Нет, так я точно промахнусь. С закрытыми глазами нельзя…
Ружецкий почувствовал, что в комнате стало жарко. Или не в комнате: просто ему вдруг стало жарко? Но — невыносимо жарко. Он рванул на груди фланелевую рубашку, пуговицы с треском отлетели. Грудь под рубашкой была мокрая от пота, волосы (раньше, давно, много жизней назад, Ирина любила их гладить и частенько засыпала на его мохнатой груди) спутались и слиплись.
Безжалостная холодная рука сжимала сердце, Валерий скривился от боли и закусил губу.
Он не мог выстрелить в жену. Даже для того, чтобы прекратить ее мучения. Не мог. Это было выше его сил. От бессилия и жалости — к себе, к Ирине, к загубленной жизни, ко всему, что он когда-то имел и любил, — Ружецкий заплакал. Громко, в голос.
Он выбежал в коридор, кубарем скатился по лестнице, выскочил за дверь и побежал прочь, в больницу, туда, где белые занавески и голубой кафель, туда, где ему помогут, туда, где он не будет видеть, как смертельная бледность медленно, но неотвратимо заливает лицо его неверной жены, а на подушке, лежащей на ее развороченном животе, проступает розовое пятно с нечеткими контурами.
* * *
Невысокий зеленоглазый человек… Хотя человеком он был только наполовину, даже меньше, чем наполовину — он просто использовал человеческую плоть, более устойчивую в земных условиях — быстро шагал в темноте.
В Горной Долине кое-где горели редкие фонари. Их слабый свет, словно просеянный через сито холодного воздуха с мелкими каплями дождя, из последних сил разгонял подступавшую со всех сторон к городу тьму.
Зеленоглазый подошел к первому фонарю, встретившемуся на его пути. Достал из заднего кармана штанов рогатку. Это оказалось непросто. Ткань туго натянулась на бедрах, сковывая движения. Куртка трещала под мышками. Он с трудом завел руку назад, и рукав оторвался, повис на нитках.
Зеленоглазый нагнулся, чтобы поднять с земли камень, и все его тело свело судорогой. Он покачнулся и упал на колени, испустив страшный вопль. Густая черная слюна, мерцающая в темноте зеленоватым светом, вытекла из углов рта и повисла двумя толстыми нитями. Со стороны — если бы кто-нибудь видел его в этот момент — могло показаться, будто он жует шнурки. Лицо его исказилось гримасой страшной муки, на какое-то мгновение он вновь стал похож на того, кем был еще сегодня утром — маленьким мальчиком с ровными белыми зубами, мечтавшим о густых черных усах. Затем лицо вновь стало меняться, словно кто-то лепил его из пластилина. Он опять стал… Микки… Зовите меня Микки…
Зеленоглазый подождал, пока судороги отпустят. Ему нужна была новая одежда, он слишком быстро рос. Одежда и… еще кое-что. Чтобы расти дальше.
За оградой, в соседнем доме, испуганно завыла собака. Пес почувствовал близость чего-то страшного, потустороннего.
Микки оскалил зубы — они почему-то очень быстро крошились — и указательным пальцем начертил в воздухе замысловатый знак.
Большой пес заметался по веранде, шерсть на спине встала дыбом, хвост прилип к дрожащему брюху. Он царапался в дверь, ломая толстые тупые когти, искал защиты у хозяев. Но его никто не слышал, из жилых комнат доносился громкий звук работающего телевизора. Пес упал на бок, заскулил, забил всеми четырьмя лапами, из-под брюха показалась желтая струя мочи. Лиловый распухший язык вывалился из пасти, глаза стали наливаться кровью. Они раздувались все больше и больше, вылезли из орбит и наконец лопнули с сухим отрывистым треском, будто кто-то выстрелил из пневматической винтовки. Кровь и еще что-то склизкое выплеснулось из лопнувших оболочек на стену и потекло по обоям.
Зеленоглазый удовлетворенно подул на палец. Испытание закончилось успешно. Сила его прибывала по мере того, как сгущалась тьма.
С существами, лишенными интеллекта, он справлялся легко. Правда, они его чувствовали издалека и разбегались.
