Склеив обрывки, он понял, что случалось такое раз или два в месяц. Предвещало это появление на судне четырех специальных типов, которые были в форме экипажа, но никаких обязанностей экипажа не исполняли, а держались особняком. Когда они находились на борту, «Феерия» в какой-то момент сходила с обычного маршрута, переставала кружить в трех милях от берега и уходила дальше, оставляя очертания Майами далеко на горизонте. Потом судно поворачивало на север, замедляло ход и останавливалось, дрейфуя в Гольфстриме, двигатели использовались лишь для того, чтобы удерживать его на месте.
После этого с востока приближался прогулочный катер с погашенными огнями, разворачивался и задним ходом утыкался в корму «Феерии», где палуба меньше всего возвышалась над водой. Бросали концы, и, как только оба судна швартовались друг к другу, четверо типов начинали таскать тяжелые парусиновые мешки. Мешки носили в обе стороны: сначала с катера на «Феерию», потом с «Феерии» на катер.
Это продолжалось минут десять, затем катер отшвартовывался и уходил на восток, а «Феерия» возвращалась описывать круги. Игроки ничего не замечали: кормовую палубу не было видно с пассажирской, а кроме того, они были слишком заняты, дроча рукоятки автоматов, чтобы беспокоиться о том, что происходит с судном.
Бобби Кемп долго ломал голову над тем, что там происходит. Он пришел к выводу, что в приплывающих мешках – наркотики, скорее всего, кокаин. А в мешках, которые сгружали на катер, должны быть деньги, отправляемые в какие-нибудь оффшорные банки. Именно так. Эти ублюдки провозили кокс на судне, сверху донизу освещенном неоновыми огнями, прямо под носом у поста Береговой охраны в Правительственном канале. На судне, принадлежащем Бобби Кемпу. Это его по-настоящему бесило. Не потому, что было противозаконно, а потому, что он, Бобби Кемп, который явно попадет за решетку, если все это дерьмо всплывет, ничего с этого не имеет.
Так он терзался, пока, наконец, не нашел в себе смелости попросить Лу о встрече у него в кабинете.
– Лу, – сказал он. – Понимаю, у нас как-то все не по-дружески поначалу вышло, с «Феерией» и все такое, я наговорил тебе, чего не следовало.
– Забудь об этом, Бобби, – сказал Тарант. – Дело прошлое. Главное, мы теперь партнеры, все довольны.
– Вот в этом и дело, Лу.
– В чем?
– Я хочу сказать, мне кажется – ты только пойми меня правильно, – мне кажется, что я не совсем полноценный партнер, в некоторых вопросах.
– В каких вопросах, Бобби?
– Ну вот, этот ваш бизнес на «Феерии», это ж ведь, черт возьми, мое судно, так что, мне кажется…
– О каком бизнесе речь, Бобби? Это плавучее казино, оно дает отличную прибыль, тебе перепадает приятный кусочек.
– Я не имею в виду казино.
– А что ты имеешь в виду? – спросил Тарант, тяжело глядя на Бобби.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – ответил Кемп, стараясь не отводить взгляд. – Я про другое дерьмо.
– Какое другое дерьмо, Бобби?
– Послушай, Лу, я не против, то есть я просто думаю, что, поскольку я определенно рискую, мне кажется, что…
– Бобби, послушай меня. – Тарант приблизился. – Нет ничего, кроме казино. Кто тебе сказал, что есть еще что-то?
Кемп ничего не ответил. Он собрал всю свою силу воли, чтобы не дать задний ход.
– Потому что если кто-то о чем-то подобном болтает, – сказал Тарант уже прямо в лицо Кемпу, – я прочищу его сраные мозги. Мне и моим коллегам такие разговоры не нравятся. Ты понял, Бобби? Найду того, кто размазывает это дерьмо, и, можешь мне поверить, этому человеку не поздоровится. Все ясно, Бобби?
Он положил руки Кемпу на плечи и слегка сдавил. Кемп почувствовал, что его член исторг струйку мочи.
– Я спросил – все ясно, Бобби?
– Угу.
– Что? – Давление усилилось. Еще одна струйка.
– Да, Лу.
– Славно, – сказал Тарант, опустил руки и отошел. – Ты еще о чем-то хотел со мной поговорить?
– Нет, Лу.
