Если хочешь знать, от стеклоочистителя еще никто не умирал. Надо только уметь его пить… Ребята! А чего это тут происходит? Где народ-то?
Женщина обеими руками уцепилась за края противоположных сидений и тяжело поднялась на ноги.
Гарин с интересом наблюдал, как меняется ее лицо. Точнее, в нем почти ничего не менялось; Гарин подозревал, что ее мимические мышцы давно уже атрофировались, но оно словно наливалось страхом и какой-то тупой покорностью.
— Это… — Женщина попятилась назад и запнулась о чье-то тело. Она посмотрела под ноги и схватилась за волосы, словно хотела вырвать остатки скудной растительности. — Ребята… Это уже чересчур, — Галочка пошарила за пазухой старой коричневой куртки. — Мне необходимо… Здоровье поправить.
Гарин присмотрелся. В маленькой пластиковой бутылочке из-под пепси-колы плескалась мутноватая жидкость.
— Здоровье поправить… — Он покачал головой. — Дура. Травишь себя, чем попало… Давай сюда, — он протянул руку за бутылочкой. — Ну?!
Все это напоминало театр абсурда. Они были в вагоне, зажатом огромным плывуном, который все надвигался и угрожал с минуты на минуту раздавить их, а он почему-то думал о бутылочке с горючей жидкостью. О том, чтобы эта дрянь не попала в желудок нищей бродяжки.
Женщина стала торопливо откручивать пробку.
— Нормально, могу и тебе оставить, — говорила она, и руки ее дрожали. — Не бойся, не потравишься. Вот, смотри, я сама сейчас попробую…
— Я тебе попробую! — прикрикнул на нее Гарин, и пьянчужка покорно протянула ему бутылочку.
— Я пойду?
— Да куда ты пойдешь? — подал голос толстяк. — Ты что, не видишь, что здесь творится? Мы в метро! Авария! Понимаешь?
— А? — она стала осматриваться. Бездыханные тела, выбитые окна, гул в тоннеле… — Это как же?
Внезапно Гарин и толстяк, как по команде, уставились на потолок. Свет, лившийся из плафонов, замигал и потускнел, будто кто-то решил убавить яркость.
Движения Гарина стали резкими и порывистыми.
— Началось! — воскликнул он. — Пора!
Он выхватил бутылочку из рук женщины и бросился к сиденью, где сидела Ксюша.
— Принцесса, мы сейчас… — последние слова потонули в грохоте.
Пол под ногами подпрыгнул, словно они стояли на палубе корабля, угодившего в шторм. Гарин ухватился за поручень, успев заметить, что толстяк последовал его примеру.
Колесные пары заскрежетали. Вагон двигался по путям, потом он соскочил с рельсов и развернулся поперек тоннеля. Гарин ощутил сильный удар.
— Держись! — заорал он, обращаясь ко всем сразу, но в первую очередь, конечно, к дочери.
Яркая голубая вспышка прорезала темноту тоннеля. Она была настолько ослепительной, что Гарин зажмурился. А когда открыл глаза, то не увидел ничего, даже собственной руки.
«И как же мы теперь будем выбираться? — подумал он. — Наверное, все-таки правы были те, кто сразу полез из вагонов. У них был шанс, и они этот шанс использовали».
Но интуиция подсказывала ему другое. Даже вполне невинные 220 В могут оказаться для человека смертельными, если электрический разряд произойдет в определенную фазу сокращения сердца. Что уж тут говорить о 825 В? От такого напряжения человек может обуглиться.
Впрочем, вода — неважный проводник электричества. Разряд пойдет по кратчайшему пути — от контактного рельса до ближайшего ходового…
И все же…
Гарин знал, что поступает правильно. Они должны были переждать. И они переждали.
Теперь настало время действовать.
В первую секунду он хотел отбросить прочь пластиковую бутылочку, но что-то заставило его удержаться. Интуиция? Она, как известно, развита у врачей не хуже, чем у бизнесменов.
Гарин почувствовал, что вагон слегка накренился. Если бы не сцепки, удерживающие его, он бы наверняка перевернулся.
Но ведь и сцепки могли не выдержать. Значит, надо торопиться. И нарастающий шум воды недвусмысленно говорил об этом.
«Быстрее! Быстрее!!!»
Гарин зажал бутылочку под мышкой — ему пришла в голову блестящая идея, как можно с толком использовать вонючую дрянь, и отпустил поручень.
