— Чего ты тянешь?
— Оттуда, с крыши, я кое-что видел. Тела, всюду тела, расплющенные, как муравьи, — Константинов стал горячиться. Он говорил все громче и громче, почти кричал. И то, что Гарин лишь сильнее прижимал девочку к себе, закрывая ей уши, только злило его. — Нельзя вылезать в тоннель, понимаешь? Вагон сдвинется — и ты уже размазан по стенке.
Он хотел протянуть руку и забрать у Гарина Ксюшу, но сдержался. Во-первых, он бы все равно не смог ее нести со сломанной-то ногой. А во-вторых… Пока еще рано.
— И что ты предлагаешь?
— Выбивать окна и перелезать из вагона в вагон.
Словно в подтверждение его слов, пол под ногами снова накренился и стал ходить ходуном.
— Это дольше! — Константинов старался перекричать грохот и лязг, заполнивший все пространство тоннеля. — Но так безопаснее! Нельзя рисковать! У тебя ребенок!
Факел шипел в руках Галины. Языки синего пламени облизывали накрученную на обломок зонта тряпку.
Несколько долгих секунд Гарин смотрел Константинову прямо в глаза. Затем он вздохнул и тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
— Думаю, он прав… В тоннеле опасно.
— Конечно, — Константинов кивнул.
Он убрал от себя руку толстяка и опустился на сиденье.
Гарин, подумав, посадил Ксюшу рядом.
— Галина, свети нам! Миша, пошли!
Вдвоем с толстяком они направились в дальний конец вагона.
— Он абсолютно прав, — повторил Гарин и добавил уже тише, так, что никто, кроме Михаила, не мог его слышать. — Вопрос заключается в том, успеем ли мы проломиться через весь состав? Или раньше утонем?
Толстяк положил пухлую руку ему на плечо.
— Андрей… А у нас что? Есть другой выход?
Другого выхода не было.
Денис Истомин ползал по полу в тщетных поисках ингалятора. Вагон раскачивало из стороны в сторону, словно катер, угодивший в шторм, и Денис понимал, что маленький жестяной цилиндрик мог уже сто раз куда-нибудь укатиться, но он не оставлял безуспешных попыток. Остановиться было страшнее всего.
Остановка означает несколько секунд на раздумье, но никаких мыслей, кроме того, что они погибли, в голову почему-то не приходило.
Он сильно досадовал на себя, на Алису, на то, что они забрались в это проклятое метро, хотя, если разобраться, выбора у них не было. Разве кто-нибудь может знать наперед, что случится с ним в следующий момент? Никто.
Поиски ингалятора придавали убегающим минутам хотя бы видимость смысла. Все остальное было бессмысленно.
— Алиса, — сказал он. — Пой что-нибудь.
— Что? — спросила девушка.
Она не сказала «зачем?» Только «что?» Почему он попросил ее петь? Денис и сам не знал. Наверное, это было еще одно бегство от пугающей реальности, как и в случае с ингалятором, который — теперь Истомин уже не сомневался в этом — он так и не сможет найти.
— Что петь? — повторила Алиса.
— Что угодно. Лишь бы я слышал, что ты здесь, со мной.
Он прекрасно понимал, что она и так здесь. Но теперь их разделяла темнота. Густой мрак ощутимо давил на плечи, и Денис не видел лучшего выхода, кроме как наполнить его какими-нибудь звуками.
Впрочем, нельзя было сказать, что они оказались в полной тишине, наоборот, грохот, лязг, шум воды и отчаянные крики отражались от стен тоннеля, точно долбили его. Но это было не то, что он хотел слышать.
— «Когда закончится трофейный «Житан»… — дрожащим голоском затянула Алиса. — Когда закончится дождь…»
— «Нам сказали, что можно идти назад…» — подхватил Истомин.
Они оба очень любили Чижа и однажды сходили на его концерт в СДК МАИ.
Помнится, Дениса поразила совершенно особенная атмосфера концерта. Раньше он часто бывал в дорогих клубах, где крутили в основном танцевальную музыку, но эта музыка разобщала.
Она била в уши и заставляла тела конвульсивно извиваться.
Сверкающие спицы софитов разрезали танцпол, как праздничный торт. Ультрафиолет поливал белую ткань немыслимым космическим светом. К концу первого часа человек переставал соображать, кто он и где находится.
