Жаль, что у меня не было времени присмотреться
к ней поближе. Я получил о ней, а также о семье Гербертов рапорты от наших осведомителей в Европе. Все это происходило в то время, когда и вы вели дело к концу, хотя, может быть, и несколько форсированно. Примите мои поздравления!
— Так вы знаете о Нолане и фальшивой графине?
— Да. Он признался во всем. Мария Ломбард Герберт получит драгоценности. Она вне всяких подозрений, и ее единственная вина в том, что она их сестра.
— Я очень рада. Этого так хотел бедный синьор Фонсека.
— Минуточку! — прервал ее Холлерт.— Нолан... точнее Рауль Герберт сообщил нам, что вы были при старике, когда он умирал.
— Да. Он послал за мной. Он хотел отдать драгоценности на мое попечение.
— Но почему он выбрал именно вас?
— Понятия не имею! — Гейл покачала головой.
— А я знаю,— заявил Дэвид.— Он инстинктивно чувствовал, что это тот человек, которому можно доверять... что она не присвоит драгоценности...
— Но каким образом старик стал их владельцем?
— Нолан сказал, что видел Гейл с сумочкой в руке, когда она среди ночи возвращалась в отель. Отмычкой он открыл дверь ее комнаты, забрал сумочку и отдал Марии, чтобы та спрятала.
— Но почему, черт возьми, Рауль так упорно подчеркивал, что его отец не имел ничего общего с убийствами? Он говорил об этом весьма решительно. Никто ведь и так не подозревал старика.
— Потому, что он сам мне об этом сказал. Я говорю о синьоре Фонсека. Он утверждал, что совершил все преступления, за исключением убийства на аэродроме. Короче говоря, он даже слишком старался убедить меня в этом,— Гейл повторила то, что запомнила из признания старика в отеле «Кортес».— Он хотел защитить своих детей.
Все замолчали, а Люция шепнула:
— Как же мне его жаль! Сколько ему пришлось пережить, понимая все, что делается вокруг, и не имея возможности ничего предотвратить!
— То, что он смог сделать, говорит о его стойкости и отваге,— сказал Дэвид.— Он ведь уже тогда был на пороге смерти. Это объясняет, почему он покинул отель, хотя и знал наверняка, что это его погибель. А может, он этого и хотел! Так или иначе, Фонсека понимал, что должен убежать от своих детей, даже от Марии. Они не позволили бы ему выполнить его план. Никого из своих детей он не мог позвать к себе, даже когда почувствовал, что умирает. Он попросил приехать Гейл — человека совершенно ему чужого. Фонсека понял, что она довольно умна, чтобы понять значение его признаний, и достаточно добра, чтобы выполнить его завещание.
— Он, наверное, был настоящим мужчиной. Но его замучили гитлеровцы,— пробормотал Холлерт.
— Он был им даже в минуту смерти,— шепнула Гейл, и в ее глазах заблестели слезы.— Он заслужил, чтобы все было так, как он хотел.
Дэвид нежно погладил Гейл по лицу.
— Подумать только, дорогая. Его могли похоронить, как подлого убийцу, и двух опасных преступников пустить гулять на свободе.
В разговор включилась Люция.
— Все, с этим покончено! Как ты себя чувствуешь, детка? Сможешь ли ты одеться? У нас сегодня множество дел, если у тебя, конечно, хватит сил...
— Еще что-нибудь?
— Надеюсь, для тебя ничего страшного,— улыбнулась она.— Фрэнк и я — мы должны завершить одно неоконченное дело...
Гейл уселась на кровати, на лице ее был детский восторг.
— Не собираетесь ли вы пожениться?
— А почему бы и нет? Это делают многие люди.
— Ну да, но я подумала, что... Дэвид и я... мы первые подумали об этом. Во всяком случае, я.
— Вы так полагаете? — захохотал Фрэнк.— Мы с Люцией не помышляли ни о чем другом в течение двадцати лет!
— Значит, у вас было время привыкнуть к этому,— сердито сказала девушка.— А я не намерена столько ждать Дэвида... Двадцать лет! Бог знает, увижу ли я его еще когда-нибудь, если выпущу сейчас из рук. Дэвид Януарий! Ты что собираешься так стоять и только улыбаться?
Дэвид подошел к Гейл, нежно обнял ее и прижал к себе.
— Кажется, мне уже нечего сказать.


















1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22