– Нет. Но ведь это тоже…
– По-моему, дальше все может быть только хуже. Джордж протянул мне толстую белую папку и сказал:
– Так оно и есть.
Я прочитал:
Убийства и нападения на женщин в Северной Англии.
Я открыл дело на первой странице. Оглавление, мать его:
Джойс Джобсон, место нападения – Галифакс, июль 1974 года.
Анита Берд, место нападения – Клекхитон, август 1974 года.
Тереза Кэмпбелл, место убийства – Лидс, июнь 1975 года.
Клер Странен, место убийства – Престон, ноябрь 1975 года.
Джоан Ричардс, место убийства – Лидс, февраль 1976 года.
Ка Су Пен, место нападения – Брэдфорд, октябрь 1976 года.
Мари Уоттс, место нападения – Лидс, май 1977 года.
– Совершенно секретно.
Я кивнул:
– Естественно.
– Мы передали этот список во все правоохранительные органы страны.
– И вы считаете, что все эти женщины стали жертвами одного и того же человека?
– Абсолютно точно, по крайней мере, в тех трех случаях, связь между которыми мы признали публично. Но и остальные преступления нельзя списать со счетов просто потому, что у нас нет доказательств ни за, ни против.
– Черт.
– С каждым днем становится все более вероятно, что случай с Клер Стрэчен тоже его рук дело. Если мы сможем установить четкую связь между ней и остальными, нам это очень сильно поможет.
– Улики?
– Больше, чем тут, у нас.
Я перелистал страницы, пробежался глазами по строчкам:
Крестовая отвертка, брюшная полость, тяжелые прорезиненные ботинки, влагалище, маленький закругленный молоток, череп.
В глаза бросились черно-белые фотоснимки:
Аллеи, веранды, пустыри, помойки, гаражи, детские площадки.
– Что я должен со всем этим делать?
– Прочитать.
– Я бы хотел взять интервью у тех женщин, которые остались в живых.
– Ради бога.
– Спасибо.
Он посмотрел на часы и встал.
– Как насчет раннего обеда?
– С радостью, – снова соврал я, убивая очередного ангела.
В дверях Джордж Олдман остановился.
– Я тут болтаю-болтаю, а ведь это ты хотел взять у меня интервью, черт тебя побери.
– Прямо как в старые добрые времена, – улыбнулся я.
– А о чем ты хотел спросить-то?
– Вы мне как раз уже все объяснили. Я просто хотел узнать, не связываете ли вы с последним случаем какие-нибудь прошлые убийства или нападения.
– И?
Мы стояли в дверях, застряв между кабинетом и коридором. Женщины в синих комбинезонах драили стены и пол.
– И не пытался ли он выйти на связь.
Олдман оглянулся на свой письменный стол.
– Нет, не пытался.
Джордж принес кружки.
– Жрачка будет минут через пять.
В училище было тихо, пара полицейских, увидев нас, быстро допили свое пиво. Большинство посетителей – адвокаты и бизнесмены.
Джордж был знаком со всеми.
– Как Уэйкфилд? – спросил я.
– Ты знаешь, хорошо.
– Скучаете по Лидсу?
– О да, но я ведь все равно езжу туда каждый божий день. Особенно сейчас.
– А Лилиан и девочки? У них все в порядке?
– Да, спасибо.
Стена была на месте, высокая, как и прежде.
Автокатастрофа четыре-пять лет тому назад. Его единственный сын погиб, одна из дочерей парализована. По городу ходили всевозможные слухи.
– Вот и хорошо, – сказал Джордж, когда перед нами оказались две тарелки с печенью.
Мы ели молча, украдкой поглядывая друг на друга, обдумывая вопросы, забраковывая их под весом тысячи запретных тем, кошмарных воспоминаний, трясин и ловушек. И на секунду, на одно-единственное мгновение, где-то между печенкой и луком, мишенью для дротиков и стойкой бара мне стало жалко этого крупного мужика, сидящего передо мною, жалко, как будто он не заслужил те неприятности, которые ему пришлось пережить, те уроки, которые ему еще предстояло усвоить, как будто никто из нас не заслужил наших жестоких городов и неверующих священников, наших бесплодных женщин и несправедливых законов. Но я вспомнил все, что мы натворили, чем мы поступились, я вспомнил жизни, которые мы украли и потеряли, и я понял, что был прав, когда сказал, что дальше будет только хуже, намного хуже; уроки, которые нам всем еще предстоит усвоить.