В МАИ все было по-другому.
На небольшом возвышении сцены стоял невысокий, плотно сбитый человек с гитарой и пел. И эта музыка действовала не на тело, а на то, что было внутри него. Если руки и ноги начинали подпрыгивать и подрагивать в такт мелодии, то лишь потому, что так хотела… душа, что ли?
Если бы Истомин не относился к высоким словам с некоторым подозрением и опаской, он бы так и сказал.
Музыка Чижа была очень душевной. Она не била, но проникала.
Сначала Денис отнесся к Алисиной идее сходить на концерт немного свысока. Видимо, фамильный снобизм не давал ему покоя.
Но стоило ему услышать «Добрый вечер!» и первые аккорды, как все переменилось.
Они стояли в танцевальном партере, и Истомин сам не заметил, как начал притопывать, прихлопывать и покачивать головой.
К концу третьей песни он решил, что концерт Чижа — это, пожалуй, здорово. Это не самое плохое времяпрепровождение. Скорее, наоборот, не считая, разумеется, секса. С Алисой, конечно же. Ну, а последовательная их комбинация «секс-концерт-секс» была просто восхитительной.
Наверное, у Алисы остались такие же воспоминания, иначе с чего бы она начала петь эту милую песенку, где все так просто и вместе с тем очень непросто?
— «Мы срывали погоны и боль… — выводила Алиса. — Мы палили вверх…»
— «И кто-то из наших не встал… Инфаркт», — заканчивал Денис.
Самым светлым в песне был припев. «Домой!» Но сейчас он звучал совершенно иначе.
Все на свете слова имеют множество смыслов, просто в каждой отдельной ситуации мы видим всего лишь один.
Слово «домой» тоже имеет свой смысл. Но, похоже, они с Алисой угодили в такую переделку, когда оно стало пустым. Бессмысленным.
И все же… Петь стоило. Не надо было останавливаться, хотя бы потому, что…
— Свет! — вдруг закричала Алиса.
Денис не сразу ее понял. Мысли, следуя накатанному ходу, ворочались в голове слишком медленно.
«Там нет таких слов, — подумал Денис. — Она что-то путает».
Он собирался сказать ей об этом, он даже открыл рот, но Алиса продолжала:
— Смотри туда! Там свет!
Сначала она в темноте ткнула его коленом в плечо, а потом уже схватилась рукой, заставляя подняться с пола.
Денис посмотрел и замер. Метрах в тридцати (или сорока… или пятидесяти, он не мог оценить точно) от них действительно появилось голубоватое дрожащее мерцание.
Оно двигалось, но не особенно удалялось. Правда, оно и не приближалось, оно словно бы стояло на месте, покачиваясь из стороны в сторону.
Денис попробовал понять, где оно находится по отношению к ним: ближе к голове или хвосту состава? За эти несколько секунд кромешной темноты он успел утратить ориентацию.
Он постоял, прислушиваясь к глухим ударам, передававшимся на пол вагона. Состав потихоньку сдвигался, причем именно в сторону голубоватого свечения.
Значит…
«Значит, нам нужно туда», — решил Истомин.
— Алиса, держись за меня, — сказал он.
В темноте раздалось шуршание; Денис понял, что это шуршит папка с «ватманами» по дерматину сиденья. Не то чтобы папка была слишком ценной, просто Алиса не хотела оставлять ее здесь.
— Пошли.
Они двинулись вперед.
— Мы не одни, — говорил на ходу Денис, и Алиса — он чувствовал это — одобрительно кивала. — Мы выберемся. Видишь, у них есть свет. Теперь мы обязательно выберемся.
Как ни крути, был в этом нежном голубоватом свечении какой-то символ. Надежда, что ли?
Запинаясь и спотыкаясь на каждом шагу, Денис вел Алису вперед. Он снова стал напевать: «Домой… Ла-ла-ла… Домой… Ла-ла-ла… » Это слово больше не казалось пустым, оно снова наполнилось смыслом.
Они дошли до конца вагона, и тут Алиса задала вопрос, поставивший его в тупик.
— А что дальше? Вылезать в тоннель?
Денис остановился, прислушиваясь к внутреннему голосу. Но этот подлец, еще минуту назад ехидно шептавший: «Это — конец. Финита, дружок!» — неожиданно замолчал.
