Впрочем, толстые стены защищали как от жары, так и от холода.
Рец постучал в обшитую жестью дверь полуподвала. Через несколько минут дверь открыл худой парень в бесформенном свитере и вытертых джинсах на тощих ногах. Его длинные сальные волосы его были забраны в хвост, отечное лицо со слезящимися глазками выражало нетерпение.
— Все посвященные здесь? — спросил Рец, проходя внутрь.
— Все, все, — зачастил парень, задвигая за ним засов, — подготовили место, как ты сказал. Что так долго? Ну, что, сегодня?
— Да.
Подвал был загроможден сломанными ящиками и подмокшими картонными коробками из-под тары. Тусклая грязная лампочка на шнуре освещала середину помещения, оставляя стены в тени. Пахло сыростью и кошачьей мочой, с труб отопления капала вода. В углу парень отодвинул кусок фанеры. За ним в стене было пробито отверстие в половину человеческого роста. Рец пропустил вперед провожатого, пролез в пролом и задвинул за собой фанеру. Парень зажег фонарь. Кирпичные своды старого подземного хода смыкались над головой. С одной стороны проход был завален слежавшейся в камень землей и обломками кирпича, с другой — ступени вели вниз, в темноту. Спуск привел к кирпичной арке. Эхо шагов гасло среди кирпичных стен, пропадая, словно капли воды в песке. Повеяло сухим холодом и пылью. Рец, отведя в сторону лохмотья паутины, шагнул вперед. В небольшом помещении на стене чадил факел. Красноватый отблеск освещал кусок земляного пола возле еще одной арки. На широкой доске, уложенной на кирпичи под факелом, лежала одежда, сумки, стояла накрытая тряпкой плетеная корзина.
— Переоденься, — сказал Рец, — иди ко всем и ждите меня.
Провожатый достал длинный балахон, надел его через голову, накинул капюшон и вышел в соседнее помещение. Рец освободил место на доске и достал из пакета папку для бумаг, широкую серебряную чашу и нож с черной рукояткой. Последней он вынул из пакета свернутую в трубку рукопись, перевязанную витым шнурком. Подойдя к свету он развязал шнурок, развернул ее и, шевеля губами, несколько раз перечитал написанный каллиграфическим почерком латинский текст. Восковая печать внизу листа была смазана, но Рец все равно с видимым удовлетворением осмотрел ее. Чадящий факел отбрасывал на стену и пол изломанную тень Реца. Достав из папки несколько листов бумаги, он взял нож, чашу, накинул капюшон и прошел в следующую комнату. Здесь было гораздо светлее. По стенам горели факелы, освещая выложенные потемневшим от времени белым кирпичом стены и свод. Возле вбитых в кирпич колец для светильников камни были черны от копоти. Несколько человек в длинных балахонах, вполголоса переговариваясь, ожидали его. В одной половине помещения был выложен круг из камней, рядом на земле был расчерчен треугольник и еще один, тщательно выметенный изнутри круг. В центре каменного круга стоял небольшой алтарь. Еще один алтарь находился между нарисованным кругом и треугольником. По углам треугольника, в массивных низких подсвечниках горели белые свечи.
Рец подошел к собравшимся. Беседа стихла, стало слышно, как потрескивают факелы и шуршит где-то сбегающая по стене струйка песка.
— Братья и сестры, — негромко сказал Рец, — сегодня у нас особый день. Этот день изменит нашу жизнь навсегда. Мы долго готовились, нас преследовали неудачи, среди нас были легковерные, отчаявшиеся, не дождавшиеся этого дня. Настал наш час! Сегодня мы проведем двойной обряд.
— Сегодня четный день, Рец, — резко возразила ему темноволосая женщина. У нее было нервное, несколько надменное лицо с глубоко вырезанными ноздрями тонкого носа. Голос был высокий с легкой хрипотцой, — и луна убывает.
— Это не важно. Ты, Виктория, поможешь мне, — Рец указал на нее пальцем.
— Я простая жрица…
— Ты будешь работать вот с этими знаками, — он подал ей бумаги.
— Но это не …
— Сегодня мы не будем вызывать Vessago Vessago — могущественный демон, который называет вещи прошлые и настоящие. Открывает грядущее, повелевает легионами духов., ты вызовешь…, — он отвел от ее лица край капюшона и прошептал что-то на ухо женщине.
