Вместо этого появились новые проблемы. Этот скрипучий старый дом. Медицинская практика, которая, судя по всему, загибается.
– Разве здесь не нужен доктор?
– У них был городской врач. Старый доктор Помрой, который умер прошлой зимой. Похоже, они не хотят видеть во мне даже его заместительницу.
– Должно пройти время, Клэр.
– Прошло уже восемь месяцев, а мне так и не удалось покрыть свои расходы. Какой-то злопыхатель рассылает анонимные письма моим пациентам. Отпугивает их. – Она посмотрела на бутылку бренди и, подумав: «Да и черт с ним!» – налила себе еще. – В общем, из огня да в полымя.
– Тогда почему вы остаетесь здесь?
– Потому что надеюсь: все изменится к лучшему. Пройдет зима, снова наступит лето, и мы станем счастливее. Есть такая мечта.
А ведь именно мечта заставляет нас жить дальше. – Отхлебнув бренди, она с удовольствием отметила про себя, что очертания огня в камине немного потеряли резкость.
– И о чем же вы мечтаете?
– О том, что мой сын когда-нибудь будет любить меня так, как прежде.
– Вы говорите так, будто у вас есть сомнения на этот счет. Вздохнув, она снова поднесла бокал к губам.
– Быть матерью – значит постоянно сомневаться.
Лежа в кровати, Амелия слышала звуки пощечин, доносившиеся из материнской спальни; она улавливала также сдавленные рыдания, всхлипывания и злобное бурчание, перемежавшее удары.
«Тупая сучка. Не смей идти против моей воли! Слышала? Слышала?»
Амелия с горечью думала о том, чем можно помочь, и о том, что она уже пробовала сделать. Так ничего и не подействовало. Дважды она звонила в полицию; дважды Джека забирали в участок, но через несколько дней он возвращался, и мама принимала его обратно. Все без толку. Грейс слишком слаба. Она боится остаться одна.
«Я никогда, никогда не допущу, чтобы мужчине, который ударил меня, все сошло с рук».
Она заткнула уши и накрылась одеялом с головой.
Прислушиваясь к звукам ударов, Джей-Ди чувствовал, как нарастает в нем возбуждение. Да, папа, так и надо с ними. Ты всегда так говорил. Твердая рука держит баб в узде. Придвинувшись поближе к стене, он прижался ухом к штукатурке. Отцовская кровать стояла прямо по ту сторону стены. Почти каждую ночь Джей-Ди прижимался к стене, прислушиваясь к ритмичным поскрипываниям отцовской кровати и живо представляя себе, что происходит в соседней комнате. Папа особенный, не похожий ни на кого, и, хотя Джей-Ди его побаивался, все равно считал своим кумиром. У него вызывало восхищение то, как Джек управлял домашними, не позволяя женщинам заноситься и показывать свой норов. Именно так учит Великая книга, всегда говорил Джек, мужчина – хозяин и защитник дома. Это разумно. Мужчина крупнее, сильнее; разумеется, ему и быть главным.
Удары стихли, и теперь слышалось лишь поскрипывание кровати, ходившей ходуном вверх-вниз. Этим всегда все и заканчивалось. Небольшая выволочка, а потом старый добрый способ примирения. Джей-Ди возбуждался все сильнее и сильнее, и боль в паху становилась невыносимой.
Он встал и на ощупь прошел мимо кровати Эдди к двери. Эдди крепко спал, дубина. Стыдно иметь брата-размазню. Джей-Ди вышел в коридор и направился в сторону ванной.
На полпути он остановился у закрытой двери, за которой располагалась комната сводной сестры. Он припал ухом к двери, задаваясь вопросом: спит ли Амелия или тоже слушает, как скрипит кровать родителей? Аппетитная малышка Амелия, недотрога. Они живут под одной крышей. Так близко, что Джей-Ди почти слышит ее дыхание, ощущает девичьи ароматы, сквозящие из-под двери. Он подергал ручку и обнаружил, что дверь заперта. Она всегда запирала свою дверь, с той самой ночи, когда он впервые прокрался к ней в комнату, чтобы посмотреть на то, как она спит; она проснулась, когда Джей-Ди принялся расстегивать ее пижаму. Маленькая задира начала кричать, и отец ввалился в комнату с ружьем наперевес, готовый снести голову незваному гостю.