Истомин колебался. Он не отрываясь смотрел на голубоватый огонек, будто надеялся получить от него ответ.
— Вылезти в тоннель, — он начал рассуждать вслух, — это приблизительно то же самое, что сунуть пальцы в мясорубку… Нет.
Он присмотрелся и понял, что свечение находится как раз по центру тоннеля. То есть тот, кто освещает себе дорогу, тоже не торопится покидать вагон. И если он поступает именно так, значит, у него есть на то основания.
Денис решил, что человеку, сумевшему добыть свет, можно доверять. Он наверняка знает, что делает.
— Подожди-ка… — Он нащупал стекло перед собой, отступил на шаг и изо всех сил ударил ногой.
Стекло хрустнуло и подалось. Денис ударил еще раз, и стекло разбилось.
Он снял куртку, вывернул ее задом наперед и просунул руки в рукава. Теперь пальцы были надежно защищены толстым слоем прочной замши.
Денис на ощупь выломал торчавшие осколки, забрался на сиденье и, свесившись из проема, стал крушить стекло следующего вагона. Наконец, когда проход был готов, он набросил на него куртку и сказал Алисе:
— Полезай!
В девушке было меньше пятидесяти килограммов. Он легко оторвал ее от пола и помог пролезть. Затем он и сам последовал за ней.
Денис схватил куртку и, взяв Алису за руку, снова двинулся вперед. Свечение стало ближе. Они шли быстрее, чем перемещался огонек, и это придавало Денису дополнительные силы.
«Пожалуй, все будет хорошо», — подумал он и тут же отогнал от себя эту мысль, словно боялся сглазить.
Теперь его больше всего пугали не темнота и даже не шум прибывающей воды, сколько сама Алиса. Точнее, ее болезнь, грозившая разразиться новым приступом в самый неожиданный и самый неподходящий момент.
«Эта проклятая астма».
Баллончика с лекарством у него не было. И надеяться на то, что по пути им где-нибудь попадется аптечный киоск, тоже не приходилось.
Тучи, висевшие над Москвой, быстро теряли очертания и расплывались, превращаясь из грязных комков ваты в сплошную влажную пелену, из которой на землю отвесно падали струи холодной воды.
Они сливались в потоки, змеились по асфальту, подхватывали мусор, скопившийся за лето, опавшую листву, обломки сухих веток и устремлялись к люкам городской канализации.
Сам по себе дождь никого не пугал. Привычная осенняя стихия никому не казалась грозной — по крайней мере, на земле.
Люди давно научились бороться с непогодой. В их арсенале — зонты, непромокаемые плащи, автобусы, маршрутные такси и частные автомобили. Дождь, который льет за окном машины, кажется не таким уж противным и надоедливым. Особенно если отопители исправны, в магнитоле стоит любимая кассета, а на пассажирском сиденье уютно свернулась калачиком обладательница пышной прически и длинных ног.
Но в тот день в Москве было несколько сотен человек, для которых заурядный сентябрьский дождь превратился в лютого врага. В прямого пособника убийцы.
Стоки городской канализации, проложенные вдоль Волоколамского шоссе, не справлялись с неожиданно возросшей нагрузкой.
Насосы водоотливных установок в тоннельном перегоне между «Тушинской» и «Щукинской» работали на полную мощность. Но техника — это только техника. Килограммы металла, болты, заклепки, отшлифованные валы и витки сальниковой набивки. Они не могут работать в предельном режиме бесконечно. Рано или поздно они должны выйти из строя.
К тому же насосам приходилось откачивать воду, насыщенную песком и землей до состояния пульпы. Крыльчатки насосов ломались от попадающих камней; на стенках стандартных стопятидесятимиллиметровых труб оседали частицы грунта, постепенно забивая просвет.
Дежурный диспетчер электромеханической службы Таганско-Краснопресненской линии Юрий Шевченко понимал, что в авральной ситуации надежнее полагаться на людей, нежели на прочность техники.
