – говорит Эллис.
– Ты с нами? – спрашивает Радкин, оборачиваясь ко мне.
Мужик из Отдела по борьбе с проституцией смотрит на меня, потом бросает на заднее сиденье ключи.
– Коричневый «датсун» за углом, на Калгари.
– По крайней мере, нас долго упрашивать не придется, – ржет Эллис.
– Давай, пошел, – улыбается Радкин.
– Я, что ли? – переспрашивает Эллис.
– Дай ему ключи, – говорит мне Радкин.
Я передаю их вперед, мужик из Отдела по борьбе с проституцией все еще смотрит на меня не отрываясь.
– Я что, тебе нравлюсь?
Он улыбается:
– Ты ведь – Боб Фрейзер?
Я держу руку на ручке.
– Да, а в чем дело?
– Боб, не надо, – говорит Радкин.
Мудак из Отдела по борьбе с проституцией пятится от машины с обычным для таких случаев текстом:
– А че за проблема-то?
Радкин выходит и что-то говорит ему, оглядываясь. Эллис оборачивается, вздыхает:
– Вот черт, – и выходит из машины.
Я сижу на заднем сиденье «ровера» и наблюдаю за ними.
Мужик удаляется вместе с Эллисом.
Радкин снова садится в машину.
– Как его зовут? – спрашиваю я.
Радкин смотрит на меня в зеркало заднего обзора.
– Ты что, не можешь мне сказать, как его зовут?
– Спроси лучше Крейвена, – говорит он. Потом:
– Черт, пересаживайся вперед. Он уходит.
Я сажусь вперед, он заводит мотор, и мы срываемся с места.
Я беру рацию, пытаюсь связаться с Эллисом.
Без результата.
– Этот мудак все еще тявкает, – бросает Радкин сквозь зубы.
– Надо было мне пойти одному, – говорю я.
– Не надо. Один ты уже достаточно напортачил.
Мы стоим на перекрестке с Хэйрхиллс.
Белая «кортина» Фэйрлофа с черной крышей поворачивает налево, в сторону Лидса.
Я снова пытаюсь связаться с Эллисом.
Он отвечает.
– Вытащи, бля, свой долбаный палец из задницы! – кричу я. – Он едет в Лидс.
Я прерываю связь прежде, чем он успевает рассердить Радкина еще больше.
Фэйрклоф поворачивает направо на Раундхей-роуд.
Я пишу:
04.06.77, 16:18, переулок Хэйрхиллс, правый поворот на Раундхей-роуд.
Он выжимает газ, я пишу дальше:
Бэйзуотер Кресент.
Бэйзуотер Террес.
Бэйзуотер Pay.
Бэйзуотер Гроув.
Бэйзуотер Маунт.
Бэйзуотер Плейс.
Бэйзуотер-авеню.
Бэйзуотер-роуд.
Он поворачивает направо на Баррак-роуд, мы едем прямо.
– Правый поворот на Баррак-роуд! – кричит Радкин мне, я – в рацию Эллису.
Я вижу Эллиса в зеркало заднего обзора, он включает правый поворотник.
– Он у него на хвосте, – говорю я.
Голос Эллиса скрежещет в нашей машине:
– Он паркуется у клиники.
Мы поворачиваем направо и съезжаем к обочине за перекрестком с Чапелтаун-роуд.
– Подбирает жирную пакистанскую сучку с кучей барахла, видно, затарилась в магазинах, – говорит Эллис. – Движется в вашем направлении.
Мы смотрим, как «кортина» проезжает мимо нас и выворачивает обратно на Раундхей-роуд.
– Мы едем за ним, – говорю я в рацию.
Радкин отъезжает от обочины.
– Скажи Эллису, чтобы подхватил его у следующего светофора, – говорит Радкин.
Я выполняю команду.
Радкин паркуется.
Мы стоим у въезда на Спенсер Плейс, у входа в дом Дженис.
Я смотрю на него.
– Тебе надо доделать свои дела, – говорит он, наклоняясь через мое сиденье и открывая мне дверь.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего. Будь здесь в семь.
