– Это он тебе так сказал?
– Да.
– И ты ему поверила?
– А почему я не должна была верить? Мне в голову пришел всего лишь один миллион причин.
– Если все было именно так, – возразил я, – то почему он не поплыл к нашему берегу? Туда, где были мы? Он ведь знал, что мы находимся там. А потому, что несомненно хотел, чтобы мы считали его погибшим.
– Да, таков был его замысел.
– Что? О чем ты говоришь?
– Ему надо было исчезнуть. Он боялся, что на него свалят вину за взрыв. Именно так и случилось. Ты ведь слышал моего отца. “Во всем виноват только Уэзли”.
– И поэтому Уэзли инсценировал свое исчезновение.
– Конечно. Одному Богу известно, что бы вы с ним сделали.
– Да, одному Богу – кто-то, возможно, обозвал бы его идиотом.
– Ты ничего не знаешь.
– Он что, боялся, что Эндрю заставил бы его идти с завязанными глазами по положенной на борт доске? Или привязал бы его к килю? Или отстегал его кошкой-девятихвосткой?
– А кто мог знать?
– Да никто бы ничего ему не сделал, если это в самом деле был несчастный случай.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Да и откуда тебе знать, каким жестоким мог быть наш отец. И каким злым. Если бы тебе стала известна хотя бы половина из того, что он сделал... что он делал мне... и Кимберли. – Тельма покачала головой.
Меня это жутко заинтриговало.
– И что же такое он делал? – поинтересовался я.
– А ты не можешь представить, как стесненно себя чувствуешь, когда так сильно связаны руки? – она протянула их ко мне. – Кимберли слишком затянула узлы.
Незадолго перед отходом ко сну Кимберли развязывала Тельме руки, чтобы та могла сходить в туалет – затем она вновь связала их.
– У тебя это лучше получается, – похвалила меня Тельма. – Когда ты связывал меня, веревка так не резала. Кимберли сделала это специально, чтобы мне было больно.
– Нет, она не могла так поступить.
– Посмотри. Просто посмотри, хочешь?
Я наклонился к ней и подергал за веревку. Действительно, стянуто было ужасно туго. Вокруг запястий даже образовались канавки.
– Ты можешь немного ослабить ее? Пожалуйста!
– Не знаю. Может, у Кимберли были на то причины...
– Одна, так точно. Просто ей нравится делать мне больно. Это ее возбуждает.
– Конечно, – буркнул я.
– Если ты ослабишь узлы, – пообещала она, – я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.
Естественно, мотивы ее поведения были весьма подозрительны. Но и нельзя было отрицать факт, что веревка действительно впилась в ее руки.
– Ладно, я перевяжу, – сказал я. – Но никаких фокусов.
– Я ничего не сделаю. Обещаю.
Отложив топор за спину, чтобы она не могла до него дотянуться, я подполз к ней на коленях и вцепился ногтями в узел. Когда он был развязан, я начал разматывать веревку с ее запястий. Внезапно она высвободила руки. А в моих остались пустые витки веревки. Прежде чем я успел опомниться, она спрятала обе руки за спину и замотала головой.
– Пожалуйста! Я ничего не сделаю. Не связывай меня больше, ладно? Пожалуйста! Сжалься. Связанные руки – это невыносимо. Хотя бы на несколько минут, ладно? Пожалуйста!
– Нет! Перестань, ты же обещала. – Я воровато оглянулся. Слава Богу, девчонки все так же мирно спали. Я повернулся лицом к Тельме. – Из-за тебя у меня будут большие неприятности.
– Вовсе необязательно их в это посвящать. Я ничего им не скажу, если и ты не проболтаешься.
– Черт возьми! – бросив веревку, я наклонился вперед, вытянул руки и схватил Тельму за плечи. Они были толстыми, но не дряблыми. И в них чувствовалась сила. Сжав их пальцами, я попытался вывернуть ее руки из-за спины.
Она отчаянно сопротивлялась. Но через несколько секунд заявила:
– Прекрати, или я закричу. Я тут же ее отпустил.
Какое-то время ушло на то, чтобы перевести дыхание. Отдышавшись, я сказал:
– Кричи. Кто-нибудь проснется, а у тебя развязаны руки...
– У тебя будет больше неприятностей, чем у меня.
– Неприятности будут у нас обоих. Кричи.
– Я предлагаю тебе сделку, – промолвила она. Я поднял с песка веревку.