– Ну и хорошо, Бобби. Теперь можешь идти. Я знаю, ты занятой человек, у тебя куча важных дел.
Говоря это, Тарант опустил взгляд на пах Бобби. Кемп потупил взор и увидел расплывающееся пятно мочи. Он поднял глаза. Тарант смотрел на него с неподвижным лицом, но Кемп видел, что в глубине его темных глаз затаился смех.
– И еще, Бобби.
– Что?
– Эта твоя секретарша, да? С сиськами? Которая с телефоном не справляется?
– Да?
– Теперь она работает у меня.
Это было полгода назад. Ровно столько Кемпу понадобилось, чтобы просчитать свои дальнейшие действия, собрать информацию, составить план, все подготовить. Он был очень осторожен. Он понимал, что у него только один шанс выкрутиться из ситуации, в которую попал, и если он ошибется, то станет одним из тех, кого водолазы полиции Майами-Дэйд время от времени находят на дне канала в багажнике угнанной машины, с крабами, выползающими из глазниц.
Так что позволить себе облажаться он не мог. Но все вроде шло как надо. Обмен парусиновыми мешками точно был назначен на сегодня – в этом его заверил источник на «Феерии». Более того, речь шла о том, что на этот раз обмен будет крупный, так что с этим Бобби неожиданно повезло. Как и с тропическим штормом Гектор. В такую погоду никто не увидит, что там происходит. Это было славно.
Кемп знал, что дело будет непростое. Могут пострадать люди. Даже наверняка пострадают. Очень жаль. Эти ублюдки еще поймут, что зря связались с Бобби Кемпом.
Очень зря.
3
Уолли нашел в сумке клочок бумаги и набрал номер.
– Да? – сказал голос.
– Привет, – сказал Уолли. – Это Уолли.
– Кто?
– Уолли. Хартли. Из группы. Мы играем на…
– Чего тебе надо?
– Просто хотел поинтересоваться, играем ли мы сегодня. Я имею в виду, я допускаю, что в такую-то…
– Ничего не поменялось.
– Серьезно? Потому что прогно…
– Ничего не поменялось.
– Ясно, да, но все-таки, вы смотре…
– Ничего не поменялось, – повторил голос и дал отбой.
– Черт, – сказал Уолли. Он набрал номер коллеги по группе Теда Брейли.
– Алло? – сказал Тед.
– Здорово. Это я.
– Попробуй угадать, – сказал Тед, – сколько я вчера выпил?
– Я думаю, двести пятьдесят порций, по меньшей мере, – сказал Уолли.
– Кажется, больше. Такое ощущение, что в моей башке собаки трахаются.
– Ты поэт, – сказал Уолли.
– Уж как умею, – сказал Тед. – Гигантские собаки.
– Хочешь почувствовать себя еще хуже?
– Боюсь, у меня не получится.
– Судно сегодня вечером выходит в море.
– Чего? Ты видел, что творится снаружи? Там идет муссон.
– Если быть точным, это тропический шторм. Гектор.
– Кто бы это ни был, выглядит отвратительно. Может, нам уйти с этой посудины?
– Ну да. Мы можем уйти с этой посудины, но поскольку никакой другой посудины у нас на примете нет, мы будем жить на сбережения, предусмотрительно накопленные за эти годы. Вроде кожаных штанов.
– Точно подмечено. Может быть, нам поменять сферу деятельности? Устроиться на серьезную работу по специальности. Впрочем, извини, я забыл. Мы же музыканты, у нас нет никакой специальности.
– Надо теперь огорчить Джока и Джонни, – сказал Уолли. – Увидимся на судне.
– Если буду жив, – сказал Тед. – Эти собаки действительно гигантские.
Группа Уолли и Теда, с которой Уолли воссоединился после кратковременной неудачной вылазки в мир бизнеса, в данный момент называлась «Джонни и кровоизлияния». Они уже три недели играли по ночам на «Феерии морей», заменив группу, у вокалистки которой обнаружилась морская болезнь, что стало очевидно, когда ее мощно вырвало во время исполнения песни «Ветер под моими крыльями».
Уже шестнадцать лет группа играла в таком составе: Уолли – гитара, Тед – клавишные, Джонни Кларк – бас и Джок Юм – ударные. Уолли эти ребята были куда ближе, чем двое братьев, которые имели жен, детей и работу.
