– Я предлагаю выставить мудака на линейку. Посмотрим, опознает его этот свидетель или нет.
Ждем.
– Алиби нет, тачка засветилась в момент убийства, свидетель застукал его на месте нападения на Джоан Ричардс, группа крови – та же. Так как вы считаете?
Олдман:
– Мудаку пи…дец.
Великолепная семерка.
Мы стоим, выстроившись в линейку в зале, где проходят пресс-конференции, стулья сдвинуты у дальней стены, Эллис и я – по обеим сторонам от Фэйрклофа, плюс два парня из Отдела по борьбе с проституцией и пара гражданских – для ровного счета, по пятаку на нос.
Мы, полицейские, все похожи между собой.
Обоим гражданским – за сорок.
На Донни не похож никто.
И вот мы стоим, выстроившись в линейку: номер три, четыре и пять. Номер четыре трясется, воняет, от него несет СТРАХОМ, НЕНАВИСТЬЮ и ГРЯЗНЫМИ МЫСЛЯМИ.
– Это – не дело, – стонет он. – У меня должен быть адвокат.
– Но ведь ты ничего плохого не сделал, Донни, – говорит Эллис. – Ты же сам все время это твердишь.
– Нет, не сделал.
– Посмотрим, – говорю я. – Посмотрим, кто ничего плохого не сделал.
Радкин заглядывает в помещение:
– Тихо, девочки. Смотрим прямо перед собой. Он открывает дверь пошире – Олдман, Ноубл и
Крейвен вводят Карен Бернс.
Карен, мать ее, Бернс.
Черт.
Она осматривает всех по порядку, смотрит на Крейвена, который кивает ей, делает шаг вперед.
Ноубл задерживает ее, кладет руку ей на плечо.
Он поворачивается к Радкину:
– А где, блин, номера?
– Черт.
Ноубл закатывает глаза, поворачивается к Карен Бернс и тихо говорит ей:
– Если вы узнаете мужчину, которого вы видели в прошлом году, в ночь на шестое февраля, встаньте, пожалуйста, прямо перед ним и коснитесь его правого плеча.
Она кивает, сглатывает и подходит к первому мужчине.
Она на него даже не смотрит.
В следующую секунду она направляется прямо к нам.
Она останавливается перед Эллисом, и я думаю: интересно, доводилось ли ему когда-нибудь ее трахать, и есть ли в этом помещении хоть один человек, которому не доводилось.
Эллис почти улыбается.
Она бросает взгляд на меня.
Я упираюсь глазами в противоположную стену, на белые пятна, где раньше висели фотографии.
Она идет дальше.
Фэйрклоф кашляет.
Она стоит перед ним.
Он смотрит на нее.
– Глаза вперед, – шипит Радкин.
Она смотрит на него.
Он улыбается.
Она поднимает руку.
Весь ряд поворачивается.
Она поправляет ремень сумки и смотрит на меня.
Я периферическим зрением вижу зубы Фэйрклофа, его ухмылку мне в лицо.
Он смеется.
Я сглатываю.
Она стоит передо мной и улыбается.
Я стаскиваю ее с постели, тащу по полу.
Я смотрю прямо перед собой.
Пара розовых трусов, сиськи болтаются.
Она внимательно рассматривает меня.
Она подо мной, закрывает лицо руками, потому что я бью ее изо всех сил.
Я чувствую, что меня начинает качать, у меня полный рот песка.
Я снова хлещу ее по лицу и смотрю на окровавленные губы, расквашенный нос.
Она смотрит на меня не отрываясь.
Кровь, размазанная по подбородку и шее, по груди и рукам.
У меня течет пот по лицу, по шее, по спине, по ногам – соленые реки.
И я стаскиваю с нее розовые трусы и тащу ее обратно на кровать, расстегиваю штаны и вставляю ей.
Она не шевелится.
Я снова бью ее по лицу и переворачиваю на живот.
Радкин стоит с ней рядом, Эллис поворачивается и смотрит на меня.
И теперь она начинает бороться, говорит, что так не надо.
Она поднимает руку.
Но я тыкаю ее лицом в грязные простыни.
Я делаю шаг назад.
Я вставляю ей член в задницу, и она кричит.
Она шмыгает носом, сморкается и улыбается.
Она лежит на кровати, кровь и сперма течет по ее ляжкам.
Я опускаю глаза.
Я встаю и делаю это снова, но теперь мне не больно.
– Его здесь нет, – говорит она, даже не взглянув на номера шесть и семь.
Я поднимаю глаза.
– Вы не хотите посмотреть еще раз? Для полной уверенности? – спрашивает Ноубл.
– Его здесь нет.
– Думаю, вам надо еще раз…
– Его здесь нет. Я хочу домой.
