— Я передумал поступать в аспирантуру. Хочу врачом. В Горную Долину.
Он увидел, как чиновник наливается краской, раздувается от удивления, но изо всех сил старается не показать этого.
— А как же?..
— У вас есть вакантное место в Горной Долине? Посмотрите внимательно.
— Как не быть? — обрадовался чиновник. — Вот уже… двенадцать лет или около того… Но я не ожидал…
— Я поеду туда в августе. В конце, — отрезал Пинт и, обернувшись на пороге, добавил: — Спасибо.
Ему было наплавать на все, в том числе и на то, что подумает о нем чиновник. Потому что на обороте фотографии ровным каллиграфическим почерком было написано: «Девятнадцатое августа. Горная Долина».
Четырех слов было достаточно, чтобы засунуть все эти вздорные мысли о карьере, о жизненном благополучии, о
СЧАСТЛИВО СЛОЖИВШЕЙСЯ СУДЬБЕ — наиболее смешная мысль из всех возможных — туда, где солнце не светило.
Он вышел из кабинета чиновника с радостной улыбкой на лице: он считал, что поступает правильно. Даже нет, не правильно. Поступает так, как должен поступить. Пинт не видел другого выбора.
* * *
У него еще было время передумать — или укрепиться в своей решимости — два с половиной месяца. И все эти два с половиной месяца он готовился, и уже думал, что готов ко всему.
Но когда он наконец смог совладать с дрожью в руках и вытащил из-за рамки фотографию — черно-белую, размером три на четыре — силы оставили его. Пинт рухнул на колени, поцеловал кусочек картона, прошептал: «Лиза!» и заплакал навзрыд.
Сквозь потоки слез, текущих независимо от его воли — и откуда в человеке столько воды?! — Пинт с трудом разобрал слова, написанные на обороте (он почему-то чувствовал, знал заранее, что там будет что-то написано).
«Будь осторожен!» И ниже, буквами помельче: «Угол Молодежной и Пятого».
Он еще раз поцеловал фотографию и тихо повторил: «ЛИЗА! ЛИЗА!»
* * *
— Хороший денек! — Васька Баженов подмигнул кому-то: скорее всего, самому себе, потому что настроение было отличным. — Сегодня Робин Гуд настреляет столько дичи, сколько захочет. Вечером, у костра, он будет угощать друзей-разбойничков жирными утками. Никаких ножей и вилок, мы будем разрывать их руками и запивать старым добрым элем!
В заднем кармане штанов лежала новая рогатка, еще лучше прежней. Ну и что, что мать надавала подзатыльников, а отец пригрозил выпороть. Уж кого не стоит бояться, так это отца: он только говорит, но Ваську еще ни разу пальцем не тронул. И потом, отец сказал вполне определенно: «Если узнаю, что ты разбил хотя бы одно окно… Выпорю». Ведь он не сказал: «Если узнаю, что у тебя есть рогатка», потому что знал наверняка: у Васьки она есть. А окна… Что они, дураки малолетние, по окнам стрелять?
— Да уж… Эти чертовы жирные утки… У них такие жесткие перья, что обычными стрелами не пробьешь. Нужны шарики от подшипника. — Петя Ружецкий шмыгнул носом и провел пальцем по верхней губе: той самой, на которой так замечательно будут смотреться густые черные усы. Пока вместо усов оставались только грязные разводы. — И вообще, надо было надеть резиновые сапоги. В лесу сыро. Если я приду домой с мокрыми ногами, мать опять будет ругаться.
— А-а-а, хватит ныть, Малютка Джон. Она и так и так будет ругаться. Не обращай внимания. «Шарики от подшипника»… Да где же их взять? Если бы было такое место: приходи да бери, сколько хочешь. Но я что-то такого не припомню. Может, ты подскажешь?
Петя покрутил головой. Утреннее происшествие не давало ему покоя. Воспоминание о нем накатывало как-то странно, волнами. Он то забывал о случившемся, то вдруг ясно видел плевок черной светящейся слизи, лежащий в раковине. Ему было не по себе. Он словно предчувствовал что-то.
— Не знаю я, где их взять.
— Вот то-то и оно! Но Робин Гуд, как всегда, нашел выход! Он классный парень, этот Робин Гуд. — Васька прошел несколько метров, пританцовывая: так он был доволен собой и пришедшей ему в голову идеей. — Давай договоримся: увидим ворону… то есть, я хотел сказать, — утку, и будем в нее целиться вместе. А когда я скажу: «Огонь!», вместе выстрелим. Уж две-то стрелы должны пробить ее насквозь!