– Какую?
– Ты позволяешь мне побыть немного развязан ной, ладно? Хотя бы пока мы будем здесь сидеть и беседовать, а затем я безо всяких позволю тебе меня снова связать. Обещаю.
– Кто-то может проснуться. Да и потом, ты меня уже раз обманула. Воспользовалась тем, что я из лучших побуждений хотел оказать тебе услугу. Так что давай-ка сюда свои руки.
Тельма покачала головой. Руки ее все так же оставались за спиной.
– Давай, – сказал я. – Пожалуйста. Я не буду сильно затягивать.
– Мне казалось, ты хотел расспросить меня о многом, что касается Уэзли. И о Кимберли. Разве ты уже не хочешь знать, как отец издевался над ней?
– Издевался? Над ней?
– Он многое чего делал с ней. С нами обеими.
– Правда? – Я снова бросил взгляд на спящих. Пока все было в порядке.
– Да не волнуйся ты так. Мы просто притворимся, что я связана. – Тельма протянула мне руки. Я несколько раз обернул веревку вокруг них, но ни затягивать, ни завязывать веревку на узел не стал. – Вот так, – улыбнулась Тельма. – Если кто-нибудь сунет сюда к нам нос, к тебе не будет никаких претензий.
– Только без шалостей, – предупредил я ее. Затем вернулся на свое прежнее место, сел и снова положил топор на колени. – И что он с ней делал? – нетерпеливо спросил я.
– С нами обеими, – поправила меня Тельма.
– Ладно, с обеими.
Семейные узы
– Это... все так гадко. Ужасно мерзко. Ты уверен, что хочешь услышать об этом?
Я кивнул головой. Непонятная внутренняя слабость – смесь страха и нервного возбуждения – уже овладевала мной.
– Ну, тогда слушай. Ты сам этого захотел. Пеняй на себя, если тебе не понравится то, что я расскажу.
– Хорошо. Обещаю. Начинай.
– Один пример: иногда он заставлял нас раздеваться догола и бороться на полу. И все мы были нагие. Я, Кимберли и папа. – Она проговорила все это быстро, полушепотом, словно передавала очень пикантную сплетню. – Сначала он довольствовался тем, что просто натравлял меня и Кимберли друг на друга, а сам наблюдал со стороны и... вроде как подбодрял нас и отдавал разные распоряжения. Хотел, чтобы мы делали друг другу больно. И еще разные извращенные штуки. Затем через какое-то время и сам к нам присоединялся.
– Боже правый, – пробормотал я. – И сколько же вам было лет?
Она пожала плечами и покачала головой.
– Не знаю. Это началось еще, когда мне было лет девять или десять, и продолжалось, пока я ходила в школу.
– А как же Билли? Они ведь женаты... уже двадцать лет? Она смотрела на все это сквозь пальцы?..
– Он никогда не делал ничего подобного в ее присутствии. Но она ведь ходила на работу, ты знал об этом? И у папы было предостаточно времени, которое он мог посвятить только нам.
– Но ведь он часто уходил в плавание...
– Не настолько часто. Я бы даже сказала, совсем нечасто. А когда он сходил после плавания на берег, это всегда было еще хуже прежнего. Он был просто неистощим на выдумки. Борьба была лишь одной из них. Но, мне кажется, любимой. Он хотел играть в эту игру всякий раз, когда мы оставались одни. Он душил нас в своих борцовских захватах, пока мы не начинали кричать. А пока мы кричали, плакали и корчились на полу вместе с ним, он, – ну, ты знаешь, – совал в нас свои пальцы. И язык. А еще кусал нас.
– А Билли ни о чем таком не подозревала?
– Нет, нет. Это был наш маленький гадкий секрет. Отец пригрозил, что убьет нас, если мы проболтаемся.
– А Конни?
Тельма пожала плечами.
– Не знаю. Я перестала жить дома, когда поступила в колледж. Это случилось, кажется, двенадцать лет назад. Конни тогда было только... сколько?
– Сейчас ей восемнадцать.
– Выходит, ей было только шесть, когда я уехала из дому. Но я знала, что он продолжал заниматься этим с Кимберли и после моего отъезда. Мы это никогда с ней не обсуждали, но я знала. Думаю, они и не собирались прекращать. Мне неизвестно, была ли вовлечена в это и Конни. Но я вовсе не удивилась бы.