— Кто это?
— Зажжешь вот этот ладан — не отвечая, он подал ей полотняный мешочек, — и назовешь эти имена.
Жрица, поежившись, взяла бумаги и ладан. Через широкий вырез ворота мелькнуло обнаженное тело.
— Почему ты дрожишь? Тебе страшно?
— Нет, просто холодно. Ты постился, Рец?
— Это тоже не важно. Данный обряд не требует поста. Все, начинаем.
Один из хранителей вышел в соседнюю комнату и вернулся с корзинкой. Рец откинул тряпку. Два полуторамесячных котенка, задрожав от проникшего в корзину холода, подняли к свету пушистые мордочки. Рец выбрал дымчатого. Тот жалобно запищал, махая лапками. Прошептав что-то успокаивающее, Рец прижал его к груди. Котенок повозился устраиваясь и сунул нос ему под мышку.
Виктория разожгла ладан. Голубоватый дымок поплыл по комнате, обволакивая собравшихся терпким приторным запахом.
— Какой вопрос написать? — спросила она, держа в руке лист с малым демоническим знаком.
— Никаких вопросов писать не надо. Просто вызывай.
Рец встал в каменный круг, зажег черные и белые свечи и замер, сложив перед грудью ладони и склонив голову.
— Дайте жертву, — сказала женщина.
Хранитель подал ей котенка. Поглаживая, она положила его на спинку. От холода котенок описался. Подождав, пока иссякнет струйка мочи, женщина зашептала просьбу принять приношение. Не глядя, она протянула руку назад. В ладонь ей вложили нож. Придерживая пальцами шевелящийся серый комочек, она высоко подняла руку с ножом. Длинное лезвие, отражая игру пламени, казалось, сочилось кровью. Хранители вразнобой зашептали просьбу не отвергнуть жертву. В гул мужских голосов вплелись еще два женских голоса.
Нож резко пошел вниз. Удар был неточен. Лезвие, пробив тельце сбоку, глубоко вошло в землю. Котенок закричал, сворачиваясь в клубок и пытаясь слабыми лапками сбросить держащую его руку. Рец, поморщившись, оглянулся. Острые коготки впились в руку жрицы. Закусив губу, она выдернула нож, пальцем откинула котенку голову и с силой провела лезвием по горлу. Жалобный крик оборвался. Кто-то подал женщине чашу. Крепко сжимая, она подняла над ней бьющееся тельце. Болтающаяся на лоскуте кожи голова мешала стекать крови, и женщина одним движением оторвала ее и отбросила в сторону. Голова котенка, постукивая по твердому полу, откатилась в угол. Хранители смотрели, как заполняется чаша. Крови было немного, но ее запах, казалось, окутал собравшихся. Наконец последняя капля упала в серебряный сосуд. Жрица бросила трупик в корзину и поставила чашу рядом с алтарем. Ноздри ее трепетали. Пальцами, подрагивающими от возбуждения, она взяла лист с большим демоническим знаком.
— Создание из бумаги, нарекаю тебя…, — рисуя над знаком диаграмму курящимся ладаном, она двинулась по кругу, трижды повторяя заклинание.
Остановившись лицом к востоку, она подняла жезл.
— Именем Standar и Asentaser,
Я умоляю тебя.
О, ты, Великий и Святой…
Рец, следящий за правильностью ритуала, отвернулся и сосредоточился. Быстро убив сонного котенка, он слил кровь в чашу и поставил ее за пределы каменного круга. Затем, развернув рукопись, он встал лицом к северу.
— Amorule, Taneha, Latisten, Escha…
Поворачиваясь поочередно к четырем сторонам света, каждый раз повторяя заклинание, он просил темные силы появиться перед ним. Слова его вплетались в гул голосов посвященных, и казалось, будто голос солиста ведет партию в сопровождении хора. Впервые они проводили двойной обряд, но по мере того, как все тверже звучали голоса единомышленников, заглушавшие потрескивание факелов, он чувствовал, что с каждым мгновением уверенность в успехе крепнет. Запах крови, смешиваясь в холоде подземелья с могильным запахом слежавшейся земли, вызывал озноб. Встав в центр круга, Рец положил руку на пентакль.
