Я думал о ней, я думал о нем, колокольня церкви Св. Анны возвещала рассвет.
Телефон зазвонил снова, но я уже закрыл глаза.
Я проснулся в поту, словно насильник, после снов, в которых сам себе не мог признаться. Деревья за окном висели в раскаленном воздухе, раскачиваясь, как плакучие ивы, черная река, похожая на лаковую шкатулку, луна и звезды, вырезанные из гардин, заглядывали сверху в мое темное сердце:
Мальчик, забытый всем миром.
Я подтащил свою старую сумку по вытертому ковру к комоду, замер на секунду перед зеркалом, набитый жалкими костями потрепанный костюм, в котором я спал, в котором меня посещали сновидения, в котором я прятал свою шкуру.
Люблю, люблю, люблю.
Я сел перед комодом на табуретку, которую смастерил своими руками в студенческие годы, приложился к виски и стал размышлять о Диккенсе и его Эдвине, обо мне, о моем и обо всем твоем:
Эдди, Эдди, Эдди.
Я подпевал:
«Однажды мой принц придет ко мне», или, кажется, это было «Если б знала я, что ты придешь, пирог бы испекла»?
Ложь, которую мы произносим вслух, и ложь, которая остается недосказанной:
Кэрол, Кэрол, Кэрол.
Какой замечательный человек:
Надрочившись вдоволь, лежа на спине на полу ванной, пытаясь дотянуться до туалетной бумаги.
Я стер сперму с живота и смял бумагу в комок, пытаясь выкинуть их из головы.
Искушения Святого Джека.
Опять этот сон.
Опять мертвая женщина.
Опять вердикт и приговор.
Опять, все начинается опять.
Я проснулся, стоя на коленях на полу возле кровати, с руками, сложенными в благодарственной молитве Спасителю за то, что я – не убийца из собственных снов, за то, что он жил и простил меня, за то, что ее убил кто-то другой.
На двери загремела крышка почтового ящика.
Детские голоса запели в щель:
Джека объелся крэка, Джекоман – наркоман, иди в жопу, Джек Говноед.
Я не мог понять, утро это было или день, может быть, это была просто кучка школьников, прогуливающих уроки, которых принесло сюда, чтобы вынуть из меня мои нервы и выбросить их на солнцепек, на съедение муравьям.
Я лег на другой бок, вернулся к «Эдвину Друду» и стал ждать, пока кто-нибудь не придет и не заберет меня отсюда.
Снова зазвонил телефон.
Пока кто-нибудь не спасет мою душу.
– У тебя все нормально? Ты знаешь, сколько сейчас времени?
Времени? Я не знал даже, какой, бля, сейчас год, но кивнул и сказал:
– Я просто никак не мог проснуться.
– Все с тобой ясно. Ну, главное, что ты здесь. Спасибо, что сделал одолжение.
Можно было подумать, что за время отсутствия я успел соскучиться по суете нашей редакции, по ее звукам и запахам, но я ненавидел их, они вызывали у меня панику. Ужас и ненависть сродни тем, которые вызывали у меня классы и коридоры нашей школы, их звуки и запахи.
Меня трясло.
– Давно в запое?
– Да уже лет сорок. Билл Хадден улыбнулся.
Он знал, что я ему должен, знал, что пришел час расплаты. Я сидел, разглядывая свои руки, и никак не мог понять почему.
Цену, которую мы платим, долги, в которые мы влезаем.
И все в рассрочку.
– Когда ее нашли? – спросил я, поднимая глаза.
– Вчера утром.
– Значит, я пропустил пресс-конференцию?
Билл улыбнулся:
– Как же, размечтался.
Я вздохнул.
– Вчера вечером полиция сделала заявление, но конференцию отложили до одиннадцати утра.
Я взглянул на часы.
Они остановились.
– Сколько времени?
– Десять, – ухмыльнулся он.
Я взял такси у здания редакции «Йоркшир пост», поехал на Киркгейтский рынок и сел у его ограды в компании таких же ангелочков, греясь в лучах низкого утреннего солнца и пытаясь разобраться в ситуации. Но от ширинки моих штанов воняло, мой воротник был усыпан перхотью, и я никак не мог избавиться от навязчивого мотива «Маленького барабанщика». Вокруг были бары, которые открывались не раньше чем через час, и из глаз моих лились слезы, кошмарные слезы, которые не кончались целых пятнадцать минут.