К сожалению, он не успевал их догнать, быстро растущим мышцам требовался белок, а костям — кальций, но в детском теле, которым он завладел, и того и другого было немного.
Этот пес убежать не мог, веранда была крепко закрыта. По той же самой причине Микки не мог до него добраться, а то бы он съел сейчас что-нибудь. Взламывать дверь он опасался, потому что не был готов к открытому противостоянию с человеком. Пока еще не был готов. К тому же… Человек мог быть вооружен.
Лакомый кусок лежал рядом, за тонкой дощатой стенкой, и уже начал остывать. Но для Микки он был недоступен. По сути, это было убийство ради убийства. Радостная проба сил. И если она и не принесла ему немного теплой крови и сладкого мяса, то, по крайней мере, доставила удовольствие.
Зеленоглазый вложил камень в рогатку, прицелился. Дождался момента, когда мышцы перестали дрожать и на мгновение замерли. Он отпустил кожанку с зажатым в ней камнем, и тугие жгуты выбросили камень прямо в лампочку. Бац! Свет погас. Ему стало лучше.
Он немного постоял на месте, дожидаясь, пока память принесет знакомые зрительные образы. Мозг его телесного хозяина был слишком незрел и несовершенен: чего можно ожидать от десятилетнего мальчика? Но, странное дело, мальчик даже пытался сопротивляться. Иногда он давал мышцам неверные команды, как это случилось сегодня утром. Свидетеля нельзя было оставлять в живых, это может вызвать дополнительные трудности. Но ничего, он справится. С каждой минутой он все больше и больше обретал контроль над этим телом, которое было обречено с момента зачатия. Он выдавливал детский разум по капле, будто плющил его огромным гидравлическим прессом.
Он справится и доведет некогда начатое дело до конца. Он должен найти и уничтожить старинные заклинания, толстую тетрадь в потертом кожаном переплете. Иначе… Иначе ими может кто-то воспользоваться. Воспользоваться и остановить ту СИЛУ, которая его породила. Ту СИЛУ, которая его послала.
Сама она не могла это сделать, действие тетради было слишком велико и… неодолимо. В любой силе есть изъян, ахиллесова пята, в противном случае она не была бы силой.
Чтобы древние пергаментные листы исчезли навсегда, их требовалось сжечь, однако… Это могли сделать только представители примитивного разума, для них тетрадь была безопасна, она не превращала людские тела в комки дымящейся грязи.
Так задумал создатель тетради — первый Книжник. Конечно, он не мог поступить по-другому: ведь он сам был человеком. Значит…
Значит, и он — зовите меня Микки… — должен был стать человеком (ну, или почти человеком), чтобы завладеть опасными листами и бросить их в огонь.
Они сами призвали тьму. Теперь она их обязательно поглотит.
Микки снова оскалился. Он сделал шаг, и брюки наконец-то лопнули, немного освободив движения. Вечерняя прохлада приятно освежала ноги.
Из потока нахлынувших образов он выделил нужный. Да, сначала он должен наведаться туда… Это просто необходимо.
Мне нужна веревка… Крепкая веревка…
Именно эти слова были связаны с нужным образом.
Зеленоглазый поднял с земли горсть камешков и уверенно зашагал вперед. Путь его лежал по Кооперативной улице вниз, в сторону Ног, вплоть до пересечения с Третьим переулком.
* * *
Он прошел первый перекресток, отметив, что все хозяева заперли собак в домах. Это совсем некстати. Ну ничего, заветная цель уже близко.
Он снова размотал рогатку, положил в кожанку увесистый камень и прицелился в лампочку фонаря, отдав мускулам команду на несколько мгновений замедлить рост.
Дрожь в мышечных волокнах утихла: настолько, что он абсолютно уверился в точности прицела. Натянул до отказа жгут и хотел плавно отпустить, но словно что-то толкнуло его в плечо, и рука дрогнула. Он слышал, как камень ударился в металлический плафон.
Ты все еще здесь, маленький ублюдок! Подожди!
Голова его наполнилась тонким детским плачем: звук шел откуда-то изнутри. Он закрыл зеленые, без белков, глаза. На внутренней стороне век замелькали картинки, как при ускоренном воспроизведении пленки.