В темноте все казалось еще более страшным. Он не видел тел погибших, но чувствовал, что они где-то рядом, — мертвецы, еще несколько минут назад бывшие живыми людьми, со своими проблемами, мечтами, печалями, заботами… Смерть подвела всему итог и уравняла всех в правах.
— Ксюша! Где ты? Отзовись! Скажи что-нибудь, я иду к тебе!
— Папа! Я здесь! — послышался голос дочери.
— Говори, не останавливайся, я иду.
— Папа-папа-папа-папа-папа… — говорила Ксюша, и Гарин, перебирая руками по поручням и сиденьям, двигался к ней.
— Я тоже иду, — раздался голос толстяка.
— Аккуратней, — сказал Гарин. — Не раздави меня!
— Миша! — отозвался толстяк. — Меня зовут Михаилом, а как тебя, док?
— Андрей! — сказал Гарин.
— Мы выберемся, Андрей! — сказал толстяк. — Ты чувствуешь, как они болеют за нас?
Гарин кивнул и, осознав, что его кивок в кромешной темноте никому не виден, сказал вслух.
— Да, Миша…
Честно говоря, он и сам так думал. Мертвецы, лежавшие на покатом полу вагона, превратились… ну если не в сообщников и союзников, то в болельщиков. Вряд ли они хотели, чтобы Гарина с компанией постигла та же участь, что и их самих.
«Папа-папа-папа… » — раздавалось уже совсем близко.
— Принцесса, — сказал Гарин. — Ты еще не выбросила вторую половинку зонта?
— Нет.
— Умница. Она нам сейчас пригодится.
— Это еще зачем? — поинтересовался Михаил.
— У тебя больше нет платка? — спросил его Гарин.
— Нет. Зачем мне два платка?
— У меня есть, — подала голос Галочка. Мужчины застыли в удивлении. Затем толстяк с ехидцей сказал:
— Вот уж ни за что бы не подумал.
Послышались неуверенные шаги, и где-то совсем рядом — Гарин сначала почувствовал запах перегара, а потом уж услышал голос — раздалось:
— Это еще почему? Я что, похожа на женщину, у которой нет платка? Интересно, что ты там обо мне вообразил?
Михаил мягко и раскатисто рассмеялся.
— Пардон, мадам. Я не хотел вас обидеть.
— Вот так-то. Эй, кому там нужен платок? Держи!
Толстяк чиркнул зажигалкой, но слабого пламени хватило только на то, чтобы слегка разбавить черноту в радиусе полуметра от его кулака.
И Гарин, и Михаил понимали, что свет зажигалки едва ли поможет им выбраться из вагона. Нужно было придумать что-то другое. И Гарин, кажется, придумал.
Он уловил движение в темноте, словно кто-то встряхнул банку с чернилами, и вытянул руку.
— Давай сюда платок!
— Он чистый! — сказала Галочка. — Я же в него не это… Только деньги заворачиваю, чтобы не потерять. Держи смело!
Гарин нащупал ее руку и взял платок.
— Принцесса, теперь твоя очередь. Дай мне зонтик.
Он взял обломок зонта и накрутил тряпку на конец палки. Затем смочил получившийся факел горючей дрянью из пластиковой бутылочки.
— А ну-ка, Мишель!
Толстяк поднес зажигалку к факелу, и тот вспыхнул голубоватым холодным пламенем.
— Ну вот. Теперь мы готовы. Миша, — Гарин передал факел и бутылочку толстяку, — пойдешь первым. Освещай дорогу.
— Принцесса, — он нагнулся и взял дочку на руки, — обхвати мою шею здоровой рукой и ничего не бойся.
— А я не и боюсь, папа, — ответила Ксюша и прижалась к нему.
Гарин чувствовал, как она дрожала.
— Не бойся, — повторил он. — Нам уже нечего бояться.
— Это точно! — хрипло рассмеялась Галочка. — Люди сами создают себе проблемы. Дрожат из-за каждого пустяка, а потом оказывается, что это совсем не страшно. Вот я помню, когда мне было четырнадцать, один парень…
— Хватит! — оборвал ее Гарин. — Не порти мне девочку! Пойдешь замыкающей.
— Как скажешь, милок. Командуй. У тебя это неплохо получается. Наверное, твой котелок варит кое-что получше, чем манную кашу.