Когда женский визг стих и Джей-Ди прошмыгнул обратно к себе, он услышал голос отца: «Мальчик всегда был лунатиком. Он не соображал, что творит». Джей-Ди вздохнул с облегчением, решив, что пронесло. Но потом отец зашел к нему в комнату и так ударил по лицу, что у него искры посыпались из глаз.
На следующий день в дверь Амелии вставили замок.
Джей-Ди закрыл глаза и почувствовал, как выступили капельки пота над верхней губой, стоило ему представить соблазнительную сестричку, которая лежала в постели, раскинув руки. Он вспомнил ее ноги – такими, как видел их летом, – длинные и загорелые, в белых шортах, оттенявших золотистый цвет бедер. Теперь пот выступил на лбу и ладонях. Он почувствовал, как сильно бьется сердце. Его чувства обострились настолько, что он ощущал звенящую тишину ночи, в которой с электрическими разрядами объединялись и сталкивались энергетические поля.
Он никогда не чувствовал себя таким сильным.
Джей-Ди снова схватился за дверную ручку, и неподатливость вдруг наполнила его яростью. Амелия бесила его своей надменностью, высокомерием. Он опустил руку и, прикоснувшись к самому себе, представил, будто он прикасается к ней и именно ее подчиняет своей воле. Заставляет ее делать то, чего он хочет. Пусть его тело жаждало лишь секса, но в тот момент, когда наступило облегчение, перед его внутренним взором предстала такая картинка – его пальцы, словно толстая веревка, обвились вокруг изящной шеи Амелии.
12
Ной сунул в тостер два ломтика хлеба и надавил на рычаг.
– Он ночевал у нас, верно ведь?
– Да, у него в коттедже очень холодно. Но сегодня он вернется домой.
– И что, мы будем принимать на постой всех чудаков, которые не умеют растапливать печь?
– Пожалуйста, потише. Он еще спит.
– Это и мой дом! Почему я должен говорить шепотом?
Клэр села за накрытый к завтраку стол и уставилась в спину сына. Ной не хотел смотреть на нее, он стоял, набычившись, у кухонного столика, будто бы тостер требовал от него предельного внимания.
– Ты злишься оттого, что я пригласила в дом гостя? В этом причина?
– Ты едва знаешь его, но все равно приглашаешь этого чудика ночевать.
– Он не чудик, Ной. Он ученый.
– А что, ученые не бывают чудиками?
– Твой отец тоже был ученым.
– И что, теперь мне должен нравиться этот тип?
Наконец тосты выпрыгнули. Ной кинул их на тарелку и уселся за стол. Клэр с изумлением наблюдала за тем, как он взял нож и принялся резать тосты на мелкие-мелкие кусочки. Странно, никогда прежде он так не делал. «Наверное, вымещает свою ярость, – решила она. – На хлебе».
– Похоже, моя мамочка не такая уж безупречная, – заявил он, и Клэр вспыхнула, задетая его жестоким замечанием. – Ты все время говоришь, чтобы я не ввязывался в истории. Но ведь у меня никто не остается ночевать.
– Он просто друг, Ной. Я же имею право дружить с кем-нибудь, верно? – И неосторожно добавила: – Я даже имею право встречаться с мужчинами.
– Что ж, вперед!
– Через четыре года ты станешь студентом колледжа. У тебя будет своя жизнь. Почему я не могу иметь свою?
Ной подошел к мойке.
– Ты думаешь, у меня есть жизнь? – Он рассмеялся. – Да у меня сплошной испытательный срок. За мной же постоянно наблюдают. Все кому не лень.
– Что ты имеешь в виду?
– Учителя смотрят на меня так, будто я уголовник. Только и ждут, когда я что-нибудь выкину.
– Ты что-нибудь натворил? Что привлекло их внимание?
Взъярившись, он повернулся лицом к Клэр.
– Да, это я виноват! Всегда виноват только я!
– Ной, ты от меня что-то скрываешь?
Он со злостью схватил две кофейные чашки и швырнул их в мойку.
– Вот, ты уже считаешь, я что-то натворил! Ты никогда не бываешь довольна. Как бы я ни старался.
– Только не надо жаловаться на то, что ты обязан вести себя безупречно. Я тоже не имею права на ошибку. Ни как мать, ни как врач, и мне от этого тоже бывает тошно. Тем более что, как бы я ни старалась, ты всегда меня в чем-нибудь обвиняешь.