Долгое время группа называлась «Приход». Это название говорило о трогательных надеждах, которыми они были полны, когда начинали в десятом классе: выпрашивали у родителей деньги на инструменты и усилители, подбирали аккорды, громко репетировали у кого-нибудь дома, пока чья-нибудь мать не выгоняла их или какой-нибудь сосед не вызывал копов. Но они продолжали заниматься, потому что у них была мечта: стать первыми великими рок-звездами, вышедшими из Бугенвильской средней школы. Или, по крайней мере, с кем-нибудь переспать.
К выпускному классу они стали почти знаменитостями в кругу сверстников. Победили на конкурсе молодых талантов и сыграли на паре школьных вечеринок; иногда им даже удавалось с кем-то переспать. Полные желания продолжить эффектный образ жизни, они решили после выпуска все вместе остаться в Майами. Чтобы успокоить родителей, поступили в местный колледж. Но на самом деле они занимались только продвижением своей группы.
Но далеко так и не продвинулись. Несмотря на бесконечные репетиции, десятки прослушиваний, музыкальные диспуты, семь демо-CD и две радикальные смены причесок, «Приход» так никуда и не пришел. Дело было не в том, что они плохо играли, скрепя сердце им пришлось признать, что они на самом деле не представляют собой ничего особенного. Играли они профессионально, но проблема была в том, что кругом было полно профессиональных групп, игравших умело. Профессионализм не был ключом к успеху, нужно было что-то еще. И этого непонятного «чего-то» у «Прихода» не было.
Со временем они смирились с судьбой, превратились в обычную кавер-группу и стали играть всюду, куда их звали, главным образом – в барах, иногда на частных вечеринках. В конце концов они купили поношенные смокинги, разучили «Прекрасный мир» и «Хава Нагилу», несмотря на то, что много раз клялись этого не делать, и стали играть на свадьбах и бар-мицвах.
И вот что хуже всего: играют они субботним днем в каком-нибудь гостиничном танцевальном зале, еле живые после вчерашнего ночного концерта в баре, в пропитанных похмельным потом смокингах, и, пытаясь изобразить воодушевление, хрипло выводят какую-нибудь дурацкую праздничную веселуху (Это славный день, давайте, НУ ЖЕ! Ну-ка в пляс, поможем Джошу праздновать прекрасный день!). А потом в перерыве подойдет какой-нибудь гость и спросит: «Вы, ребята, случаем не из Бугенвиля»? И выяснится, что он их одноклассник, какой-нибудь придурок-шахматист, которого они – страшно крутые – и знать не знали. А теперь его взгляд говорил: Я старший компаньон бухгалтерской фирмы. Я живу в шикарном доме, езжу на «ауди», у меня большой угловой кабинет в небоскребе на Брикелл-авеню. А вы, ребята, все еще ЭТИМ занимаетесь?
Еще на свадьбах и бар-мицвах бесили песни по заявкам. В баре им обычно удавалось отвертеться («Без проблем, мы еще доберемся до этой песни»). Но когда кто-нибудь заказывал песню на частных вечеринках, им приходилось ее исполнять, даже если за эти годы они заиграли ее до отвращения, как, например, «Мерзкого, мерзкого Лероя Брауна» или, боже упаси, «Чувства».
Однажды они играли на свадьбе, где мать невесты заказала «Переживу» – гневный гимн всех брошенных женщин. Участники группы быстро сыграли в «камень, ножницы, бумагу», чтобы выбрать, кому петь. Проиграл Джонни, который, уставившись в ботинки, мямлил тихим фальцетом, а мать невесты стояла в одиночестве в центре танцевальной площадки и визгливо выкрикивала слова, обращаясь к столу, за которым сидел отец невесты со свежедобытой женой.
Подобные случаи довели группу до того, что они придумали «Песню возмездия». Принцип был следующий: если их заставляли играть ненавистную им песню, они мстили исполнением еще более мерзкой. Например, если приходилось играть «Мой путь», они отвечали кровоточащим куском дерьма Бобби Голдсборо под названием «Милая»(«Раздолбала машину и печальную мину нацепила, думаешь, что кину, но иди ко мне за спину!»).