С людьми сложнее, но они не подведут. Слепая вера в священное значение слова «долг» сильнее бензина и электричества. Бледные, худые, имеющие небольшие оклады и недовольных жен, детей-хулиганов и телевизор как главное и единственное развлечение, они все равно будут работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Оттуда, с крыши, я кое-что видел. Тела, всюду тела, расплющенные, как муравьи, — Константинов стал горячиться. Он говорил все громче и громче, почти кричал. И то, что Гарин лишь сильнее прижимал девочку к себе, закрывая ей уши, только злило его. — Нельзя вылезать в тоннель, понимаешь? Вагон сдвинется — и ты уже размазан по стенке.
Он хотел протянуть руку и забрать у Гарина Ксюшу, но сдержался. Во-первых, он бы все равно не смог ее нести со сломанной-то ногой. А во-вторых… Пока еще рано.
— И что ты предлагаешь?
— Выбивать окна и перелезать из вагона в вагон.
Словно в подтверждение его слов, пол под ногами снова накренился и стал ходить ходуном.
— Это дольше! — Константинов старался перекричать грохот и лязг, заполнивший все пространство тоннеля. — Но так безопаснее! Нельзя рисковать! У тебя ребенок!
Факел шипел в руках Галины. Языки синего пламени облизывали накрученную на обломок зонта тряпку.
Несколько долгих секунд Гарин смотрел Константинову прямо в глаза. Затем он вздохнул и тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
— Думаю, он прав… В тоннеле опасно.
— Конечно, — Константинов кивнул.
Он убрал от себя руку толстяка и опустился на сиденье.
Гарин, подумав, посадил Ксюшу рядом.
— Галина, свети нам! Миша, пошли!
Вдвоем с толстяком они направились в дальний конец вагона.
— Он абсолютно прав, — повторил Гарин и добавил уже тише, так, что никто, кроме Михаила, не мог его слышать. — Вопрос заключается в том, успеем ли мы проломиться через весь состав? Или раньше утонем?
Толстяк положил пухлую руку ему на плечо.
— Андрей… А у нас что? Есть другой выход?
Другого выхода не было.
Денис Истомин ползал по полу в тщетных поисках ингалятора. Вагон раскачивало из стороны в сторону, словно катер, угодивший в шторм, и Денис понимал, что маленький жестяной цилиндрик мог уже сто раз куда-нибудь укатиться, но он не оставлял безуспешных попыток. Остановиться было страшнее всего.
Остановка означает несколько секунд на раздумье, но никаких мыслей, кроме того, что они погибли, в голову почему-то не приходило.
Он сильно досадовал на себя, на Алису, на то, что они забрались в это проклятое метро, хотя, если разобраться, выбора у них не было. Разве кто-нибудь может знать наперед, что случится с ним в следующий момент? Никто.
Поиски ингалятора придавали убегающим минутам хотя бы видимость смысла. Все остальное было бессмысленно.
— Алиса, — сказал он. — Пой что-нибудь.
— Что? — спросила девушка.
Она не сказала «зачем?» Только «что?» Почему он попросил ее петь? Денис и сам не знал. Наверное, это было еще одно бегство от пугающей реальности, как и в случае с ингалятором, который — теперь Истомин уже не сомневался в этом — он так и не сможет найти.
— Что петь? — повторила Алиса.
— Что угодно. Лишь бы я слышал, что ты здесь, со мной.
Он прекрасно понимал, что она и так здесь. Но теперь их разделяла темнота. Густой мрак ощутимо давил на плечи, и Денис не видел лучшего выхода, кроме как наполнить его какими-нибудь звуками.
Впрочем, нельзя было сказать, что они оказались в полной тишине, наоборот, грохот, лязг, шум воды и отчаянные крики отражались от стен тоннеля, точно долбили его. Но это было не то, что он хотел слышать.
— «Когда закончится трофейный «Житан»… — дрожащим голоском затянула Алиса. — Когда закончится дождь…»
— «Нам сказали, что можно идти назад…» — подхватил Истомин.
Они оба очень любили Чижа и однажды сходили на его концерт в СДК МАИ.
Помнится, Дениса поразила совершенно особенная атмосфера концерта. Раньше он часто бывал в дорогих клубах, где крутили в основном танцевальную музыку, но эта музыка разобщала.
Она била в уши и заставляла тела конвульсивно извиваться.
Сверкающие спицы софитов разрезали танцпол, как праздничный торт. Ультрафиолет поливал белую ткань немыслимым космическим светом. К концу первого часа человек переставал соображать, кто он и где находится.