— Per Pantaculum Salomonis advicati…
Смазливый прислужник в светлой сутане открыл тяжелую створку украшенной золотой резьбой двери.
— Его Преосвященство ждет вас, — тихо произнес он, склонив голову.
Стаховский, любовавшийся из окна видом на подсвеченный прожекторами собор и величественную колоннаду, поспешил войти.
— Здравствуйте, Войцек, здравствуйте, — навстречу ему из-за широкого, как площадь Святого Петра, стола поднялся невысокий черноглазый мужчина.
Движения его были плавными, хотя казалось, что ему с трудом удается сдерживать свой темперамент. Свет большой хрустальной люстры отразился на гладкой лысине, обрамленной венчиком седых волос.
— Присаживайтесь, — мужчина плавно повел рукой в широком рукаве в сторону стоявшего между двух глубоких кресел небольшого инкрустированного столика и, указав глазами на дверь в приемную, еле слышно попросил, — говорите тише, пожалуйста.
Сам он сцепил пальцы рук перед грудью и стал медленно прогуливаться по кабинету.
— Итак, дорогой господин Стаховский, — спросил он, останавливаясь перед собеседником и глядя на него сверху вниз, — каковы результаты вашей миссии?
— Я полагаю, результат будет положительный, Ваше Преосвященство, но рукопись пришлось оставить. Я передал ее лидеру группы, за которой мы наблюдали.
— Ничего, это только копия. Оригинал, как и прежде, в папской библиотеке, а та книга, которая ему понадобится впоследствии, ждет его в надежном месте. Ждет давно, очень давно. — Кардинал склонил голову, как бы сожалея о долгом ожидании. — Ну и как вам этот лидер?
— Сама группа слабовата, — Стаховский небрежно махнул рукой и тут же, как бы устыдясь слишком вольного жеста положил ладони на подлокотники, — дилетанты. Щекочут себе нервы. О черной мессе самое приблизительное представление. Но главный у них, верховный жрец, как он себя называет, сильная личность. Близок к богеме, не хочет прозябать на задворках.
— Жалко подавлять сильную личность, — почти прошептал кардинал, прикрывая глаза.
— Но, Ваше Преосвященство…
— Не обращайте внимания, дорогой Войцек. Это я так. А люди в группе, что они?
— Если найдется что-то подходящее, это будет использовано. Но в любом случае, — Стаховский приподнял ладонь и снова опустил ее на подлокотник, как бы прихлопывая муху.
— Да, именно тот случай, когда цель оправдывает средства. Прости их, господи, — снова склонив голову, сказал Его Преосвященство, — ибо не ведают, что творят. Миссионерство, дорогой Стаховский, вступает в новую фазу, вернее, возвращается к радикальным мерам. То, чего никогда не добьется Папа с его вояжами по миру, с его проповедями и благословениями, сделаем мы. А люди, добровольно отдавшиеся во власть сатане, богопротивны что с точки зрения православия, что с нашей. Не жалость испытывать к ним следует, а омерзение. Но! Ищи друзей своих среди врагов своих, не так ли? — голос кардинала стал бархатным.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Стаховский. Он помялся, подбирая слова, и осторожно спросил: — Его Святейшество в курсе, я полагаю?
— Что вы, что вы, Войцек. Не нужно волновать старика. Он и так сильно ослабел в последнее время. Эти обязательные церемонии на страстной неделе так обременительны, — как бы сожалея о преклонных годах Папы, кардинал скорбно покачал головой. — К тому же возраст, дорогой Стаховский, возраст. Время не щадит никого, даже раба рабов божьих, наместника Иисуса Христа нашего.
— Я думал, все делается с его ведома…
— Мы преподнесем ему эту победу, как сюрприз, — кардинал прищелкнул пальцами. — Кроме того, он вряд ли бы согласился на такое э-э… мероприятие. К сожалению, ему присуща некоторая щепетильность в вопросах веры. Излишняя, я бы сказал, щепетильность. Но вы не беспокойтесь, в накладе не останетесь. Вы ведь претендуете на одно из польских епископств, не так ли? Так что поддержка Ватикана вам не помешает. Или я ошибаюсь? — голос кардинала снова стал вкрадчивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Рец постучал в обшитую жестью дверь полуподвала. Через несколько минут дверь открыл худой парень в бесформенном свитере и вытертых джинсах на тощих ногах. Его длинные сальные волосы его были забраны в хвост, отечное лицо со слезящимися глазками выражало нетерпение.