Однажды вечером на свадьбе сильно пьяный гость заказал «Балладу о зеленых беретах», а через полчаса попросил исполнить еще раз. В тот вечер «Приход» нанес ответный удар водородной бомбой «Песен возмездия» – «2525-м годом» беспощадно омерзительной группы «Загер и Эванс», с возмутительно бессмысленным текстом («Нечего там будет жрать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
После этого с востока приближался прогулочный катер с погашенными огнями, разворачивался и задним ходом утыкался в корму «Феерии», где палуба меньше всего возвышалась над водой. Бросали концы, и, как только оба судна швартовались друг к другу, четверо типов начинали таскать тяжелые парусиновые мешки. Мешки носили в обе стороны: сначала с катера на «Феерию», потом с «Феерии» на катер.
Это продолжалось минут десять, затем катер отшвартовывался и уходил на восток, а «Феерия» возвращалась описывать круги. Игроки ничего не замечали: кормовую палубу не было видно с пассажирской, а кроме того, они были слишком заняты, дроча рукоятки автоматов, чтобы беспокоиться о том, что происходит с судном.
Бобби Кемп долго ломал голову над тем, что там происходит. Он пришел к выводу, что в приплывающих мешках – наркотики, скорее всего, кокаин. А в мешках, которые сгружали на катер, должны быть деньги, отправляемые в какие-нибудь оффшорные банки. Именно так. Эти ублюдки провозили кокс на судне, сверху донизу освещенном неоновыми огнями, прямо под носом у поста Береговой охраны в Правительственном канале. На судне, принадлежащем Бобби Кемпу. Это его по-настоящему бесило. Не потому, что было противозаконно, а потому, что он, Бобби Кемп, который явно попадет за решетку, если все это дерьмо всплывет, ничего с этого не имеет.
Так он терзался, пока, наконец, не нашел в себе смелости попросить Лу о встрече у него в кабинете.
– Лу, – сказал он. – Понимаю, у нас как-то все не по-дружески поначалу вышло, с «Феерией» и все такое, я наговорил тебе, чего не следовало.
– Забудь об этом, Бобби, – сказал Тарант. – Дело прошлое. Главное, мы теперь партнеры, все довольны.
– Вот в этом и дело, Лу.
– В чем?
– Я хочу сказать, мне кажется – ты только пойми меня правильно, – мне кажется, что я не совсем полноценный партнер, в некоторых вопросах.
– В каких вопросах, Бобби?
– Ну вот, этот ваш бизнес на «Феерии», это ж ведь, черт возьми, мое судно, так что, мне кажется…
– О каком бизнесе речь, Бобби? Это плавучее казино, оно дает отличную прибыль, тебе перепадает приятный кусочек.
– Я не имею в виду казино.
– А что ты имеешь в виду? – спросил Тарант, тяжело глядя на Бобби.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – ответил Кемп, стараясь не отводить взгляд. – Я про другое дерьмо.
– Какое другое дерьмо, Бобби?
– Послушай, Лу, я не против, то есть я просто думаю, что, поскольку я определенно рискую, мне кажется, что…
– Бобби, послушай меня. – Тарант приблизился. – Нет ничего, кроме казино. Кто тебе сказал, что есть еще что-то?
Кемп ничего не ответил. Он собрал всю свою силу воли, чтобы не дать задний ход.
– Потому что если кто-то о чем-то подобном болтает, – сказал Тарант уже прямо в лицо Кемпу, – я прочищу его сраные мозги. Мне и моим коллегам такие разговоры не нравятся. Ты понял, Бобби? Найду того, кто размазывает это дерьмо, и, можешь мне поверить, этому человеку не поздоровится. Все ясно, Бобби?
Он положил руки Кемпу на плечи и слегка сдавил. Кемп почувствовал, что его член исторг струйку мочи.
– Я спросил – все ясно, Бобби?
– Угу.
– Что? – Давление усилилось. Еще одна струйка.
– Да, Лу.
– Славно, – сказал Тарант, опустил руки и отошел. – Ты еще о чем-то хотел со мной поговорить?
– Нет, Лу.
– Ну и хорошо, Бобби. Теперь можешь идти. Я знаю, ты занятой человек, у тебя куча важных дел.
Говоря это, Тарант опустил взгляд на пах Бобби. Кемп потупил взор и увидел расплывающееся пятно мочи. Он поднял глаза. Тарант смотрел на него с неподвижным лицом, но Кемп видел, что в глубине его темных глаз затаился смех.
