Напоследок прикупив сладостей, хлеба, молока и яиц, они, нагруженные, как ишаки, поспешили домой. Я тебя откормлю, думал Волохов, посматривая на мальчишку. Ты у меня станешь упитанный и розовый, как Хрюша из «Спокойной ночи, малыши». Иван семенил за ним, стараясь не отстать, но успевая в то же время глазеть по сторонам.
— Ты что, первый раз в городе?
— Нет, — паренек опустил голову, застеснявшись, — я бывал в городе. В Кириллове.
— О-о, — протянул Волохов, — знакомые места. Озеро там шикарное.
— Да, там красиво.
Они поднялись по лестнице. Волохов передал ему свои пакеты, открыл дверь и сделал приглашающий жест.
— Заходи, бандит, в КПЗ.
— Спасибо, — мальчишка удивленно захлопал глазами, но потом, поняв, что это шутка, вежливо улыбнулся.
Волохов мысленно обругал себя последними словами.
— Направо кухня, там на стол все брось. Сейчас жрать будем!
Он запер дверь и прошел следом. Иван аккуратно раскладывал на столе продукты.
— Так, давай-ка, иди осмотрись, а я тут быстренько все сделаю, — сказал Волохов, засучивая рукава рубашки.
Парень собрал пустые пакеты и послушно пошел в комнату. Волохов быстро начистил картошки, нарезал мясо и поставил на плиту сковородку. Не удержавшись, откусил мягкого белого хлеба и заглянул в комнату.
Иван рассматривал висящие на стенах фотокопии современных художников. Склонив голову, он делал шаг в сторону, потом возвращался на место, выбирая удачный ракурс.
Услышав шаги, он оглянулся.
— Какая страшная картина, — сказал он, показывая на репродукцию Сараямы.
На картине голый ребенок сидел, раскинув пухлые ножки, на каменистой земле. У ног его умиротворенно примостилась огромная железная собака. Стальные бока чудища бросали по сторонам блики, ребенок улыбался, а на заднем плане, из-за горизонта, всходила мертвая планета.
— Почему страшная, — невнятно спросил Волохов с набитым ртом, — просто прикольная.
— Одиночество, — пояснил Иван, — ему даже поиграть не с кем. Только с железной собакой.
— Но он же доволен.
— Он просто не знает другой жизни.
Волохов помолчал, проглотил хлеб.
— А тебе было с кем играть?
— Нет.
Волохов услышал, как заскворчало масло, и вернулся в кухню.
Отбив ножом два куска свинины, он бросил ее на сковороду.
— А что ты скажешь насчет вот этой картины, — спросил он, вернувшись к Ивану и указывая на репродукцию «Поцелуй вампира».
На полотне в страстных объятиях зеленого крылатого чудовища со змеиным телом застыла обнаженная женщина. Из-под когтей, впившихся в ягодицы, сочилась кровь.
— Это — гибель, — сказал Иван, качая головой. — Она губит себя, но ничего не может поделать. Плоть правит ее сознанием, а разум спит или умер.
— А то, что она голая, тебя не смущает?
— Нагота здесь вторична. Гораздо печальнее, что она вручает ему не только тело свое, но и душу.
Волохов крякнул. Мальчишка, однако, был не так прост.
Мясо покрылось аппетитной корочкой. Волохов поперчил, посолил и перевернул его. Попробовал ножом булькающую в кастрюле картошку. Почти готово.
— Ну, Иван, мой руки и прошу к столу, — крикнул он.
Крупно нарезав самый красивый помидор, он разложил мясо и картофель по тарелкам и посыпал нарезанной зеленью. Вывалив квашеную капусту в керамическую миску, покропил ее подсолнечным маслом и, нарезав хлеб, уселся за стол. Иван встал на пороге, смущенно улыбаясь.
— Давай, давай, не стесняйся, — Волохов набил рот мясом, картошкой, добавил капусты и, энергично пережевывая, указал на табурет напротив себя.
— Павел …, простите, не знаю вашего отчества…
— Ничего, ничего, сойдет и Павел.
— Я не могу это есть.
— Это почему?
— Так ведь пост, — удивленно всплеснул руками Иван, — Апостольский пост нынче.
Волохов перестал чавкать и медленно оторвал взгляд от тарелки.
— Что ж ты не сказал? Я бы рыбу пожарил.
— И рыбу сегодня не могу — среда.
— Ваня, ты худой, как велосипед. Хоть чего-то можешь съесть?