– Я тебя обвиняю только в том, – выпалил он в ответ, – что ты затащила меня в эту дыру.
Он демонстративно вышел из дома, так громко хлопнув дверью, что эхо еще долго висело в тишине.
Клэр потянулась к чашке с еле теплым кофе и остервенело глотнула, чувствуя, как дрожат руки. Что это было? Откуда такая ярость? Да, в прошлом они спорили, ссорились, но никогда еще он не пытался нарочно обидеть ее. Никогда еще не ранил ее так глубоко.
До ее слуха донеслось фырчанье отъезжавшего школьного автобуса.
Она посмотрела на тарелку сына, на оставшийся несъеденным тост. Он был изрезан на мельчайшие кусочки.
* * *
– Ему здесь не место, доктор Эллиот, – заявила старшая медсестра.
Эйлин Калкин, невысокая и коренастая, с зычным голосом и опытом работы в армейской медицинской службе, неизменно вызывала всеобщее уважение. Врачи всегда прислушивались к тому, что она говорила.
Хотя Клэр была занята – в очередной раз изучала карту Скотти Брэкстона, – она отложила бумаги в сторону и повернулась к Эйлин.
– Сегодня я еще не осматривала Скотти, – сообщила она. – Что, возникли новые проблемы?
– Даже после назначенной вами дополнительной инъекции снотворного в полночь, он так и не уснул. Сейчас он спокоен, но ночью так и не заснул, все время кричал – требовал от охранника, чтобы тот снял с него наручники. Перебудил других пациентов. Доктор Эллиот, этого мальчика необходимо поместить либо в тюрьму для малолетних, либо в психиатрическую клинику. Держать его в больнице невозможно.
– Но я еще не закончила исследования. Анализы по-прежнему в работе.
– Но, если состояние стабильно, разве его нельзя перевезти? Сестры боятся зайти в палату. Они даже не могут сменить ему белье, ведь нужно, чтобы в это время еще трое его держали. Необходимо перевезти его отсюда, и чем скорее, тем лучше.
«Пора принимать решение», – размышляла Клэр, направляясь по коридору в палату Скотти. Если не удастся диагностировать болезнь, угрожающую его жизни, держать его в больнице не получится.
– Доброе утро, док, – кивнув, приветствовал Клэр полицейский, который стоял у входа в палату Скотти Брэкстона.
– Доброе утро. Я так понимаю, он задал вам хлопот.
– Вот уже час как успокоился. С тех пор ни разу не пикнул.
– Мне нужно снова осмотреть его. Вы не могли бы постоять рядом на всякий случай?
– Ясное дело. – Он толкнул дверь и, шагнув в палату, застыл как вкопанный. – Боже правый!
Поначалу Клэр отметила лишь ужас в его голосе. А потом, опережая охранника, рванула в палату. Ее обдало волной холодного воздуха из раскрытого окна, а потом она увидела кровь. Ею была закапана пустая кровать, забрызганы почти вся подушка и одеяло; ею был залит наручник, свисавший с края кровати. На полу, прямо под наручником, собралась красная лужица. Кусок человеческой плоти, валявшийся у края этой лужи, трудно было идентифицировать, если бы не ноготь и белая култышка кости, торчавшие из него. Большой палец мальчика; он отгрыз его.
Застонав, полицейский опустился на пол и уронил голову на колени.
– Господи, – продолжал бормотать он, – Господи…
На полу Клэр заметила отпечатки босых ног. Она подбежала к открытому окну и выглянула наружу, осмотрев землю с высоты второго этажа.
Под окном виднелось месиво из снега и крови. Кровавые следы уходили от здания в сторону леса, который тянулся по периметру больничных владений.
– Он ушел в лес! – воскликнула Клэр и бросилась из палаты к лестнице.
Она сбежала на первый этаж, толкнула дверь пожарного выхода и тотчас провалилась по колено в мокрый снег. К тому времени, как она, обогнув здание, оказалась под окном Скотти, ледяная вода уже насквозь промочила ее ноги. Взяв кровавый след мальчика, она двинулась по огромному сугробу.
Клэр остановилась на опушке, пытаясь разглядеть то, что скрывалось в тени елей. Она различила следы мальчика, теряющиеся в зарослях подлеска; на снегу тут и там алели пятна крови.