Гарин почувствовал, как дочь прижалась к его щеке, и ощутил прилив нежности… и гордости. Странно, но похвала грязной нищенки подействовала на него ободряюще. Возможно, если бы Ирина почаще говорила что-нибудь подобное…
Ирина… Он обязательно поговорит с ней. Но сначала надо выбраться отсюда.
— Миша! Иди в тот конец вагона. Мы — за тобой.
Толстяк слушался Гарина беспрекословно. Он признал его право старшего и даже не думал возражать. Он только спросил:
— В какое окно будем вылезать? Справа или слева?
— Не имеет значения, — ответил Гарин. — Теперь контактный рельс не под напряжением. Полезем туда, где места больше.
— Угу, — согласился толстяк.
Маленький отряд двинулся вперед. Внезапно Гарину показалось, что сквозь шум воды он сумел различить человеческий голос.
— Стоп! — сказал он. — А ну-ка тихо! Вы ничего не слышите?
— Это, наверное, бурчит у меня в животе, — начала Галочка, но Гарин рявкнул:
— Тихо! Замолчите все! — сказать просто «заткнись» он почему-то не решился.
Снова шум бегущей воды. И больше ничего.
«Наверное, показалось», — подумал Гарин и хотел уже идти дальше, но вдруг явственно услышал мужской голос.
— Помогите! Эй, вы там…
Громкое бульканье, словно кричавший пускал пузыри.
— Эй!!! Помогите! Меня зажало! Помогите!!!
Гарин посмотрел на толстяка. Он прекрасно видел и понимал всю гамму чувств, отразившихся на его лице.
«Может, лучше сделать вид, что мы ничего не слышали, а? Я так, например, почти ничего. И даже если слышал, то я легко смогу это забыть. А ты?»
Гарин не мог.
— Ксюша, посиди немножко. Мы быстро, — сказал он, опуская дочь на сиденье. — Галина! Будь рядом. Держи ее за ногу, чтобы девочке не было страшно одной.
— Командир… А может, это… — хрипло сказала Галочка, и Гарину показалось, что она облизала пересохшие губы. — Пленных не берем?
Проблема заключалась в том, что Гарин тоже так считал. Он находил это более… разумным. Прагматичным. Это был самый естественный выход, но Гарин не мог думать о нем без отвращения.
— Еще слово, и останешься здесь. Поняла?
— Да как скажешь. Ты только давай побыстрее, ладно?
Гарин взял ее руку и положил Ксюше на колено.
— Мы быстро. Михаил! Михаил?
Толстяк скривился, будто ему предлагали съесть тухлую крысу. Затем он глубоко вздохнул:
— Конечно… Надо помочь… — но его интонация выражала прямо противоположное.
Гарин отобрал у Михаила факел, и они пошли назад — туда, откуда доносился голос.
Константинов не знал, сколько времени он провел без сознания. Минуту? Две? Пять? Он затруднялся с ответом.
Да это было и неважно. Гораздо важнее было другое. Когда он пришел в себя, все вокруг изменилось, и самым разительным изменением стала непроницаемая черная темнота.
Он потерял всяческие ориентиры и теперь с ходу не мог сообразить: где верх, где низ? Где право, где лево?
Самое сильное и постоянное впечатление — острая боль в правой ноге.
Константинов ощущал под руками холодный гладкий металл — стенки соседних вагонов, сошедших с рельсов и упершихся друг в друга.
Ступню зажало, будто в капкане. Но, что было хуже всего, он не мог найти опоры, так и висел, сходя с ума от боли.
Набежавшая волна охладила спину, слегка привела его в чувство. Это было неплохо, однако означало новую опасность — вода прибывала.
А она действительно прибывала, и очень быстро. Константинов не успел бы сосчитать до десяти, а уровень воды уже поднялся до плеч. Еще немного, и он захлебнется.
Владимир что было сил уперся руками в стенки вагонов и попытался найти опору для левой, свободной, ноги. Тогда можно было бы кое-как согнуться и, ухватившись за правую ногу, постараться вытащить ее из железного плена.
Новая волна перекатила через голову, оглушив его. Водяная атака была неожиданной, невидимой, и оттого еще более страшной. Константинов почувствовал, как его охватывает панический ужас.
Вода поднималась, а он висел в тоннеле над рельсами, и его захлестывали набегавшие из темноты волны.