— Могу есть хлеб, могу капусту, овощи, фрукты, орехи. Могу воду пить.
— Эх, — горько вздохнул Волохов, — а может, давай, а? Хоть немного?
— Не могу, — виновато пожал плечами Иван.
Волохов отложил вилку и тяжело вздохнул. Потом помыл яблоки, клубнику и поставил перед Иваном.
— На, страстотерпец, насыщайся.
Аппетит пропал. Поковырявшись в тарелке, Волохов отодвинул ее. Иван ел капусту с черным хлебом. На десерт были фрукты. Клубника показалась Волохову пресной и водянистой.
Постелив Ивану на кровати, Волохов разложил на полу матрас для себя, погасил свет и улегся. Парнишка аккуратно сложил одежду в кресло-качалку, укрылся одеялом и затих. Волохов поворочался на жестком ложе.
— Иван, — позвал он.
— Да, — с готовностью отозвался тот.
— Где ты учился?
— Меня учит наш игумен.
— Угу. И чему же он тебя выучил? Он что, все знает?
— Он знает все, — не задумываясь, с гордостью сказал Иван, — он служил в православной церкви в Италии, потом в Сербии. Когда случилась война, храм разрушили, начались гонения на веру, и прихожане ушли кто куда. Он вернулся в Россию.
— А что же он сам сюда не приехал? Если он тебя учит, значит, знает больше, чем ты. Не хочу тебя пугать, но дела у нас здесь хреновые.
— Он старенький уже. Он благословил меня, а монастырская братия всю ночь вчера молилась за нашу с вами победу.
— Ну, тогда я спокоен. Дело, считай, сделано, — пробурчал Волохов.
— Павел, а это ваша квартира?
— Нет, одной моей знакомой.
— А она где?
Волохов сел на матрасе и, обхватив колени, уставился в открытое окно. Ночь была ясная, звездная. Огни в доме напротив уже погасли, и он казался огромным надгробием какому-то древнему божеству.
— Ее похитили.
— Демон?
Иван спокойно произнес слово, которое в современном мире почему-то утратило свой страшный смысл, но в темной комнате прозвучало пугающе и зловеще. Волохов повторил его, словно проверяя свои ощущения.
— Демон… да.
— Мы освободим ее, — уверенно сказал Иван.
— Мне бы твою уверенность, — вздохнул Волохов, — все, давай спать.
Мальчишка завозился, устраиваясь поудобнее и, скоро засопел.
Сна не было. Волохов встал и, стараясь не шуметь, вышел на кухню и съел кусок мяса с хлебом. Выпив холодного чаю, он побродил по темной квартире, открыл шкаф и долго смотрел на Светкины платья и блузки, развешанные на плечиках. Потом подошел к картине «Поцелуй вампира». Темнота почти скрыла темно-зеленое тело чудовища, только проступали мускулистые руки с узловатыми венами, ласкавшие обнаженное тело женщины.
— Не поддавайся ему, девочка, — прошептал Волохов.
Он проснулся с ощущением, будто кто-то наблюдает за ним. Пахло чем-то вкусным. Приоткрыв глаза, он осмотрелся. Иван сидел на краешке кресла, сложив руки на коленях, и как всегда доброжелательно смотрел на него. Он был умыт, причесан и от этого казался совсем ребенком.
— Доброе утро.
— Привет, — пробурчал Волохов, поднимаясь, — тебе не говорили, что неприлично смотреть на спящего?
— Извините.
— Ох, бока отлежал, — Волохов потянулся. — Чего не разбудил?
— Я рано встал. Сотворил молитву, сделал вам завтрак.
— Постный, поди?
— Нет, скоромный.
— И на том спасибо.
Волохов прошлепал в ванную, постоял под холодным душем, пока не замерз.
В кухне его ждала яичница, гренки из белого хлеба на молоке и яйцах и кружка молока.
Иван присел напротив и смотрел, как он ест.
— Ты сам-то поел? — спросил Волохов, уплетая яичницу.
— Поел.
— Могу представить, что, — скептически заметил Волохов и вдруг замер от пришедшей в голову мысли. — Иван, а ведь во время боевых действий пост не соблюдается. А мы с тобой, считай, на войне!
Иван задумался.
— Вы знаете, Павел, я не уверен, хотя что-то об этом слышал. Если бы можно было связаться с наставником, я бы попросил совета.
— А совет Александра Ярославовича тебя не устроит?