Сердце Клэр бешено колотилось, когда она ступила в лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Разве здесь не нужен доктор?
– У них был городской врач. Старый доктор Помрой, который умер прошлой зимой. Похоже, они не хотят видеть во мне даже его заместительницу.
– Должно пройти время, Клэр.
– Прошло уже восемь месяцев, а мне так и не удалось покрыть свои расходы. Какой-то злопыхатель рассылает анонимные письма моим пациентам. Отпугивает их. – Она посмотрела на бутылку бренди и, подумав: «Да и черт с ним!» – налила себе еще. – В общем, из огня да в полымя.
– Тогда почему вы остаетесь здесь?
– Потому что надеюсь: все изменится к лучшему. Пройдет зима, снова наступит лето, и мы станем счастливее. Есть такая мечта.
А ведь именно мечта заставляет нас жить дальше. – Отхлебнув бренди, она с удовольствием отметила про себя, что очертания огня в камине немного потеряли резкость.
– И о чем же вы мечтаете?
– О том, что мой сын когда-нибудь будет любить меня так, как прежде.
– Вы говорите так, будто у вас есть сомнения на этот счет. Вздохнув, она снова поднесла бокал к губам.
– Быть матерью – значит постоянно сомневаться.
Лежа в кровати, Амелия слышала звуки пощечин, доносившиеся из материнской спальни; она улавливала также сдавленные рыдания, всхлипывания и злобное бурчание, перемежавшее удары.
«Тупая сучка. Не смей идти против моей воли! Слышала? Слышала?»
Амелия с горечью думала о том, чем можно помочь, и о том, что она уже пробовала сделать. Так ничего и не подействовало. Дважды она звонила в полицию; дважды Джека забирали в участок, но через несколько дней он возвращался, и мама принимала его обратно. Все без толку. Грейс слишком слаба. Она боится остаться одна.
«Я никогда, никогда не допущу, чтобы мужчине, который ударил меня, все сошло с рук».
Она заткнула уши и накрылась одеялом с головой.
Прислушиваясь к звукам ударов, Джей-Ди чувствовал, как нарастает в нем возбуждение. Да, папа, так и надо с ними. Ты всегда так говорил. Твердая рука держит баб в узде. Придвинувшись поближе к стене, он прижался ухом к штукатурке. Отцовская кровать стояла прямо по ту сторону стены. Почти каждую ночь Джей-Ди прижимался к стене, прислушиваясь к ритмичным поскрипываниям отцовской кровати и живо представляя себе, что происходит в соседней комнате. Папа особенный, не похожий ни на кого, и, хотя Джей-Ди его побаивался, все равно считал своим кумиром. У него вызывало восхищение то, как Джек управлял домашними, не позволяя женщинам заноситься и показывать свой норов. Именно так учит Великая книга, всегда говорил Джек, мужчина – хозяин и защитник дома. Это разумно. Мужчина крупнее, сильнее; разумеется, ему и быть главным.
Удары стихли, и теперь слышалось лишь поскрипывание кровати, ходившей ходуном вверх-вниз. Этим всегда все и заканчивалось. Небольшая выволочка, а потом старый добрый способ примирения. Джей-Ди возбуждался все сильнее и сильнее, и боль в паху становилась невыносимой.
Он встал и на ощупь прошел мимо кровати Эдди к двери. Эдди крепко спал, дубина. Стыдно иметь брата-размазню. Джей-Ди вышел в коридор и направился в сторону ванной.
На полпути он остановился у закрытой двери, за которой располагалась комната сводной сестры. Он припал ухом к двери, задаваясь вопросом: спит ли Амелия или тоже слушает, как скрипит кровать родителей? Аппетитная малышка Амелия, недотрога. Они живут под одной крышей. Так близко, что Джей-Ди почти слышит ее дыхание, ощущает девичьи ароматы, сквозящие из-под двери. Он подергал ручку и обнаружил, что дверь заперта. Она всегда запирала свою дверь, с той самой ночи, когда он впервые прокрался к ней в комнату, чтобы посмотреть на то, как она спит; она проснулась, когда Джей-Ди принялся расстегивать ее пижаму. Маленькая задира начала кричать, и отец ввалился в комнату с ружьем наперевес, готовый снести голову незваному гостю.