– Это еще что за херня? – орет Ноубл на Крейвена. – Ты сказал, что она сделает все, как надо…
– А ты Фрейзера, бля, спроси.
– Отвали, – говорит Радкин. – Это нас не касается.
Крейвен отплевывается, слюна застревает в его бороде. Мы все набились в кабинет Ноубла, Олдман сидит за его столом, снаружи – черным-черно, внутри – тоже:
– Она же тебя информирует?
– Ну и что, бля, такого? – говорит Эллис, и теперь я точно знаю, что он ее трахает.
То же самое знает и Крейвен.
– Ты что, имеешь ее, Майк? Заходишь на его территорию? – орет он, показывая на меня.
Я, слабым голосом:
– Отвянь.
Ноубл осматривает нас по очереди, качая головой:
– Да, вот это лажа.
– Ладно. Что дальше? – говорит Радкин, глядя то на Ноубла, то на Олдмана.
– Облажались вы, ребята, по полной программе.
– Мы же не можем отпустить мудака на все четыре стороны. Он – наш. Я это чувствую, – говорит Эллис.
– Он никуда не денется, – говорит Ноубл.
– Чувствую, мать его, – повторяет Эллис.
Радкин смотрит на Джорджа:
– Так что теперь?
Олдман:
– Не получилось по-хорошему, делайте по-плохому.
Он, голый, стоит на коленях, на полу, в углу, держится за яйца, тело – в крови.
У меня в руках нет никаких сил.
– Ну! – кричит Радкин снова и снова, еще и еще. Кричит: – Где ты был?
Я искал проститутку.
Он плачет.
Эллис впечатывает оба кулака Фэйрклофу в лицо.
– Скажи нам!
Я искал проститутку.
Он плачет.
– Ты, бля, убийца долбаный. Она не была шлюхой. Она была хорошей девочкой. Шестнадцать лет, на хер. Из хорошей верующей семьи. Ни разу даже ни с кем не трахалась. Ребенок, бля, она же еще ребенок.
Я искал проститутку.
Он просто плачет, лицо – как у Бобби, ни звука, одни слезы, рот открыт, плачет как ребенок, как младенец.
– Правду. Правду говори, мать твою!
Я искал проститутку.
Одни слезы.
Радкин поднимает его с пола, сажает на стул, привязывает его нашими ремнями и достает зажигалку.
– Ты, сука, посиди здесь и подумай, где ты, падла, был вчера в два часа ночи и что ты, бля, делал.
Я был в «Редбеке», на палу, в слезах.
Одни слезы.
Радкин открывает зажигалку. Мы с Эллисом раздвигаем его колени и держим их, а Радкин подносит пламя к его крохотным яичкам.
Я был в «Редбеке», на полу, в слезах.
Крик.
Дверь распахивается.
Олдман и Ноубл.
Ноубл:
– Отпустите его.
Мы:
– Что?
Олдман:
– Это не он. Опустите его, мать вашу.
* * *
Звонок в студию: Вы это, слышали про ту четырехлетнюю девочку? Говорят, ее увели с юбилейной вечеринки, изнасиловали и убили на кладбище, а родители в это время выпивали за здоровье Королевы.
Джон Шарк: Нефиговый у них вышел Юбилей, ничего не скажешь.
Слушатель: А эта женщина, которую столкнули с обрыва на Ботаническом заливе после очередных юбилейных торжеств?
Джон Шарк: Уже не говоря о том, что творит этот проклятый Потрошитель.
Слушатель: Так и есть, Джон. Проклятый Юбилей.
Передача Джопа Шарка
Радио Лидс
Четверг, 9 июня 1977
Глава двенадцатая
Тишина.
Жаркая, грязная, красноглазая тишина.
Двадцать четыре часа на нас четверых.
Олдман держал в руках письмо и не сводил с него глаз. На столе лежал кусочек цветастой ткани в пластиковом конверте. Ноубл избегал моего взгляда, Билл Хадден грыз ноготь, спрятав его в своей бороде.
Тишина.
Жаркая, грязная, желтая, потная тишина.
Четверг, 9 июня 1977 года.
Утренние заголовки смотрят на нас со стола:
ЗАГАДКА ПОТРОШИТЕЛЯ: УБИЙСТВО ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНЕЙ РЕЙЧЕЛ.
Вчерашние новости.
Олдман положил письмо на стол и еще раз прочитал его вслух:
Из ада.
Мистер Уайтхед,
Посылаю Вам, сэр, еще кое-что для Вашей коллекции. Хотел достать Вам что-нибудь изнутри, да собака помешала. Повезло корове.
Уже четыре, они говорят: три, но помните Престон? Семьдесят пятый год? Та тоже на моем счету. Тупая корова.