— Угу. Если попадем, — возразил Петя.
— Ну чего ты разнылся? — возмутился Васька. — Не попадем в одну, попадем в другую. В лесу уток хватает.
Мальчики встретились утром в условленном месте: на углу почты, и теперь направлялись по Кооперативной в
«дальний» лес. «Ближним» называлась роща, в которой под сенью вековых лип затаилось городское кладбище. Но… кладбище — не то место, где можно хорошо поиграть. «Вид могил навевает тоску. Там скучно», — говорили они, не желая признаваться друг другу, что главной причиной была вовсе не тоска, а страх. Неосознанный детский страх: того и гляди, за деревом увидишь покойника с раздувшимся зеленым лицом, а в пустых глазницах копошатся белые черви, он протянет костлявые руки и скажет свистящим шепотом: «Добро пожаловать, ребятки!» Бррр! Мороз по коже!
Поэтому «ближняя» роща никогда не входила в число охотничьих угодий Робин Гуда и его верного спутника Малютки Джона, благородные разбойники обходили ее стороной.
Улица кончилась, и мальчики свернули на широкую тропинку, которая огибала липовую рощу слева. Если идти по этой тропинке, никуда не сворачивая, то попадешь в «дальний» лес.
— Смотри! — Васька ткнул пальцем в сторону кладбища. — Говорят, Кузя там гуляет по ночам. Знаешь, что он там делает?
— Ну? — Петя старался, чтобы его голос звучал как можно беспечнее, но на всякий случай ускорил шаг и приблизился вплотную к Ваське.
Тот выпучил глаза и сказал, завывая:
— Моги-и-илы раска-а-апывает.
У Пети вырвался короткий нервный смешок:
— Ерунда! Зачем ему раскапывать могилы?
— А ты подумай! — не унимался Васька.
— Ну? И зачем же?
— Он покойников ест! Отрезает куски и ест.
— Фу, дурак!
— Вот тебе и «фу»! Я слышал, как Капитон Волков на школьном дворе рассказывал. Он сам видел, как Кузя ест мертвецов.
— Ну да! Врет он, твой Капитон.
— А с чего бы ему врать?
— Да просто так, пугает малышей. Он любит всех пугать. — Петя разозлился. — Я знаю, что там Кузя делает: мне отец говорил. Он ходит по могилам и где увидит — водка в стакане стоит, сразу выпьет. А в стакан воды наливает, чтобы никто ничего не заметил.
Васька быстро соображал: красивая и, главное, страшная легенда рушилась прямо на глазах. Он остановился и обернулся к Пете:
— Ну да, положим, водку он пьет. А закусывает-то чем? Еще до того, как он услышал Петин облегченный смех, Васька понял, что и эта версия никуда не годится.
— Ха-ха-ха! — смеялся Петя. — Да любой дурак знает, что Кузя никогда не закусывает. Он у нас во дворе компостную яму перекапывал, так мать ему за работу чекушку вынесла. Кузя выпил, а закусывать не стал. Закуска, говорит, градус крадет. Понял? «Мертвецов ест!» Ты бы лучше отцу сказал, что у Капитона нож есть выкидной, с кнопкой. Ему брат с зоны привез.
Васька надулся:
— Я не стукач. Пусть отец сам увидит и отберет. А я жаловаться не буду.
— Смотри, когда он кого-нибудь зарежет, поздно будет.
— Ну а чего ты сам не скажешь?
— Не знаю. Он же твой отец, а не мой.
— А ты скажи своему, а твой скажет моему.
— Да не… — Петя поморщился. — Ябедничать… это как-то…
— Ну, вот и все. Пошли дальше. Братья-разбойнички небось заждались нас… С добычей. Сидят голодные и приканчивают вторую бочку эля.
— Слушай, а эль крепче водки? Или нет?
Хороший вопрос. Он на минуту поставил Ваську в тупик. Интересно, а что можно ответить, если в свои десять лет он не пробовал ни того, ни другого? Но… на то он и Робин Гуд, чтобы найти ответ на любой вопрос.
— Отец говорит, что крепче Белкиного самогона ничего нет.
— Значит, эль слабее?
— А сам-то ты как думаешь? Наверное, слабее, если его пьют бочками. Он такой… вкусный. Немного даже сладкий.
— Ты что, пил?