Когда женский визг стих и Джей-Ди прошмыгнул обратно к себе, он услышал голос отца: «Мальчик всегда был лунатиком. Он не соображал, что творит». Джей-Ди вздохнул с облегчением, решив, что пронесло. Но потом отец зашел к нему в комнату и так ударил по лицу, что у него искры посыпались из глаз.
На следующий день в дверь Амелии вставили замок.
Джей-Ди закрыл глаза и почувствовал, как выступили капельки пота над верхней губой, стоило ему представить соблазнительную сестричку, которая лежала в постели, раскинув руки. Он вспомнил ее ноги – такими, как видел их летом, – длинные и загорелые, в белых шортах, оттенявших золотистый цвет бедер. Теперь пот выступил на лбу и ладонях. Он почувствовал, как сильно бьется сердце. Его чувства обострились настолько, что он ощущал звенящую тишину ночи, в которой с электрическими разрядами объединялись и сталкивались энергетические поля.
Он никогда не чувствовал себя таким сильным.
Джей-Ди снова схватился за дверную ручку, и неподатливость вдруг наполнила его яростью. Амелия бесила его своей надменностью, высокомерием. Он опустил руку и, прикоснувшись к самому себе, представил, будто он прикасается к ней и именно ее подчиняет своей воле. Заставляет ее делать то, чего он хочет. Пусть его тело жаждало лишь секса, но в тот момент, когда наступило облегчение, перед его внутренним взором предстала такая картинка – его пальцы, словно толстая веревка, обвились вокруг изящной шеи Амелии.
12
Ной сунул в тостер два ломтика хлеба и надавил на рычаг.
– Он ночевал у нас, верно ведь?
– Да, у него в коттедже очень холодно. Но сегодня он вернется домой.
– И что, мы будем принимать на постой всех чудаков, которые не умеют растапливать печь?
– Пожалуйста, потише. Он еще спит.
– Это и мой дом! Почему я должен говорить шепотом?
Клэр села за накрытый к завтраку стол и уставилась в спину сына. Ной не хотел смотреть на нее, он стоял, набычившись, у кухонного столика, будто бы тостер требовал от него предельного внимания.
– Ты злишься оттого, что я пригласила в дом гостя? В этом причина?
– Ты едва знаешь его, но все равно приглашаешь этого чудика ночевать.
– Он не чудик, Ной. Он ученый.
– А что, ученые не бывают чудиками?
– Твой отец тоже был ученым.
– И что, теперь мне должен нравиться этот тип?
Наконец тосты выпрыгнули. Ной кинул их на тарелку и уселся за стол. Клэр с изумлением наблюдала за тем, как он взял нож и принялся резать тосты на мелкие-мелкие кусочки. Странно, никогда прежде он так не делал. «Наверное, вымещает свою ярость, – решила она. – На хлебе».
– Похоже, моя мамочка не такая уж безупречная, – заявил он, и Клэр вспыхнула, задетая его жестоким замечанием. – Ты все время говоришь, чтобы я не ввязывался в истории. Но ведь у меня никто не остается ночевать.
– Он просто друг, Ной. Я же имею право дружить с кем-нибудь, верно? – И неосторожно добавила: – Я даже имею право встречаться с мужчинами.
– Что ж, вперед!
– Через четыре года ты станешь студентом колледжа. У тебя будет своя жизнь. Почему я не могу иметь свою?
Ной подошел к мойке.
– Ты думаешь, у меня есть жизнь? – Он рассмеялся. – Да у меня сплошной испытательный срок. За мной же постоянно наблюдают. Все кому не лень.
– Что ты имеешь в виду?
– Учителя смотрят на меня так, будто я уголовник. Только и ждут, когда я что-нибудь выкину.
– Ты что-нибудь натворил? Что привлекло их внимание?
Взъярившись, он повернулся лицом к Клэр.
– Да, это я виноват! Всегда виноват только я!
– Ной, ты от меня что-то скрываешь?
Он со злостью схватил две кофейные чашки и швырнул их в мойку.
– Вот, ты уже считаешь, я что-то натворил! Ты никогда не бываешь довольна. Как бы я ни старался.
– Только не надо жаловаться на то, что ты обязан вести себя безупречно. Я тоже не имею права на ошибку. Ни как мать, ни как врач, и мне от этого тоже бывает тошно. Тем более что, как бы я ни старалась, ты всегда меня в чем-нибудь обвиняешь.