— Все посвященные здесь? — спросил Рец, проходя внутрь.
— Все, все, — зачастил парень, задвигая за ним засов, — подготовили место, как ты сказал. Что так долго? Ну, что, сегодня?
— Да.
Подвал был загроможден сломанными ящиками и подмокшими картонными коробками из-под тары. Тусклая грязная лампочка на шнуре освещала середину помещения, оставляя стены в тени. Пахло сыростью и кошачьей мочой, с труб отопления капала вода. В углу парень отодвинул кусок фанеры. За ним в стене было пробито отверстие в половину человеческого роста. Рец пропустил вперед провожатого, пролез в пролом и задвинул за собой фанеру. Парень зажег фонарь. Кирпичные своды старого подземного хода смыкались над головой. С одной стороны проход был завален слежавшейся в камень землей и обломками кирпича, с другой — ступени вели вниз, в темноту. Спуск привел к кирпичной арке. Эхо шагов гасло среди кирпичных стен, пропадая, словно капли воды в песке. Повеяло сухим холодом и пылью. Рец, отведя в сторону лохмотья паутины, шагнул вперед. В небольшом помещении на стене чадил факел. Красноватый отблеск освещал кусок земляного пола возле еще одной арки. На широкой доске, уложенной на кирпичи под факелом, лежала одежда, сумки, стояла накрытая тряпкой плетеная корзина.
— Переоденься, — сказал Рец, — иди ко всем и ждите меня.
Провожатый достал длинный балахон, надел его через голову, накинул капюшон и вышел в соседнее помещение. Рец освободил место на доске и достал из пакета папку для бумаг, широкую серебряную чашу и нож с черной рукояткой. Последней он вынул из пакета свернутую в трубку рукопись, перевязанную витым шнурком. Подойдя к свету он развязал шнурок, развернул ее и, шевеля губами, несколько раз перечитал написанный каллиграфическим почерком латинский текст. Восковая печать внизу листа была смазана, но Рец все равно с видимым удовлетворением осмотрел ее. Чадящий факел отбрасывал на стену и пол изломанную тень Реца. Достав из папки несколько листов бумаги, он взял нож, чашу, накинул капюшон и прошел в следующую комнату. Здесь было гораздо светлее. По стенам горели факелы, освещая выложенные потемневшим от времени белым кирпичом стены и свод. Возле вбитых в кирпич колец для светильников камни были черны от копоти. Несколько человек в длинных балахонах, вполголоса переговариваясь, ожидали его. В одной половине помещения был выложен круг из камней, рядом на земле был расчерчен треугольник и еще один, тщательно выметенный изнутри круг. В центре каменного круга стоял небольшой алтарь. Еще один алтарь находился между нарисованным кругом и треугольником. По углам треугольника, в массивных низких подсвечниках горели белые свечи.
Рец подошел к собравшимся. Беседа стихла, стало слышно, как потрескивают факелы и шуршит где-то сбегающая по стене струйка песка.
— Братья и сестры, — негромко сказал Рец, — сегодня у нас особый день. Этот день изменит нашу жизнь навсегда. Мы долго готовились, нас преследовали неудачи, среди нас были легковерные, отчаявшиеся, не дождавшиеся этого дня. Настал наш час! Сегодня мы проведем двойной обряд.
— Сегодня четный день, Рец, — резко возразила ему темноволосая женщина. У нее было нервное, несколько надменное лицо с глубоко вырезанными ноздрями тонкого носа. Голос был высокий с легкой хрипотцой, — и луна убывает.
— Это не важно. Ты, Виктория, поможешь мне, — Рец указал на нее пальцем.
— Я простая жрица…
— Ты будешь работать вот с этими знаками, — он подал ей бумаги.
— Но это не …
— Сегодня мы не будем вызывать Vessago Vessago — могущественный демон, который называет вещи прошлые и настоящие. Открывает грядущее, повелевает легионами духов., ты вызовешь…, — он отвел от ее лица край капюшона и прошептал что-то на ухо женщине.