Желая придать себе уверенности (скорее доказать, что он еще жив и может бороться), он стал громко отфыркиваться и материться. Константинов не знал, на кого он ругается:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Женщина обеими руками уцепилась за края противоположных сидений и тяжело поднялась на ноги.
Гарин с интересом наблюдал, как меняется ее лицо. Точнее, в нем почти ничего не менялось; Гарин подозревал, что ее мимические мышцы давно уже атрофировались, но оно словно наливалось страхом и какой-то тупой покорностью.
— Это… — Женщина попятилась назад и запнулась о чье-то тело. Она посмотрела под ноги и схватилась за волосы, словно хотела вырвать остатки скудной растительности. — Ребята… Это уже чересчур, — Галочка пошарила за пазухой старой коричневой куртки. — Мне необходимо… Здоровье поправить.
Гарин присмотрелся. В маленькой пластиковой бутылочке из-под пепси-колы плескалась мутноватая жидкость.
— Здоровье поправить… — Он покачал головой. — Дура. Травишь себя, чем попало… Давай сюда, — он протянул руку за бутылочкой. — Ну?!
Все это напоминало театр абсурда. Они были в вагоне, зажатом огромным плывуном, который все надвигался и угрожал с минуты на минуту раздавить их, а он почему-то думал о бутылочке с горючей жидкостью. О том, чтобы эта дрянь не попала в желудок нищей бродяжки.
Женщина стала торопливо откручивать пробку.
— Нормально, могу и тебе оставить, — говорила она, и руки ее дрожали. — Не бойся, не потравишься. Вот, смотри, я сама сейчас попробую…
— Я тебе попробую! — прикрикнул на нее Гарин, и пьянчужка покорно протянула ему бутылочку.
— Я пойду?
— Да куда ты пойдешь? — подал голос толстяк. — Ты что, не видишь, что здесь творится? Мы в метро! Авария! Понимаешь?
— А? — она стала осматриваться. Бездыханные тела, выбитые окна, гул в тоннеле… — Это как же?
Внезапно Гарин и толстяк, как по команде, уставились на потолок. Свет, лившийся из плафонов, замигал и потускнел, будто кто-то решил убавить яркость.
Движения Гарина стали резкими и порывистыми.
— Началось! — воскликнул он. — Пора!
Он выхватил бутылочку из рук женщины и бросился к сиденью, где сидела Ксюша.
— Принцесса, мы сейчас… — последние слова потонули в грохоте.
Пол под ногами подпрыгнул, словно они стояли на палубе корабля, угодившего в шторм. Гарин ухватился за поручень, успев заметить, что толстяк последовал его примеру.
Колесные пары заскрежетали. Вагон двигался по путям, потом он соскочил с рельсов и развернулся поперек тоннеля. Гарин ощутил сильный удар.
— Держись! — заорал он, обращаясь ко всем сразу, но в первую очередь, конечно, к дочери.
Яркая голубая вспышка прорезала темноту тоннеля. Она была настолько ослепительной, что Гарин зажмурился. А когда открыл глаза, то не увидел ничего, даже собственной руки.
«И как же мы теперь будем выбираться? — подумал он. — Наверное, все-таки правы были те, кто сразу полез из вагонов. У них был шанс, и они этот шанс использовали».
Но интуиция подсказывала ему другое. Даже вполне невинные 220 В могут оказаться для человека смертельными, если электрический разряд произойдет в определенную фазу сокращения сердца. Что уж тут говорить о 825 В? От такого напряжения человек может обуглиться.
Впрочем, вода — неважный проводник электричества. Разряд пойдет по кратчайшему пути — от контактного рельса до ближайшего ходового…
И все же…
Гарин знал, что поступает правильно. Они должны были переждать. И они переждали.
Теперь настало время действовать.
В первую секунду он хотел отбросить прочь пластиковую бутылочку, но что-то заставило его удержаться. Интуиция? Она, как известно, развита у врачей не хуже, чем у бизнесменов.
Гарин почувствовал, что вагон слегка накренился. Если бы не сцепки, удерживающие его, он бы наверняка перевернулся.
Но ведь и сцепки могли не выдержать. Значит, надо торопиться. И нарастающий шум воды недвусмысленно говорил об этом.
«Быстрее! Быстрее!!!»
Гарин зажал бутылочку под мышкой — ему пришла в голову блестящая идея, как можно с толком использовать вонючую дрянь, и отпустил поручень.