– Я тебя обвиняю только в том, – выпалил он в ответ, – что ты затащила меня в эту дыру.
Он демонстративно вышел из дома, так громко хлопнув дверью, что эхо еще долго висело в тишине.
Клэр потянулась к чашке с еле теплым кофе и остервенело глотнула, чувствуя, как дрожат руки. Что это было? Откуда такая ярость? Да, в прошлом они спорили, ссорились, но никогда еще он не пытался нарочно обидеть ее. Никогда еще не ранил ее так глубоко.
До ее слуха донеслось фырчанье отъезжавшего школьного автобуса.
Она посмотрела на тарелку сына, на оставшийся несъеденным тост. Он был изрезан на мельчайшие кусочки.
* * *
– Ему здесь не место, доктор Эллиот, – заявила старшая медсестра.
Эйлин Калкин, невысокая и коренастая, с зычным голосом и опытом работы в армейской медицинской службе, неизменно вызывала всеобщее уважение. Врачи всегда прислушивались к тому, что она говорила.
Хотя Клэр была занята – в очередной раз изучала карту Скотти Брэкстона, – она отложила бумаги в сторону и повернулась к Эйлин.
– Сегодня я еще не осматривала Скотти, – сообщила она. – Что, возникли новые проблемы?
– Даже после назначенной вами дополнительной инъекции снотворного в полночь, он так и не уснул. Сейчас он спокоен, но ночью так и не заснул, все время кричал – требовал от охранника, чтобы тот снял с него наручники. Перебудил других пациентов. Доктор Эллиот, этого мальчика необходимо поместить либо в тюрьму для малолетних, либо в психиатрическую клинику. Держать его в больнице невозможно.
– Но я еще не закончила исследования. Анализы по-прежнему в работе.
– Но, если состояние стабильно, разве его нельзя перевезти? Сестры боятся зайти в палату. Они даже не могут сменить ему белье, ведь нужно, чтобы в это время еще трое его держали. Необходимо перевезти его отсюда, и чем скорее, тем лучше.
«Пора принимать решение», – размышляла Клэр, направляясь по коридору в палату Скотти. Если не удастся диагностировать болезнь, угрожающую его жизни, держать его в больнице не получится.
– Доброе утро, док, – кивнув, приветствовал Клэр полицейский, который стоял у входа в палату Скотти Брэкстона.
– Доброе утро. Я так понимаю, он задал вам хлопот.
– Вот уже час как успокоился. С тех пор ни разу не пикнул.
– Мне нужно снова осмотреть его. Вы не могли бы постоять рядом на всякий случай?
– Ясное дело. – Он толкнул дверь и, шагнув в палату, застыл как вкопанный. – Боже правый!
Поначалу Клэр отметила лишь ужас в его голосе. А потом, опережая охранника, рванула в палату. Ее обдало волной холодного воздуха из раскрытого окна, а потом она увидела кровь. Ею была закапана пустая кровать, забрызганы почти вся подушка и одеяло; ею был залит наручник, свисавший с края кровати. На полу, прямо под наручником, собралась красная лужица. Кусок человеческой плоти, валявшийся у края этой лужи, трудно было идентифицировать, если бы не ноготь и белая култышка кости, торчавшие из него. Большой палец мальчика; он отгрыз его.
Застонав, полицейский опустился на пол и уронил голову на колени.
– Господи, – продолжал бормотать он, – Господи…
На полу Клэр заметила отпечатки босых ног. Она подбежала к открытому окну и выглянула наружу, осмотрев землю с высоты второго этажа.
Под окном виднелось месиво из снега и крови. Кровавые следы уходили от здания в сторону леса, который тянулся по периметру больничных владений.
– Он ушел в лес! – воскликнула Клэр и бросилась из палаты к лестнице.
Она сбежала на первый этаж, толкнула дверь пожарного выхода и тотчас провалилась по колено в мокрый снег. К тому времени, как она, обогнув здание, оказалась под окном Скотти, ледяная вода уже насквозь промочила ее ноги. Взяв кровавый след мальчика, она двинулась по огромному сугробу.
Клэр остановилась на опушке, пытаясь разглядеть то, что скрывалось в тени елей. Она различила следы мальчика, теряющиеся в зарослях подлеска; на снегу тут и там алели пятна крови.
Сердце Клэр бешено колотилось, когда она ступила в лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53