– И еще, Бобби.
– Что?
– Эта твоя секретарша, да? С сиськами? Которая с телефоном не справляется?
– Да?
– Теперь она работает у меня.
Это было полгода назад. Ровно столько Кемпу понадобилось, чтобы просчитать свои дальнейшие действия, собрать информацию, составить план, все подготовить. Он был очень осторожен. Он понимал, что у него только один шанс выкрутиться из ситуации, в которую попал, и если он ошибется, то станет одним из тех, кого водолазы полиции Майами-Дэйд время от времени находят на дне канала в багажнике угнанной машины, с крабами, выползающими из глазниц.
Так что позволить себе облажаться он не мог. Но все вроде шло как надо. Обмен парусиновыми мешками точно был назначен на сегодня – в этом его заверил источник на «Феерии». Более того, речь шла о том, что на этот раз обмен будет крупный, так что с этим Бобби неожиданно повезло. Как и с тропическим штормом Гектор. В такую погоду никто не увидит, что там происходит. Это было славно.
Кемп знал, что дело будет непростое. Могут пострадать люди. Даже наверняка пострадают. Очень жаль. Эти ублюдки еще поймут, что зря связались с Бобби Кемпом.
Очень зря.
3
Уолли нашел в сумке клочок бумаги и набрал номер.
– Да? – сказал голос.
– Привет, – сказал Уолли. – Это Уолли.
– Кто?
– Уолли. Хартли. Из группы. Мы играем на…
– Чего тебе надо?
– Просто хотел поинтересоваться, играем ли мы сегодня. Я имею в виду, я допускаю, что в такую-то…
– Ничего не поменялось.
– Серьезно? Потому что прогно…
– Ничего не поменялось.
– Ясно, да, но все-таки, вы смотре…
– Ничего не поменялось, – повторил голос и дал отбой.
– Черт, – сказал Уолли. Он набрал номер коллеги по группе Теда Брейли.
– Алло? – сказал Тед.
– Здорово. Это я.
– Попробуй угадать, – сказал Тед, – сколько я вчера выпил?
– Я думаю, двести пятьдесят порций, по меньшей мере, – сказал Уолли.
– Кажется, больше. Такое ощущение, что в моей башке собаки трахаются.
– Ты поэт, – сказал Уолли.
– Уж как умею, – сказал Тед. – Гигантские собаки.
– Хочешь почувствовать себя еще хуже?
– Боюсь, у меня не получится.
– Судно сегодня вечером выходит в море.
– Чего? Ты видел, что творится снаружи? Там идет муссон.
– Если быть точным, это тропический шторм. Гектор.
– Кто бы это ни был, выглядит отвратительно. Может, нам уйти с этой посудины?
– Ну да. Мы можем уйти с этой посудины, но поскольку никакой другой посудины у нас на примете нет, мы будем жить на сбережения, предусмотрительно накопленные за эти годы. Вроде кожаных штанов.
– Точно подмечено. Может быть, нам поменять сферу деятельности? Устроиться на серьезную работу по специальности. Впрочем, извини, я забыл. Мы же музыканты, у нас нет никакой специальности.
– Надо теперь огорчить Джока и Джонни, – сказал Уолли. – Увидимся на судне.
– Если буду жив, – сказал Тед. – Эти собаки действительно гигантские.
Группа Уолли и Теда, с которой Уолли воссоединился после кратковременной неудачной вылазки в мир бизнеса, в данный момент называлась «Джонни и кровоизлияния». Они уже три недели играли по ночам на «Феерии морей», заменив группу, у вокалистки которой обнаружилась морская болезнь, что стало очевидно, когда ее мощно вырвало во время исполнения песни «Ветер под моими крыльями».
Уже шестнадцать лет группа играла в таком составе: Уолли – гитара, Тед – клавишные, Джонни Кларк – бас и Джок Юм – ударные. Уолли эти ребята были куда ближе, чем двое братьев, которые имели жен, детей и работу.