– А что с Фэйрклофом?
– Мы сами справимся.
– Спасибо, Скип, – говорю я и выхожу из машины. Он закрывает дверь и уезжает по Раундхей-роуд
с рацией в руке. Я смотрю ему вслед.
Я смотрю на часы.
Полпятого.
Два с половиной часа.
Я стучу в дверь и жду.
Ничего.
Я поворачиваю ручку.
Дверь открывается.
Я вхожу.
Окно открыто, ящики вытащены из комода, с кровати снято белье, по радио – «Горячий Шоколад»: «Ты снова победил»…
Шкафы пусты.
Я беру с туалетного столика письмо.
Бобу.
Я читаю.
Она ушла.
* * *
Звонок в студию: А дело-то в том, что на половине домов британские флаги висят вверх ногами, черт побери.
Джон Шар к: Как можно!
Слушатель: Конечно, вы, Джон, можете смеяться, но представьте, каково это, если повсюду будут висеть перевернутые распятия.
Джон Шарк: Ну, перевернутый флаг и перевернутое распятие – это все-таки не одно и то же.
Слушатель: Разумеется, одно и то же, глупый ты мудак. На флаге-то что? Крест. Так ведь?
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Воскресенье, 5 июня 1977 года
Глава восьмая
– Еще один случай, – сказал Хадден.
Но я лежал не шевелясь, глядя, как крохотные черные и белые шотландцы стоят на коленях и голыми руками выдирают из земли траву с корнями. Телефон выскользнул из моей руки, я думал: Кэрол, Кэрол, вот так оно теперь и будет всегда, во веки веков, а, Кэрол?
– Пресс-конференция завтра.
– В воскресенье?
– Понедельник – общегосударственный выходной.
– Это подпортит тебе освещение юбилейных торжеств.
– Она жива.
– Правда?
– Ей просто повезло.
– Ты так думаешь?
– Олдман считает, ему помешали.
– Молодец Джордж. Шапку долой.
– Олдман говорит, что, если ты что-то получишь, ты должен немедленно с ним связаться.
– Значит, он что-то с нее взял?
– Олдман не говорит. И ты помалкивай.
О, Кэрол, разве на том свете не бывает чудес?
Очередной голос в брэдфордской квартире, там, в темноте, за плотными шторами.
Ка Су Пен подняла глаза, ее губы шевелились, слова отставали от них:
– В октябре прошлого года я была проституткой.
Она приехала сюда за десять тысяч миль, чтобы сидеть среди тусклой, обшарпанной мебели, с серой кожей и с синими волосами, за десять тысяч миль, чтобы трахаться с йоркширскими мужиками за грязные пятерки, зажатые в потных кулаках.
Десять тысяч миль, чтобы кончить вот так:
– Я тут мало кого знаю, поэтому я обычно одна. Я работаю на Ламлейн ранним вечером, до закрытия пабов. Он подобрал меня у Персевиранс, или Перси, как тут говорят. Машина была темная, чистая. Он был дружелюбен, молчалив и дружелюбен. Сказал, что мало спал, что очень устал. Я говорю, я тоже. Усталые глаза, у него были такие усталые глаза. Мы поехали на спортивную площадку у Уайт Эбби, он спросил сколько, я сказала – пятерка, он сказал, что заплатит мне потом, но я сказала – деньги вперед, потому что потом он может не заплатить, такое уже бывало. Он сказал – хорошо и чтобы я пересела назад. Я вышла из машины, он тоже, и тут он ударил меня по голове молотком. Он ударил меня три раза, и я упала на траву, а он хотел ударить меня еще раз, но я закрыла глаза и подняла руку, тогда он ударил меня по руке, потом он вдруг перестал, я слышала, как он дышал мне в ухо, а потом дыхание прекратилось, и его уже не было, а я лежала, все было черно-белое, мимо ехали машины, потом я встала и пошла к телефонной будке, позвонила в полицию, они приехали и отвезли меня в больницу.
На ней была кремовая блузка и такие же брюки, она сидела, сжав ноги, ее босые пальцы касались друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40