В МАИ все было по-другому.
На небольшом возвышении сцены стоял невысокий, плотно сбитый человек с гитарой и пел. И эта музыка действовала не на тело, а на то, что было внутри него. Если руки и ноги начинали подпрыгивать и подрагивать в такт мелодии, то лишь потому, что так хотела… душа, что ли?
Если бы Истомин не относился к высоким словам с некоторым подозрением и опаской, он бы так и сказал.
Музыка Чижа была очень душевной. Она не била, но проникала.
Сначала Денис отнесся к Алисиной идее сходить на концерт немного свысока. Видимо, фамильный снобизм не давал ему покоя.
Но стоило ему услышать «Добрый вечер!» и первые аккорды, как все переменилось.
Они стояли в танцевальном партере, и Истомин сам не заметил, как начал притопывать, прихлопывать и покачивать головой.
К концу третьей песни он решил, что концерт Чижа — это, пожалуй, здорово. Это не самое плохое времяпрепровождение. Скорее, наоборот, не считая, разумеется, секса. С Алисой, конечно же. Ну, а последовательная их комбинация «секс-концерт-секс» была просто восхитительной.
Наверное, у Алисы остались такие же воспоминания, иначе с чего бы она начала петь эту милую песенку, где все так просто и вместе с тем очень непросто?
— «Мы срывали погоны и боль… — выводила Алиса. — Мы палили вверх…»
— «И кто-то из наших не встал… Инфаркт», — заканчивал Денис.
Самым светлым в песне был припев. «Домой!» Но сейчас он звучал совершенно иначе.
Все на свете слова имеют множество смыслов, просто в каждой отдельной ситуации мы видим всего лишь один.
Слово «домой» тоже имеет свой смысл. Но, похоже, они с Алисой угодили в такую переделку, когда оно стало пустым. Бессмысленным.
И все же… Петь стоило. Не надо было останавливаться, хотя бы потому, что…
— Свет! — вдруг закричала Алиса.
Денис не сразу ее понял. Мысли, следуя накатанному ходу, ворочались в голове слишком медленно.
«Там нет таких слов, — подумал Денис. — Она что-то путает».
Он собирался сказать ей об этом, он даже открыл рот, но Алиса продолжала:
— Смотри туда! Там свет!
Сначала она в темноте ткнула его коленом в плечо, а потом уже схватилась рукой, заставляя подняться с пола.
Денис посмотрел и замер. Метрах в тридцати (или сорока… или пятидесяти, он не мог оценить точно) от них действительно появилось голубоватое дрожащее мерцание.
Оно двигалось, но не особенно удалялось. Правда, оно и не приближалось, оно словно бы стояло на месте, покачиваясь из стороны в сторону.
Денис попробовал понять, где оно находится по отношению к ним: ближе к голове или хвосту состава? За эти несколько секунд кромешной темноты он успел утратить ориентацию.
Он постоял, прислушиваясь к глухим ударам, передававшимся на пол вагона. Состав потихоньку сдвигался, причем именно в сторону голубоватого свечения.
Значит…
«Значит, нам нужно туда», — решил Истомин.
— Алиса, держись за меня, — сказал он.
В темноте раздалось шуршание; Денис понял, что это шуршит папка с «ватманами» по дерматину сиденья. Не то чтобы папка была слишком ценной, просто Алиса не хотела оставлять ее здесь.
— Пошли.
Они двинулись вперед.
— Мы не одни, — говорил на ходу Денис, и Алиса — он чувствовал это — одобрительно кивала. — Мы выберемся. Видишь, у них есть свет. Теперь мы обязательно выберемся.
Как ни крути, был в этом нежном голубоватом свечении какой-то символ. Надежда, что ли?
Запинаясь и спотыкаясь на каждом шагу, Денис вел Алису вперед. Он снова стал напевать: «Домой… Ла-ла-ла… Домой… Ла-ла-ла… » Это слово больше не казалось пустым, оно снова наполнилось смыслом.
Они дошли до конца вагона, и тут Алиса задала вопрос, поставивший его в тупик.
— А что дальше? Вылезать в тоннель?
Денис остановился, прислушиваясь к внутреннему голосу. Но этот подлец, еще минуту назад ехидно шептавший: «Это — конец. Финита, дружок!» — неожиданно замолчал.