Долгое время группа называлась «Приход». Это название говорило о трогательных надеждах, которыми они были полны, когда начинали в десятом классе: выпрашивали у родителей деньги на инструменты и усилители, подбирали аккорды, громко репетировали у кого-нибудь дома, пока чья-нибудь мать не выгоняла их или какой-нибудь сосед не вызывал копов. Но они продолжали заниматься, потому что у них была мечта: стать первыми великими рок-звездами, вышедшими из Бугенвильской средней школы. Или, по крайней мере, с кем-нибудь переспать.
К выпускному классу они стали почти знаменитостями в кругу сверстников. Победили на конкурсе молодых талантов и сыграли на паре школьных вечеринок; иногда им даже удавалось с кем-то переспать. Полные желания продолжить эффектный образ жизни, они решили после выпуска все вместе остаться в Майами. Чтобы успокоить родителей, поступили в местный колледж. Но на самом деле они занимались только продвижением своей группы.
Но далеко так и не продвинулись. Несмотря на бесконечные репетиции, десятки прослушиваний, музыкальные диспуты, семь демо-CD и две радикальные смены причесок, «Приход» так никуда и не пришел. Дело было не в том, что они плохо играли, скрепя сердце им пришлось признать, что они на самом деле не представляют собой ничего особенного. Играли они профессионально, но проблема была в том, что кругом было полно профессиональных групп, игравших умело. Профессионализм не был ключом к успеху, нужно было что-то еще. И этого непонятного «чего-то» у «Прихода» не было.
Со временем они смирились с судьбой, превратились в обычную кавер-группу и стали играть всюду, куда их звали, главным образом – в барах, иногда на частных вечеринках. В конце концов они купили поношенные смокинги, разучили «Прекрасный мир» и «Хава Нагилу», несмотря на то, что много раз клялись этого не делать, и стали играть на свадьбах и бар-мицвах.
И вот что хуже всего: играют они субботним днем в каком-нибудь гостиничном танцевальном зале, еле живые после вчерашнего ночного концерта в баре, в пропитанных похмельным потом смокингах, и, пытаясь изобразить воодушевление, хрипло выводят какую-нибудь дурацкую праздничную веселуху (Это славный день, давайте, НУ ЖЕ! Ну-ка в пляс, поможем Джошу праздновать прекрасный день!). А потом в перерыве подойдет какой-нибудь гость и спросит: «Вы, ребята, случаем не из Бугенвиля»? И выяснится, что он их одноклассник, какой-нибудь придурок-шахматист, которого они – страшно крутые – и знать не знали. А теперь его взгляд говорил: Я старший компаньон бухгалтерской фирмы. Я живу в шикарном доме, езжу на «ауди», у меня большой угловой кабинет в небоскребе на Брикелл-авеню. А вы, ребята, все еще ЭТИМ занимаетесь?
Еще на свадьбах и бар-мицвах бесили песни по заявкам. В баре им обычно удавалось отвертеться («Без проблем, мы еще доберемся до этой песни»). Но когда кто-нибудь заказывал песню на частных вечеринках, им приходилось ее исполнять, даже если за эти годы они заиграли ее до отвращения, как, например, «Мерзкого, мерзкого Лероя Брауна» или, боже упаси, «Чувства».
Однажды они играли на свадьбе, где мать невесты заказала «Переживу» – гневный гимн всех брошенных женщин. Участники группы быстро сыграли в «камень, ножницы, бумагу», чтобы выбрать, кому петь. Проиграл Джонни, который, уставившись в ботинки, мямлил тихим фальцетом, а мать невесты стояла в одиночестве в центре танцевальной площадки и визгливо выкрикивала слова, обращаясь к столу, за которым сидел отец невесты со свежедобытой женой.
Подобные случаи довели группу до того, что они придумали «Песню возмездия». Принцип был следующий: если их заставляли играть ненавистную им песню, они мстили исполнением еще более мерзкой. Например, если приходилось играть «Мой путь», они отвечали кровоточащим куском дерьма Бобби Голдсборо под названием «Милая»(«Раздолбала машину и печальную мину нацепила, думаешь, что кину, но иди ко мне за спину!»).
Однажды вечером на свадьбе сильно пьяный гость заказал «Балладу о зеленых беретах», а через полчаса попросил исполнить еще раз. В тот вечер «Приход» нанес ответный удар водородной бомбой «Песен возмездия» – «2525-м годом» беспощадно омерзительной группы «Загер и Эванс», с возмутительно бессмысленным текстом («Нечего там будет жрать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36