— Да… отец как-то раз привозил из Ковеля, — не моргнув глазом соврал Васька. И, чтобы поскорее уйти от скользкой темы, добавил: — Я, когда вырасту, буду пить только эль. А ты?
— Я тоже. Разумеется.
Мальчишки, не сговариваясь, бросили последний взгляд на кладбище и прибавили шагу. Там, впереди, их ждало настоящее мужское развлечение — охота. И какая разница, что вместо луков — рогатки, вместо стрел в колчанах — мелкий щебень в карманах, а вместо уток — вороны? Охота есть охота. Мужское дело.
Через полчаса они миновали хижину Лесного Отшельника — Ивана. На всякий случай держались от хижины подальше. Все знали, как ревностно Малыш охраняет свою территорию.
Но сегодня не было слышно ни звука. Пустой дом, обнесенный хлипким заборчиком, стоял, погруженный в тишину. Лишь густые ветви деревьев тревожно шумели в вышине.
— Хорошо, что пса нет, — заметил Робин Гуд. — Он мне в прошлом году штаны порвал. Мать тогда орала! Страшное дело! Говорила отцу: пристрели ты этого чертова кобеля, он же бешеный, на детей бросается!
— А отец чего?
— А отец сказал: никого стрелять не буду. Иван один живет. Ему без охраны нельзя. В городе Малыш никогда никого не кусал, а если кто-нибудь по глупости лезет к Ивану в дом, то это его личное дело.
— Молодец! — сказал Петя с восхищением. Вот у Васьки отец так отец. Шериф, самый настоящий, не какой-нибудь там Ноттингемский, заклятый враг Робин Гуда и благородных лесных разбойников! А у него… Тоже хороший, но до Баженова ему далеко, это стоит признать.
И вдруг… Петя почувствовал словно шевеление в воздухе. Медленное, липкое, холодящее. Невесть откуда взявшийся голос сказал громко и отчетливо:
— Твой отец всегда с тобой, мальчик! И он верит в тебя-а-а-а… — Голос перешел на протяжный шепот, даже и не шепот, а какой-то шелест, вроде как сухая трава шуршит под ногами.
Петя оглянулся, пытаясь увидеть того, кто это сказал. Голос не был похож на голос его отца. И вообще ни на чей не был похож. Если уж быть точным, то это был и не голос вовсе. Непонятный, пугающий звук, который странным образом складывался в слова.
Петя застыл как вкопанный. Подошвы его намокших кроссовок — все-таки мать обязательно будет ругаться! — приросли к тропинке, он стоял, не в силах двинуться с места.
— Васька! — позвал он.
Дружок бодро шагал вперед и ни на что не обращал внимания. Он уже вытащил рогатку из кармана — Робин Гуд расчехлил свой верный лук и положил стрелу на тугую тетиву — и размотал длинные полоски жгутов. Жгут они в складчину купили с Петей в больничной аптеке. Этот хитрец Тамбовцев долго допытывался, зачем им жгут. «Как думаешь, расскажет?» — повторял потом Васька, боясь, что старый док доложит обо всем матери, а это означало неминуемый скандал и, может быть, даже трепку. Но Тамбовцев не проболтался: сколько он себя помнил, все поколения мальчишек Горной Долины покупали резиновый жгут именно для того, чтобы смастерить рогатку, и он никого еще не подвел. Он только сказал пацанам напоследок: «Поаккуратнее. Не выбейте себе глаза» и прижал палец к губам, обещая хранить молчание. Они послушно закивали, и негласный договор был заключен: осторожность в обмен на молчание.
— Васька! — снова позвал Петя.
Васька оглянулся и увидел, что Петя застыл посередине тропинки в нелепой, искаженной позе — словно у него свело судорогой все мышцы. Робин Гуд, не раздумывая, поспешил на помощь боевому другу, а иначе зачем нужны друзья?
— Что с тобой?
Петя стоял, как охотничья собака, услышавшая в кустах шорох дичи: ноги напряглись, голова мелко дрожала. Из уголка искривленного рта стекала блестящая змейка слюны.
Васька перепугался — теперь уже не на шутку.
— Что случилось, Малютка Джон? Петя, да что с тобой?!
Все закончилось так же быстро и неожиданно, как началось. Напряжение в мышцах исчезло: мгновенно пропало, как пропадает в доме свет, когда перегорают пробки. Петя обмяк и присел на корточки. Он всхлипнул, беззащитно, по-детски, и привычным жестом провел по верхней губе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73