Но сейчас эта пленка перематывалась назад. Вот тело мальчика корчится на влажной траве, губы с трудом складывают нужные слова, но все же ему удается крикнуть: «Беги! Васька, беги!» Микки зарычал от ярости и отмотал еще немного.
Вот два мальчика идут по тропинке в «дальний» лес, один из них застывает на месте, не в силах сделать ни шагу. Тело его деревенеет, ПОДЧИНЯЕТСЯ, но, правда, ненадолго. Пока совсем ненадолго, но ведь это только начало. Главное, что он слышит сигналы и повинуется им.
Еще немного назад. Смешной мальчишка с всклокоченными после сна волосами чистит зубы, кривляясь перед зеркалом. На губах появляется белая мятная пена, он хочет сплюнуть ее в раковину и вдруг…
Получи, гаденыш! Низший разум! От тебя требовалось только тело. Белковый носитель с автономной системой терморегуляции. Примитивный движитель с пучками мышечных волокон, которые все равно придется подгонять по силе и размеру для каждой конкретной задачи. Низший разум… Как много он может наделать бед! Однажды СИЛЕ уже показалось, что ей удалось прервать цепочку КНИЖНИКОВ и заполучить тетрадь… Так бы оно и было, если бы не эта женщина, что носила в своем чреве нового ХРАНИТЕЛЯ СИЛЫ… Должна была носить, а на самом деле — двух таких же, как она, ни на что не годных самок.
И вот что удивляло Микки больше всего: эта женщина, несмотря на то, что ее матрица — носитель примитивного разума — была почти чиста, умудрилась непонятным образом исчезнуть. Само по себе это было не слишком опасно, женщина не смогла бы ничего вспомнить и уж тем более рассказать, но… Вместе с ней исчезла тетрадь. И СИЛА (а стало быть, и Микки вместе с ней) усматривала в этом промысел ВЫСШЕГО РАЗУМА. Это его удивляло, злило и… пугало. Пугало настолько, что он на секунду замешкался и отдал не ту команду.
Рот мальчика наполняется черной густой жижей. Мальчик начинает задыхаться. Ты этого хотел? Получи!
Жижи во рту становится все больше и больше, она заливается в пищевод и попадает в трахею. Мальчик хватается за горло, его лицо синеет.
И в этот момент Микки чувствует, что тело, которое он уже привык считать своим, слабеет, перестает ему повиноваться. Ноги подкашиваются, как ватные, он тупо валится на землю и не знает, что делать. Что-то не так! На всякий случай он дает команду черной жиже остановиться.
Мальчик нагибается над раковиной и заходится в приступе мучительного кашля. Черные брызги летят во все стороны. Теперь он может дышать.
Микки чувствует прилив сил. Он легко встает, но коварная мысль не покидает его: кто кому преподал урок? Он — ублюдку, или ублюдок — ему? Пока он не может полностью контролировать все тело. Где-то остались мысли прежнего хозяина. И они вполне жизнеспособны.
Он выловит эти мысли — одну за другой — и избавится от них. Раздавит, сокрушит. На мгновение перед ним мелькает яркая надпись: «Неправильный выбор объекта». Но только на мгновение. Надпись тут же гаснет. Ненужное предупреждение, ведь другого объекта все равно пока нет. Но, возможно, он скоро появится. Эта мысль приносит Микки удовлетворение. Он снова чувствует силу, заряжает рогатку камнем и, почти не целясь, разбивает лампочку. Свет не нужен. Да наступит тьма!
* * *
Зеленоглазый некоторое время постоял под разбитым фонарем. Из дома, который находился где-то поблизости (где? он не мог определить точно) доносился слабый сигнал. Там была ЦЕЛЬ.
Он чувствовал ее. СИЛА, создавшая и направлявшая его, могла видеть тетрадь, но только в те моменты, когда листы с заклинаниями не были скрыты куском прочной и очень тонкой кожи.
ЦЕЛЬ была где-то рядом. Но он пока не был готов ею завладеть. Он был еще слишком мал для этого.
Микки свернул направо и миновал еще один перекресток. Прямо перед ним стояло двухэтажное кирпичное здание с надписью «Магазин». Ему сюда. Ему просто необходимо зайти сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73