Истомин колебался. Он не отрываясь смотрел на голубоватый огонек, будто надеялся получить от него ответ.
— Вылезти в тоннель, — он начал рассуждать вслух, — это приблизительно то же самое, что сунуть пальцы в мясорубку… Нет.
Он присмотрелся и понял, что свечение находится как раз по центру тоннеля. То есть тот, кто освещает себе дорогу, тоже не торопится покидать вагон. И если он поступает именно так, значит, у него есть на то основания.
Денис решил, что человеку, сумевшему добыть свет, можно доверять. Он наверняка знает, что делает.
— Подожди-ка… — Он нащупал стекло перед собой, отступил на шаг и изо всех сил ударил ногой.
Стекло хрустнуло и подалось. Денис ударил еще раз, и стекло разбилось.
Он снял куртку, вывернул ее задом наперед и просунул руки в рукава. Теперь пальцы были надежно защищены толстым слоем прочной замши.
Денис на ощупь выломал торчавшие осколки, забрался на сиденье и, свесившись из проема, стал крушить стекло следующего вагона. Наконец, когда проход был готов, он набросил на него куртку и сказал Алисе:
— Полезай!
В девушке было меньше пятидесяти килограммов. Он легко оторвал ее от пола и помог пролезть. Затем он и сам последовал за ней.
Денис схватил куртку и, взяв Алису за руку, снова двинулся вперед. Свечение стало ближе. Они шли быстрее, чем перемещался огонек, и это придавало Денису дополнительные силы.
«Пожалуй, все будет хорошо», — подумал он и тут же отогнал от себя эту мысль, словно боялся сглазить.
Теперь его больше всего пугали не темнота и даже не шум прибывающей воды, сколько сама Алиса. Точнее, ее болезнь, грозившая разразиться новым приступом в самый неожиданный и самый неподходящий момент.
«Эта проклятая астма».
Баллончика с лекарством у него не было. И надеяться на то, что по пути им где-нибудь попадется аптечный киоск, тоже не приходилось.
Тучи, висевшие над Москвой, быстро теряли очертания и расплывались, превращаясь из грязных комков ваты в сплошную влажную пелену, из которой на землю отвесно падали струи холодной воды.
Они сливались в потоки, змеились по асфальту, подхватывали мусор, скопившийся за лето, опавшую листву, обломки сухих веток и устремлялись к люкам городской канализации.
Сам по себе дождь никого не пугал. Привычная осенняя стихия никому не казалась грозной — по крайней мере, на земле.
Люди давно научились бороться с непогодой. В их арсенале — зонты, непромокаемые плащи, автобусы, маршрутные такси и частные автомобили. Дождь, который льет за окном машины, кажется не таким уж противным и надоедливым. Особенно если отопители исправны, в магнитоле стоит любимая кассета, а на пассажирском сиденье уютно свернулась калачиком обладательница пышной прически и длинных ног.
Но в тот день в Москве было несколько сотен человек, для которых заурядный сентябрьский дождь превратился в лютого врага. В прямого пособника убийцы.
Стоки городской канализации, проложенные вдоль Волоколамского шоссе, не справлялись с неожиданно возросшей нагрузкой.
Насосы водоотливных установок в тоннельном перегоне между «Тушинской» и «Щукинской» работали на полную мощность. Но техника — это только техника. Килограммы металла, болты, заклепки, отшлифованные валы и витки сальниковой набивки. Они не могут работать в предельном режиме бесконечно. Рано или поздно они должны выйти из строя.
К тому же насосам приходилось откачивать воду, насыщенную песком и землей до состояния пульпы. Крыльчатки насосов ломались от попадающих камней; на стенках стандартных стопятидесятимиллиметровых труб оседали частицы грунта, постепенно забивая просвет.
Дежурный диспетчер электромеханической службы Таганско-Краснопресненской линии Юрий Шевченко понимал, что в авральной ситуации надежнее полагаться на людей, нежели на прочность техники.
С людьми сложнее, но они не подведут. Слепая вера в священное значение слова «долг» сильнее бензина и электричества. Бледные, худые, имеющие небольшие оклады и недовольных жен, детей-хулиганов и телевизор как главное и единственное развлечение, они все равно будут работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37