— Кто это?
— Зажжешь вот этот ладан — не отвечая, он подал ей полотняный мешочек, — и назовешь эти имена.
Жрица, поежившись, взяла бумаги и ладан. Через широкий вырез ворота мелькнуло обнаженное тело.
— Почему ты дрожишь? Тебе страшно?
— Нет, просто холодно. Ты постился, Рец?
— Это тоже не важно. Данный обряд не требует поста. Все, начинаем.
Один из хранителей вышел в соседнюю комнату и вернулся с корзинкой. Рец откинул тряпку. Два полуторамесячных котенка, задрожав от проникшего в корзину холода, подняли к свету пушистые мордочки. Рец выбрал дымчатого. Тот жалобно запищал, махая лапками. Прошептав что-то успокаивающее, Рец прижал его к груди. Котенок повозился устраиваясь и сунул нос ему под мышку.
Виктория разожгла ладан. Голубоватый дымок поплыл по комнате, обволакивая собравшихся терпким приторным запахом.
— Какой вопрос написать? — спросила она, держа в руке лист с малым демоническим знаком.
— Никаких вопросов писать не надо. Просто вызывай.
Рец встал в каменный круг, зажег черные и белые свечи и замер, сложив перед грудью ладони и склонив голову.
— Дайте жертву, — сказала женщина.
Хранитель подал ей котенка. Поглаживая, она положила его на спинку. От холода котенок описался. Подождав, пока иссякнет струйка мочи, женщина зашептала просьбу принять приношение. Не глядя, она протянула руку назад. В ладонь ей вложили нож. Придерживая пальцами шевелящийся серый комочек, она высоко подняла руку с ножом. Длинное лезвие, отражая игру пламени, казалось, сочилось кровью. Хранители вразнобой зашептали просьбу не отвергнуть жертву. В гул мужских голосов вплелись еще два женских голоса.
Нож резко пошел вниз. Удар был неточен. Лезвие, пробив тельце сбоку, глубоко вошло в землю. Котенок закричал, сворачиваясь в клубок и пытаясь слабыми лапками сбросить держащую его руку. Рец, поморщившись, оглянулся. Острые коготки впились в руку жрицы. Закусив губу, она выдернула нож, пальцем откинула котенку голову и с силой провела лезвием по горлу. Жалобный крик оборвался. Кто-то подал женщине чашу. Крепко сжимая, она подняла над ней бьющееся тельце. Болтающаяся на лоскуте кожи голова мешала стекать крови, и женщина одним движением оторвала ее и отбросила в сторону. Голова котенка, постукивая по твердому полу, откатилась в угол. Хранители смотрели, как заполняется чаша. Крови было немного, но ее запах, казалось, окутал собравшихся. Наконец последняя капля упала в серебряный сосуд. Жрица бросила трупик в корзину и поставила чашу рядом с алтарем. Ноздри ее трепетали. Пальцами, подрагивающими от возбуждения, она взяла лист с большим демоническим знаком.
— Создание из бумаги, нарекаю тебя…, — рисуя над знаком диаграмму курящимся ладаном, она двинулась по кругу, трижды повторяя заклинание.
Остановившись лицом к востоку, она подняла жезл.
— Именем Standar и Asentaser,
Я умоляю тебя.
О, ты, Великий и Святой…
Рец, следящий за правильностью ритуала, отвернулся и сосредоточился. Быстро убив сонного котенка, он слил кровь в чашу и поставил ее за пределы каменного круга. Затем, развернув рукопись, он встал лицом к северу.
— Amorule, Taneha, Latisten, Escha…
Поворачиваясь поочередно к четырем сторонам света, каждый раз повторяя заклинание, он просил темные силы появиться перед ним. Слова его вплетались в гул голосов посвященных, и казалось, будто голос солиста ведет партию в сопровождении хора. Впервые они проводили двойной обряд, но по мере того, как все тверже звучали голоса единомышленников, заглушавшие потрескивание факелов, он чувствовал, что с каждым мгновением уверенность в успехе крепнет. Запах крови, смешиваясь в холоде подземелья с могильным запахом слежавшейся земли, вызывал озноб. Встав в центр круга, Рец положил руку на пентакль.