Он бросил вилку и нож на пустую тарелку и спросил:
– А почему ты хотел знать, не пытался ли он вступить с нами в контакт?
– Предчувствие, ощущение.
– Вот как?
Я проглотил остатки своего обеда, первого за долгое время.
– Если это один и тот же мужик, то он захочет, чтобы вы это знали.
– Почему ты так думаешь?
– А вы разве не захотели бы?
Обратно в Лидс я поехал длинной дорогой, по пути заехав в паб «На полпути», чтобы выпить еще одну, третью кружку пива.
– Отнюдь. Тайны должны оставаться тайнами.
И еще одну.
Радио:
Во время торжественного открытия здания Администрации Кенсингтона и Челси принцессу Анну приветствовали шумные демонстранты. В полицию поступают просьбы не переходить к новой процедуре подачи заявлений. Азиату присудили три года лишения свободы за убийство европейца.
Три года, ни больше ни меньше.
Была среда, 1 июня 1977 года.
Редакция – в лихорадке по поводу предстоящих скачек.
– Что у тебя, Джек? – крикнул Гэз.
– Я еще не смотрел.
– Он не смотрел, мать твою! Ты что, Джек? Это же скачки! И притом юбилейные!
– Это – скачки для простого народа, – вторил ему Джордж Гривз. – Не то, что этот ваш Королевский кубок.
– Ожидается более двухсот пятидесяти тысяч зрителей, – сказала Стеф. – Будет здорово.
Я развернул листок, пряча под ним дело.
Билл Хадден заглянул мне через плечо и присвистнул:
– Министрель, пять к одному.
– Если Лестер выиграет, это будет уже его восьмая победа, – сказал Гэз.
Я хотел свернуть листок, но не хотел снова видеть папку.
– А если не выиграет – ты этого не переживешь, да?
– Давай Джек. Ставь на Бодлера, – улыбнулся Билл.
Я сделал над собой усилие.
– А ты что думаешь, Джордж?
– Я предпочитаю покрупнее.
– Дай ему по морде, Стеф, – закричал Гэз. – Пусть не говорит о тебе в таком тоне.
– Джек, дай ему как следует, – засмеялась Стеф.
– Роял Плюм, – сказал Джордж.
– Кто жокей?
– Джо Мерсер, – ответил Гэз.
Джордж Гривз разговаривал сам с собой:
– Роял Плюм в год Юбилея – это судьба.
– Ну давай, Джек. Мне хотелось бы попасть на ипподром до старта.
– Подожди, Гэз. Подожди.
– Хочешь выиграть миллион? – смеялась Стеф.
– Нашего Джека только могила исправит, – сказал Гэз.
– Хот Гроув, – объявил я.
– Так тому и быть: Карсон и Хот Гроув, – сказал Гэз, выходя из редакции.
Час спустя Пиггот выиграл восьмые скачки подряд. Мы все проиграли и пошли в Пресс-клуб заливать свои беды.
– Проблема со скачками в том, что они похожи на секс: отличный разгон, но через две минуты тридцать шесть целых и сорок четыре сотых секунды все уже закончилось, – сказал Джордж.
– Говори за себя, – ответил Гэз.
– Если ты не француз, – подмигнула Стеф.
– Да, у тех даже разгона нет.
– А ты-то откуда знаешь, Джордж Гривз, – взвизгнула Стеф. – У тебя последний раз был десять лет тому назад и, готова спорить, ты даже не удосужился снять носки.
– Ты сама так просила, сказала, что это тебя возбуждает.
Я взял дело и собрался идти.
– Надо было ставить на тройку лидеров, Джек! – крикнул Гэз.
Серое вечернее небо, духота от надвигающегося дождя, листья, зеленые, прелые стучат в мое окно: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.
Луна – внизу. Протокол – на столе.
Убийства и нападения на женщин в Северной Англии.
Сахар рассыпан, молоко скисло.
В голове чисто, в глазах пусто.
Невезучие звезды попадали на землю, они издевались надо мной, мучили меня своими идиотскими детскими присказками.
Джек Смирный не ел жирное.
Джек – ловкий, Джек – на веревке.
Джек-обжора залез на гору.
Джек и Джилл выбились из сил.
Никакой Джилл нет, все Джилл пропали, остались только Джеки.
Джек-попрыгунчик, Джек-молодец.