Ну ладно, предупредите блядей, чтобы не совались на улицы, потому что я чувствую, что скоро мне захочется снова.
Может, сделаю одну в честь Королевы. Обожаю нашу Королеву.
С Богом,
Льюис.
Я же вас предупреждал, так что вы все сами виноваты.
Тишина.
Затем Олдман:
– Почему ты, Джек?
– В смысле?
– Почему он пишет именно тебе?
– Не знаю.
– У него есть твой домашний адрес, – сказал Ноубл.
– Он есть в справочнике, – ответил я.
– Он есть в его личной записной книжке.
Олдман взял конверт:
– Сандерланд. Понедельник.
– Долго шло, – сказал Ноубл.
– Праздники. Юбилей, – сказал я.
– А в прошлый раз было из Престона, да? – сказал Хадден.
– Он не сидит на месте, – вздохнул Ноубл.
– Он же вроде водитель грузовика, дальнобойщик? – спросил Хадден.
– По-моему, он водитель такси, – сказал я.
Олдман и Ноубл молчали.
– То, что он прислал в прошлый раз, – спросил Хадден, – это было от Мари Уоттс?
– Нет, – сказал Ноубл, глядя на меня.
Хадден вытаращил глаза:
– А что же это было?
– Говядина, – улыбнулся Ноубл.
– Корова, – сказал я.
– Ага, – сказал Ноубл, перестав улыбаться.
– Но ведь это совпадает с тканью платья Линды Кларк? – спросил я Олдмана.
– Похоже на то, – сказал Ноубл, подчеркнув «похоже».
– Похоже на то? – повторил я.
– Господа, – сказал Олдман, поднимая руки и глядя на нас с Хадденом, – я буду с вами откровенен, но настаиваю на полной конфиденциальности.
– Договорились, – сказал Хадден.
Ноубл посмотрел на меня.
Я кивнул.
– Вчера был, похоже, самый кошмарный день в моей полицейской карьере. И вот от этого, – Олдман поднял со стола письмо и пластиковый конверт, – от этого мне легче совсем не стало. Как сказал Пит, первое письмо не годилось для предъявления в суде, но во втором случае экспертиза дала более однозначные результаты.
– Однозначные? – не сдержался я.
– Да, однозначные. Во-первых, это – один и тот же мужик; во-вторых, содержимое аутентично; в-третьих, предварительный анализ слюны выявил интересующую нас группу крови.
– Третью? – спросил Хадден.
– Да. Анализы первого письма были испорчены. В-четвертых, на обоих письмах присутствуют следы минерального масла, которое было обнаружено на обоих местах преступлений.
– Какого масла? – прямо спросил я.
– Машинной смазки, – ответил Ноубл, всем своим видом показывая, что дальнейших подробностей он сообщать не собирается.
– Наконец, по сути, – сказал Олдман, – угроза убийства за несколько дней до Рейчел Джонсон, упоминание Королевы и Юбилея, а также Престона, который якобы «тоже на его счету».
– О котором не писали в газетах? – спросил Хадден.
– Точно, – сказал Ноубл. – Именно в этом заключается отличие того преступления от всех остальных.
– Значит, ты думаешь, что это – он? – спросил я Олдмана напрямую.
– Да.
– Альф Хилл в этом не уверен.
– Уже уверен, – сказал Олдман, кивая на письмо.
УКФД.
Уэйкфилд.
– Я могу посмотреть престонский протокол?
– Поговори с Питом, – ответил Олдман, пожав плечами.
Билл Хадден, на краешке стула, не отрываясь от письма:
– Вы собираетесь предавать это огласке?
– Нет, пока нет.
– Значит, нам тоже пока не стоит что-либо писать?
– Нет, не стоит.
– Ты собираешься поставить в известность других редакторов? Брэдфорд, Манчестер?
– Нет, если только им не начнут приходить подобные письма от тайных поклонников.
– Есликто-то об этом пронюхает, вони будет много, – сказал я.
– Ну, значит, мы должны проследить, чтобы этого не случилось.
Заместитель начальника полиции Джордж Олдман взял стакан воды и посмотрел на свору.
Милгарт, 10:30.
Очередная пресс-конференция.
Том из Брэдфорда:
– Есть ли у вас на данный момент представление о том, какого человека вы ищете?
Олдман:
– Да. У нас есть очень четкое представление о том, какого человека мы ищем, и пока мы его не найдем, мы не можем гарантировать безопасность ни одной женщине. Мы ищем убийцу-психопата с патологической ненавистью к женщинам, которых он считает проститутками. Мы предполагаем, что кто-то помогает ему прятаться, поскольку в ряде случаев он возвращался домой с обширными кровавыми пятнами на одежде, что не могло остаться незамеченным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40