— Per Pantaculum Salomonis advicati…
Смазливый прислужник в светлой сутане открыл тяжелую створку украшенной золотой резьбой двери.
— Его Преосвященство ждет вас, — тихо произнес он, склонив голову.
Стаховский, любовавшийся из окна видом на подсвеченный прожекторами собор и величественную колоннаду, поспешил войти.
— Здравствуйте, Войцек, здравствуйте, — навстречу ему из-за широкого, как площадь Святого Петра, стола поднялся невысокий черноглазый мужчина.
Движения его были плавными, хотя казалось, что ему с трудом удается сдерживать свой темперамент. Свет большой хрустальной люстры отразился на гладкой лысине, обрамленной венчиком седых волос.
— Присаживайтесь, — мужчина плавно повел рукой в широком рукаве в сторону стоявшего между двух глубоких кресел небольшого инкрустированного столика и, указав глазами на дверь в приемную, еле слышно попросил, — говорите тише, пожалуйста.
Сам он сцепил пальцы рук перед грудью и стал медленно прогуливаться по кабинету.
— Итак, дорогой господин Стаховский, — спросил он, останавливаясь перед собеседником и глядя на него сверху вниз, — каковы результаты вашей миссии?
— Я полагаю, результат будет положительный, Ваше Преосвященство, но рукопись пришлось оставить. Я передал ее лидеру группы, за которой мы наблюдали.
— Ничего, это только копия. Оригинал, как и прежде, в папской библиотеке, а та книга, которая ему понадобится впоследствии, ждет его в надежном месте. Ждет давно, очень давно. — Кардинал склонил голову, как бы сожалея о долгом ожидании. — Ну и как вам этот лидер?
— Сама группа слабовата, — Стаховский небрежно махнул рукой и тут же, как бы устыдясь слишком вольного жеста положил ладони на подлокотники, — дилетанты. Щекочут себе нервы. О черной мессе самое приблизительное представление. Но главный у них, верховный жрец, как он себя называет, сильная личность. Близок к богеме, не хочет прозябать на задворках.
— Жалко подавлять сильную личность, — почти прошептал кардинал, прикрывая глаза.
— Но, Ваше Преосвященство…
— Не обращайте внимания, дорогой Войцек. Это я так. А люди в группе, что они?
— Если найдется что-то подходящее, это будет использовано. Но в любом случае, — Стаховский приподнял ладонь и снова опустил ее на подлокотник, как бы прихлопывая муху.
— Да, именно тот случай, когда цель оправдывает средства. Прости их, господи, — снова склонив голову, сказал Его Преосвященство, — ибо не ведают, что творят. Миссионерство, дорогой Стаховский, вступает в новую фазу, вернее, возвращается к радикальным мерам. То, чего никогда не добьется Папа с его вояжами по миру, с его проповедями и благословениями, сделаем мы. А люди, добровольно отдавшиеся во власть сатане, богопротивны что с точки зрения православия, что с нашей. Не жалость испытывать к ним следует, а омерзение. Но! Ищи друзей своих среди врагов своих, не так ли? — голос кардинала стал бархатным.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Стаховский. Он помялся, подбирая слова, и осторожно спросил: — Его Святейшество в курсе, я полагаю?
— Что вы, что вы, Войцек. Не нужно волновать старика. Он и так сильно ослабел в последнее время. Эти обязательные церемонии на страстной неделе так обременительны, — как бы сожалея о преклонных годах Папы, кардинал скорбно покачал головой. — К тому же возраст, дорогой Стаховский, возраст. Время не щадит никого, даже раба рабов божьих, наместника Иисуса Христа нашего.
— Я думал, все делается с его ведома…
— Мы преподнесем ему эту победу, как сюрприз, — кардинал прищелкнул пальцами. — Кроме того, он вряд ли бы согласился на такое э-э… мероприятие. К сожалению, ему присуща некоторая щепетильность в вопросах веры. Излишняя, я бы сказал, щепетильность. Но вы не беспокойтесь, в накладе не останетесь. Вы ведь претендуете на одно из польских епископств, не так ли? Так что поддержка Ватикана вам не помешает. Или я ошибаюсь? — голос кардинала снова стал вкрадчивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53