Джек, Джек, Джек.
Да, я – Джек.
Юнион Джек.
Та же комната, всегда одна и та же комната.
Имбирное пиво, черствый хлеб, пепел в камине.
Она – в белом, она чернеет до кончиков ногтей, она пытается подтащить мраморный умывальник к дверям, спотыкается, не держится на ногах от усталости, падает на стул со сломанной спинкой, бредит, говорит непонятно что, слова в ее рту, образы в ее голове, в них ничего не разобрать, она потерялась в своей собственной комнате, как будто свалилась откуда-то, раскололась на части, и никто не может собрать ее в единое целое, ее послания, которые никто не получает, не расшифровывает, не переводит.
– Чем мы заработаем себе на жизнь? – поет она.
Всего лишь послания из ее комнаты, застрявшие между живыми и мертвыми, мраморный умывальник перед дверью.
Но осталось недолго, теперь недолго.
Всего лишь комната и девушка в белом, чернеющая до кончиков ногтей и дыр в голове, всего лишь девушка, прислушивающаяся к шагам за окном по мостовой.
Всего лишь девушка.
Я проснулся, задыхаясь, я горел, я был уверен, что они уже ждут.
Они улыбнулись и взяли меня за руки и за ноги.
Я закрыл глаза и позволил им утащить меня прямо в комнату, в ту самую комнату, всегда в одну и ту же комнату.
Разное время, разные места, разные города, разные дома и всегда одна и та же комната.
Всегда одна и та же чертова комната.
Обнаженное тело лежит на спине в центре кровати, повернутое слегка влево по своей оси. Левая рука, согнутая в локте под прямым углом, лежит близко к туловищу, ее предплечье прижато к животу. Правая рука, слегка согнутая в локте, лежит на матрасе в некотором удалении от туловища ладонью вверх, ее пальцы сжаты в кулак. Ноги широко раскинуты, левое бедро расположено под прямым углом к туловищу, правое – под тупым углом к лобковой кости.
Кожные покровы живота и бедер полностью сняты, брюшная полость очищена от внутренних органов. Грудь вырезана, руки иссечены несколькими рублеными ранами, лицо изуродовано до неузнаваемости. Ткани шеи разрезаны по всей ее поверхности до позвонков.
Внутренние органы обнаружены в разных местах: матка, почки и одна грудь – под кроватью, вторая грудь – у правой стопы жертвы, печень – между стоп, кишечник – справа от тела, селезенка – слева, лоскуты кожи, снятые с живота и бедер, – на столе.
Постельное белье по правую сторону от тела пропитано кровью. На полу обнаружена лужа крови площадью приблизительно в два квадратных фута. Стена справа от кровати, расположенная параллельно шее потерпевшей, забрызгана кровью.
Лицо изрезано во всех направлениях. Нос, щеки, брови и уши частично удалены. Губы обожжены кипятком, несколько неровных разрезов тянутся к подбородку. Черты лица жертвы изуродованы до неузнаваемости.
Кожа и мягкие ткани шеи разрезаны до позвоночника, пятый и шестой шейный позвонки отмечены глубокими зарубами. Порезы на передней поверхности шеи окружены крупными кровоподтеками.
Дыхательные пути перерезаны в нижней части гортани по крикоидному хрящу.
Обе груди удалены с помощью почти правильных круговых разрезов, грудные мышцы рассечены до ребер. Ткани между четвертым, пятым и шестым ребрами прорезаны насквозь таким образом, что сквозь образовавшиеся отверстия видно содержимое грудной полости.
Кожа и ткани живота от реберной дуги до лобковой кости разделены на три крупных лоскута и полностью удалены. Передняя поверхность правого бедра препарирована до кости, кожа снята единым лоскутом, включающим внешние половые органы и часть правой ягодицы. С левого бедра снята кожа, фасция и мышцы до колена. Левая икра обнаруживает длинный глубокий порез кожи и тканей до глубоких мышц, тянущийся от колена и заканчивающийся в пяти дюймах от голеностопного сустава.
Оба плеча и предплечья имеют многочисленные рубленые раны.
На правом большом пальце обнаружен небольшой поверхностный порез длиной приблизительно в один дюйм, окруженный кровоподтеками; на тыльной поверхности руки имеются ссадины сходного характера.
Вскрытие грудной полости показало, что в верхней части правого легкого имеются старые плотные спайки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40