В темноте все казалось еще более страшным. Он не видел тел погибших, но чувствовал, что они где-то рядом, — мертвецы, еще несколько минут назад бывшие живыми людьми, со своими проблемами, мечтами, печалями, заботами… Смерть подвела всему итог и уравняла всех в правах.
— Ксюша! Где ты? Отзовись! Скажи что-нибудь, я иду к тебе!
— Папа! Я здесь! — послышался голос дочери.
— Говори, не останавливайся, я иду.
— Папа-папа-папа-папа-папа… — говорила Ксюша, и Гарин, перебирая руками по поручням и сиденьям, двигался к ней.
— Я тоже иду, — раздался голос толстяка.
— Аккуратней, — сказал Гарин. — Не раздави меня!
— Миша! — отозвался толстяк. — Меня зовут Михаилом, а как тебя, док?
— Андрей! — сказал Гарин.
— Мы выберемся, Андрей! — сказал толстяк. — Ты чувствуешь, как они болеют за нас?
Гарин кивнул и, осознав, что его кивок в кромешной темноте никому не виден, сказал вслух.
— Да, Миша…
Честно говоря, он и сам так думал. Мертвецы, лежавшие на покатом полу вагона, превратились… ну если не в сообщников и союзников, то в болельщиков. Вряд ли они хотели, чтобы Гарина с компанией постигла та же участь, что и их самих.
«Папа-папа-папа… » — раздавалось уже совсем близко.
— Принцесса, — сказал Гарин. — Ты еще не выбросила вторую половинку зонта?
— Нет.
— Умница. Она нам сейчас пригодится.
— Это еще зачем? — поинтересовался Михаил.
— У тебя больше нет платка? — спросил его Гарин.
— Нет. Зачем мне два платка?
— У меня есть, — подала голос Галочка. Мужчины застыли в удивлении. Затем толстяк с ехидцей сказал:
— Вот уж ни за что бы не подумал.
Послышались неуверенные шаги, и где-то совсем рядом — Гарин сначала почувствовал запах перегара, а потом уж услышал голос — раздалось:
— Это еще почему? Я что, похожа на женщину, у которой нет платка? Интересно, что ты там обо мне вообразил?
Михаил мягко и раскатисто рассмеялся.
— Пардон, мадам. Я не хотел вас обидеть.
— Вот так-то. Эй, кому там нужен платок? Держи!
Толстяк чиркнул зажигалкой, но слабого пламени хватило только на то, чтобы слегка разбавить черноту в радиусе полуметра от его кулака.
И Гарин, и Михаил понимали, что свет зажигалки едва ли поможет им выбраться из вагона. Нужно было придумать что-то другое. И Гарин, кажется, придумал.
Он уловил движение в темноте, словно кто-то встряхнул банку с чернилами, и вытянул руку.
— Давай сюда платок!
— Он чистый! — сказала Галочка. — Я же в него не это… Только деньги заворачиваю, чтобы не потерять. Держи смело!
Гарин нащупал ее руку и взял платок.
— Принцесса, теперь твоя очередь. Дай мне зонтик.
Он взял обломок зонта и накрутил тряпку на конец палки. Затем смочил получившийся факел горючей дрянью из пластиковой бутылочки.
— А ну-ка, Мишель!
Толстяк поднес зажигалку к факелу, и тот вспыхнул голубоватым холодным пламенем.
— Ну вот. Теперь мы готовы. Миша, — Гарин передал факел и бутылочку толстяку, — пойдешь первым. Освещай дорогу.
— Принцесса, — он нагнулся и взял дочку на руки, — обхвати мою шею здоровой рукой и ничего не бойся.
— А я не и боюсь, папа, — ответила Ксюша и прижалась к нему.
Гарин чувствовал, как она дрожала.
— Не бойся, — повторил он. — Нам уже нечего бояться.
— Это точно! — хрипло рассмеялась Галочка. — Люди сами создают себе проблемы. Дрожат из-за каждого пустяка, а потом оказывается, что это совсем не страшно. Вот я помню, когда мне было четырнадцать, один парень…
— Хватит! — оборвал ее Гарин. — Не порти мне девочку! Пойдешь замыкающей.
— Как скажешь, милок. Командуй. У тебя это неплохо получается. Наверное, твой котелок варит кое-что получше, чем манную кашу.