– Смотри, какие люди, мать твою.
Сержант Уилсон сидел за столом и осматривал меня с головы до ног.
– Сэмюэл, – кивнул я.
– Сколько лет, сколько зим, – присвистнул он.
– Не так много, как хотелось бы.
Он засмеялся.
– Ты на пресс-конференцию?
– Нет, я тут для укрепления здоровья и повышения тонуса.
– Джек Уайтхед? Для укрепления здоровья? Да никогда, – он указал мне наверх. – Дорогу ты и сам знаешь.
– К сожалению, да.
Народу было меньше, чем я ожидал, и я не узнал никого из присутствующих.
Я закурил и сел в последнем ряду.
Передняя часть зала была заставлена стульями. Женщина в полицейской форме расставляла стаканы с водой. Интересно, дала бы она мне или нет? Я знал, что нет.
Зал начал заполняться мужчинами, похожими на футболистов, вошли две женщины, и мне на секунду показалось, что одна из них – Кэтрин, но она обернулась, и я понял, что обознался.
Я закурил вторую сигарету.
Дверь открылась, в зал вошли полицейские: мокрые костюмы и галстуки, красные шеи и невыспавшиеся лица.
В помещении неожиданно стало тесно, стало не хватать воздуха.
Был понедельник, тридцатое мая тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.
Я вернулся.
Спасибо, Джек.
Джордж Олдман, сидевший в центре стола, заговорил:
– Спасибо. Я уверен, что вы уже в курсе того, что вчера, рано утром, в парке Солджерс Филд на Раундхей-роуд был найден труп женщины. Пострадавшая была опознана как миссис Мари Уоттс, урожденная Оуэнс, тридцати двух лет, проживавшая в Лидсе, на Фрэнсис-стрит. Миссис Уоттс стала жертвой чрезвычайно жестокого нападения, подробности которого на данной стадии расследования мы не можем вам сообщить. Скажу только, что предварительная медэкспертиза, проведенная профессором Фарли из Отдела судебной медицины Лидского университета, показала, что миссис Уоттс погибла в результате мощного удара тяжелым тупым предметом по голове.
Мощного удара хватило, чтобы я понял, что зря я пришел, и продолжал слушать:
Солджерс Филд: дешевый плащ, водолазка и розовый бюстгальтер задраны, обнажая плоскую белую грудь и змей, ползущих из ран на ее животе.
Олдман продолжал:
– Миссис Уоттс жила в городе с октября прошлого года. Она переехала сюда из Лондона, где, предположительно, работала в ряде гостиниц. Нам бы очень хотелось поговорить с теми, кто располагает более подробной информацией о миссис Уоттс и ее жизни в Лондоне. Мы также хотим обратиться к гражданам, находившимся недалеко от Солджерс Филд в субботу вечером или в воскресенье утром, с просьбой дать нам о себе знать. Это очень помогло бы нам сузить наши поиски. Нас особенно интересуют водители следующих автомобилей: белый «Форд-Капри», красный или бордовый «Форд-корсар» и темный «лендровер». Я еще раз хочу подчеркнуть, что мы пытаемся определить местонахождение вышеуказанных автомобилей и их владельцев только для того, чтобы сузить поиски преступника, и что любая переданная нам информация будет использоваться в строго конфиденциальном порядке.
Олдман сделал глоток воды и продолжил:
– Далее, мы хотели бы связаться с мистером Стивеном Бартоном, проживающим в Лидсе, на Фрэнсис-стрит. Считается, что мистер Бартон был другом потерпевшей и может располагать ценной информацией о последних часах жизни миссис Уоттс.
Олдман сделал паузу и улыбнулся.
– Я еще раз повторяю, что это необходимо исключительно для конкретизации наших поисков, и хочу подчеркнуть, что мистер Бартон не является подозреваемым по данному делу.
Он снова сделал паузу и заговорил шепотом с двумя сидящими с ним рядом мужчинами. Я пытался понять, кто есть кто: я знал Ноубла и Джобсона, но остальные четверо были мне незнакомы.
– Как некоторые из вас уже, конечно, знают, – продолжил он, – между этим преступлением и убийствами Терезы Кэмпбелл в июне семьдесят пятого года и Джоан Ричардс в феврале семьдесят шестого, имеется некоторое сходство. Обе потерпевшие были проститутками и работали в районе Чапелтаун.