– “Не собирались прекращать”? Ты говоришь это так, словно Кимберли... была добровольной участницей.
Тельма шумно выдохнула воздух, широко раздувая ноздри.
– Кимберли не пошла учиться в колледж. Это говорит тебе о чем-нибудь? Окончила с отличием среднюю школу, была президентом класса и все такое. Да она могла бы подавать документы в Принстонский или Йельский университеты, если бы пожелала. И что же она сделала? Записалась в местный колледж, лишь бы остаться жить дома.
– Ты полагаешь, что она продолжала заниматься с ним этим?
– Да это же ясно. Она по-настоящему втянулась. Эти мазохистские штучки. Восхитительная боль. Именно так Кимберли всегда это называла. “Восхитительная боль”.
– Правда? – Все это меня немного ошарашило. – Но у нее на теле нет ни единого шрама. По крайней мере, я не видел.
– Нет, нет. Конечно, нет! Шрамы – чересчур очевидные доказательства. Она всегда тщательно избегала повреждений, которые оставляют следы. Кто захочет, чтобы все узнали о твоих маленьких грязных секретах. Тебя могут принять за дегенератку, психически ненормальную. Ты знаешь, о чем я.
– А какие у нее были отношения с Китом? – спросил я. – Ведь она вышла замуж за этого парня. Если она занималась этим с Эндрю?..
– У Кита были такие же склонности.
– И ему нравилось делать ей больно?
– Конечно, нравилось. Однажды я их застала за этим. Это случилось незадолго до того, как я вышла замуж за Уэзли. Мне пришлось зайти в родительский дом за... книгой. Я готовилась к свадьбе, и мне нужна была книга Билли по этикету. И я вошла, не позвонив в дверь. Сначала я подумала, что никого нет дома, но потом услышала какой-то шум, доносившийся со второго этажа, и решила тихонько подняться и посмотреть, что там происходит. Я опасалась, что это мог быть вор или что-нибудь в этом роде. Но это был не грабитель – в спальне Кимберли были они. Вся тройка.
– Это кто?
– Кимберли, Кит и папа.
– Занимались сексом? Все трое?
– Да, занимались сексом. И истязали ее.
– Истязали Кимберли?
– Ее распяли на кровати, связав по руками и ногам, и...
– Можешь не продолжать, – сказал я.
– Папа совал ей в рот.
– Прекрати. Не хочу этого слышать...
– Кит стоял на коленях у нее между ног. В обеих руках у него были щипцы и он обрабатывал ими ее соски, а его рот...
– Заткнись! Я тебе не верю. Ты все это выдумала. Кимберли никогда бы... Не зря она обозвала тебя лгуньей. Все это обыкновенная чушь собачья.
– Так вот, Уэзли знал все об отце и Ките. Теперь ты видишь? Он знал эту парочку больных дегенератов, как облупленных. И, когда взорвалась яхта... испугался, что станет козлом отпущения, а их страсть к истязанию людей ему была хорошо известна. И он пришел в ужас. Но не только за себя. Он опасался за меня и Билли... за всех нас. Можешь себе представить – оказаться на безлюдном острове с парой таких садистов. У него не оставалось другого выхода, как покончить с ними.
– Тогда почему он хотел убить меня? Я никогда никого не пытал!
Странная улыбка искривила одну сторону лица Тельмы. Другая, потемневшая и распухшая от нанесенных Уэзли побоев, не шелохнулась.
– Но ты был бы не прочь попробовать, да? – спросила она.
Это было не совсем то, что я ожидал от нее услышать.
– Попробовать что?
– Попытать кого-нибудь?
– Что ты мелешь!
– Кого-нибудь, вроде Кимберли, – сказала она.
– Нет!
Она презрительно ухмыльнулась.
– Кого ты стараешься обмануть? Да у тебя от одной мысли об этом капает с конца. Как бы тебе хотелось схватить ее за соски и сжимать их, пока она не стала бы плакать, корчиться и молить о пощаде!
– Ты с ума сошла.
– Или кусать их.
– Тебе пора идти на место, – сказал я, и, отложив топор в сторону, поднял с песка веревку и пополз к ней на коленях. – Выставь вперед руки.
– Взгляни на себя, – произнесла она. Ее взгляд был направлен на мои шорты.
– Ну и что? Вытягивай вперед руки. Но вместо того, чтобы вытянуть руки, она начала расстегивать блузку.
– Остановись, – приказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59