Гарин почувствовал, как дочь прижалась к его щеке, и ощутил прилив нежности… и гордости. Странно, но похвала грязной нищенки подействовала на него ободряюще. Возможно, если бы Ирина почаще говорила что-нибудь подобное…
Ирина… Он обязательно поговорит с ней. Но сначала надо выбраться отсюда.
— Миша! Иди в тот конец вагона. Мы — за тобой.
Толстяк слушался Гарина беспрекословно. Он признал его право старшего и даже не думал возражать. Он только спросил:
— В какое окно будем вылезать? Справа или слева?
— Не имеет значения, — ответил Гарин. — Теперь контактный рельс не под напряжением. Полезем туда, где места больше.
— Угу, — согласился толстяк.
Маленький отряд двинулся вперед. Внезапно Гарину показалось, что сквозь шум воды он сумел различить человеческий голос.
— Стоп! — сказал он. — А ну-ка тихо! Вы ничего не слышите?
— Это, наверное, бурчит у меня в животе, — начала Галочка, но Гарин рявкнул:
— Тихо! Замолчите все! — сказать просто «заткнись» он почему-то не решился.
Снова шум бегущей воды. И больше ничего.
«Наверное, показалось», — подумал Гарин и хотел уже идти дальше, но вдруг явственно услышал мужской голос.
— Помогите! Эй, вы там…
Громкое бульканье, словно кричавший пускал пузыри.
— Эй!!! Помогите! Меня зажало! Помогите!!!
Гарин посмотрел на толстяка. Он прекрасно видел и понимал всю гамму чувств, отразившихся на его лице.
«Может, лучше сделать вид, что мы ничего не слышали, а? Я так, например, почти ничего. И даже если слышал, то я легко смогу это забыть. А ты?»
Гарин не мог.
— Ксюша, посиди немножко. Мы быстро, — сказал он, опуская дочь на сиденье. — Галина! Будь рядом. Держи ее за ногу, чтобы девочке не было страшно одной.
— Командир… А может, это… — хрипло сказала Галочка, и Гарину показалось, что она облизала пересохшие губы. — Пленных не берем?
Проблема заключалась в том, что Гарин тоже так считал. Он находил это более… разумным. Прагматичным. Это был самый естественный выход, но Гарин не мог думать о нем без отвращения.
— Еще слово, и останешься здесь. Поняла?
— Да как скажешь. Ты только давай побыстрее, ладно?
Гарин взял ее руку и положил Ксюше на колено.
— Мы быстро. Михаил! Михаил?
Толстяк скривился, будто ему предлагали съесть тухлую крысу. Затем он глубоко вздохнул:
— Конечно… Надо помочь… — но его интонация выражала прямо противоположное.
Гарин отобрал у Михаила факел, и они пошли назад — туда, откуда доносился голос.
Константинов не знал, сколько времени он провел без сознания. Минуту? Две? Пять? Он затруднялся с ответом.
Да это было и неважно. Гораздо важнее было другое. Когда он пришел в себя, все вокруг изменилось, и самым разительным изменением стала непроницаемая черная темнота.
Он потерял всяческие ориентиры и теперь с ходу не мог сообразить: где верх, где низ? Где право, где лево?
Самое сильное и постоянное впечатление — острая боль в правой ноге.
Константинов ощущал под руками холодный гладкий металл — стенки соседних вагонов, сошедших с рельсов и упершихся друг в друга.
Ступню зажало, будто в капкане. Но, что было хуже всего, он не мог найти опоры, так и висел, сходя с ума от боли.
Набежавшая волна охладила спину, слегка привела его в чувство. Это было неплохо, однако означало новую опасность — вода прибывала.
А она действительно прибывала, и очень быстро. Константинов не успел бы сосчитать до десяти, а уровень воды уже поднялся до плеч. Еще немного, и он захлебнется.
Владимир что было сил уперся руками в стенки вагонов и попытался найти опору для левой, свободной, ноги. Тогда можно было бы кое-как согнуться и, ухватившись за правую ногу, постараться вытащить ее из железного плена.
Новая волна перекатила через голову, оглушив его. Водяная атака была неожиданной, невидимой, и оттого еще более страшной. Константинов почувствовал, как его охватывает панический ужас.
Вода поднималась, а он висел в тоннеле над рельсами, и его захлестывали набегавшие из темноты волны.
Желая придать себе уверенности (скорее доказать, что он еще жив и может бороться), он стал громко отфыркиваться и материться. Константинов не знал, на кого он ругается:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37