— Не знаю, — задумчиво сказал Иван, — игумен его уважает, я видел. Но насколько он сведущ в канонах православной церкви…
У Волохова кусок яичницы встал поперек горла. Он закашлялся и, схватив кружку, сделал большой глоток молока. Его разобрал такой смех, что он согнулся, хватаясь за живот, чуть не попав лицом в тарелку.
— Ох, я не могу. Ой, ну ты меня уморишь. Нет, я должен ему это сказать!
Иван спокойно смотрел на него, улыбаясь и Волохов постепенно успокоился.
— Я что-то не то сказал?
— Нет, ты сказал, что надо. Просто классно сказал. Я обязательно передам Александру Ярославовичу твои сомнения. Ты знаешь, — Волохов наклонился и, понизив голос, подмигнул пареньку, — они меня тоже иногда посещают.
Позавтракав, Волохов убрал постель. Иван вымыл посуду и присел у стола, разложив перед собой книги отца Василия.
— Павел, мне понадобятся писчая бумага и ручка.
— Сделаем. А ты не хотел бы переодеться?
Парнишка оглядел себя и непонимающе взглянул на Волохова.
— Моя одежда не подходит?
— В ней от тебя за версту несет святостью. Молодежь так не одевается. Ты не должен выделяться.
— Наверно, вы правы, — Иван похлопал ресницами, — а что делать?
— Ты пока разберись с книгами, а я тебе что-нибудь куплю. Договорились?
— Только не очень яркое, ладно?
— Как скажешь. К двери не подходи, что бы ни случилось. Я быстро.
Парень сидел на полу, обхватив колени, и смотрел на нее восхищенными серыми глазами. Такой взгляд она видела в церкви у прихожан, когда ей случалось туда попасть. Мысли путались, тело было словно чужое. Светка приподняла голову. Она лежала на водяном матрасе, укрытая простыней до подбородка. Комната казалась большой, стены были белыми, матовыми. В полутьме она разглядела посреди комнаты на кафельном квадрате странное кресло. С ним было связано что-то неприятное, но что, она не могла вспомнить. Большая лампа, похожая на медицинскую, горела вполнакала.
Парень увидел, что она пошевелилась, и улыбнулся.
— Здравствуй. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — неуверенно ответила Светка, — где я?
— Ты у друзей.
Что-то вспомнив, она подняла простыню и посмотрела под нее.
— Что со мной?
— А что ты чувствуешь?
— Не знаю… Мне, как-то непривычно. Неужели это я? — Светка встала, кутаясь в простыню, и подошла к зеркалу.
Отвернувшись от паренька, она приоткрыла простыню и долго смотрела.
— Ты стала красивая, ты просто неземная. Неужели тебе не нравится?
— Я почти ничего не помню. Было больно, потом было хорошо. А потом опять больно.
Парень встал и, подойдя к ней, расстегнул рубашку с длинным рукавом и снял ее.
— Я такой же, но ты лучше.
Светка провела пальцами по его выпуклым шрамам на груди. Он улыбнулся.
— Это очень красиво.
— Да, наверное… А кто меня сделал такой?
— Я. Я очень старался.
— А кто делал это тебе?
— Мой друг. Даже не друг, а учитель. Он направляет мою руку, он заботится о нас.
— Он здесь?
— Нет, он давно не появляется, но я слышу его голос. Он очень хотел бы стать такими, как мы, но не может.
— Как тебя зовут?
— Дмитрий.
— Дима, расскажи мне, как все было.
Парень взял ее за руку и, усадив на матрас, присел рядом.
— Я почти отчаялся, когда появился он. Его зовут Рец. Он показал мне новую дорогу и помог вступить на нее…
Светка прикрыла глаза. Дима рассказывал о неземном блаженстве и новом обществе, где избранные будут узнавать друг друга по прекрасным рисункам на телах. Где все будут равны, но она, Света, станет единственной. Ей будут поклоняться и надо только поверить в этот мир и повести за собой обиженных и непонятых, озлобленных и отчаявшихся.
Голос Дмитрия то уплывал вдаль, то накатывался, подобно прибою. Прошлое, которое она хотела вспомнить и не могла, отступило в дальний угол сознания, а его место заняли образы странного мира, где царили любовь и нега. Только одно воспоминание не давало ей покоя. Воспоминание о буре, когда вокруг ломались деревья и камни падали с неба, но кто-то закрыл ее своим телом, и они любили друг друга на мокрых листьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53