Зал взорвался. Меня поразило то, что Олдман сравнил эти три преступления публично. Это было совсем не похоже на его обычный стиль работы.
Джордж замахал руками, пытаясь успокоить собравшихся:
– Господа, если вы позволите мне закончить…
Но он не мог закончить, как, впрочем, и я.
Это было хуже, чем я думал, больше, чем я ожидал: белые трусы болтаются на одной ноге, сандалии стоят на раздвинутых бедрах.
Олдман выдержал паузу, буравя своим коронным директорским взглядом аудиторию до тех пор, пока все не угомонились.
– Как я уже сказал, – продолжал он, – между этими случаями есть сходство, на которое нельзя закрыть глаза. При этом мы не можем категорически заявлять, что все три убийства – дело рук одного и того же преступника. Хотя одна из версий нашего расследования основана на возможной связи между ними. Исходя из этого, я объявляю о формировании специального подразделения под руководством старшего инспектора Ноубла.
Вот и все. Хаос. Зал не выдерживал натиска этих людей и их вопросов. Вокруг меня стояли мужики и что-то орали Олдману и его команде.
Джордж Олдман смотрел прямо на свору, улыбаясь. Он указал на одного из репортеров и приложил к уху ладонь, в притворном ужасе от того, что не может расслышать вопроса. Затем он поднял руки, как бы говоря: все, хватит.
Шум стих, люди присели на краешки стульев, в любой момент готовые снова вскочить.
Олдман указал на мужчину, который все еще стоял посреди зала.
– Да, Роджер?
– Значит, эта последняя жертва, Мари Уоттс, она тоже была проституткой?
Олдман повернулся к Ноублу, тот наклонился к его микрофону и сказал:
– На данной стадии расследования мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть подобные заявления. Однако мы располагаем информацией о том, что миссис Уоттс была известна в городе как девушка легкого поведения.
Девушка легкого поведения.
Весь зал думал одно и то же: шлюха.
Олдман указал на следующего журналиста.
Тот встал.
– В чем именно заключается то сходство, которое навело вас на мысль о связи между этими преступлениями?
Олдман улыбнулся.
– Как я уже сказал, мы не в состоянии обнародовать некоторые детали этих преступлений. Однако, в частности, сходство заключается в месте происшествия, возрасте и образе жизни жертв, а также в способе убийства.
Я тонул:
Кровь, густая, черная, липкая кровь, смешанная с осколками кости и кусочками серого мозга в ее волосах, капающая на траву в Солджерс Филд, капающая на меня.
Я поднял руку над водой.
Олдман посмотрел на меня поверх голов, на секунду нахмурился, затем улыбнулся.
– Джек? – сказал он.
Я кивнул.
Несколько человек в первых рядах обернулись.
– Да, Джек? – повторил он.
Я медленно встал и задал вопрос:
– Это – единственные убийства, по которым в настоящий момент ведется расследование?
– В настоящий момент – да.
Олдман кивнул и указал на следующего.
Я откинулся на спинку стула без сил, чувствуя облегчение. Вокруг меня все еще летали вопросы и ответы.
Я на минуту закрыл глаза и позволил себе расслабиться.
Мощное сновидение, сначала черное и ослепляющее, затем медленно замирающее, тихо парящее за моими веками.
Если открою глаза, то увижу ее:
Белая ночная рубашка из универмага «Маркс и Спенсер», дочерна пропитанная кровью из наделанных им дыр.
Январь тысяча девятьсот семьдесят пятого года, месяц спустя после Эдди.
Вспышки света внутри моих глазниц, я вижу вспышки света в глазницах и я знаю, что она там, играет со спичками там, внутри моих глазниц, зажигает свои костры.
Все в дырах, все эти головы в дырах. Все в дырах, все эти люди в дырах. Кэрол вся в дырах.
– Джек?
Я почувствовал руку у себя на плече и вернулся.
Это был Джордж. Полицейский придерживал для него дверь, зал был пуст.
– Мы тебя, кажется, на минутку потеряли тут в задних рядах.
Я встал, во рту у меня было гадко от спертого воздуха и слюны.
– Джордж, – сказал я, протягивая руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40