В эти дни месячных у Петры не было.
В платяном шкафу одежда. Джинсы, пара юбок, блузки, ярко-красный жакет. Не много, но достаточно, чтобы, комбинируя это в разных сочетаниях, разнообразить свой облик.
Фергюсон все записывает, но он мужчина, а они находятся в жизненном пространстве женщины. Кейт знает, что он не увидит и половины того, что увидела она.
И она узнает все. Все, что нужно, об этой несчастной девочке, так и не успевшей никем стать.
На полу у кровати – места для прикроватной тумбочки или столика в спальне нет – будильник с откидной крышкой, на которой изображена стилизованная карта мира с временными поясами, и маленькая фотография в серебряной рамке. Петра и мужчина, мужчина постарше. Лет под сорок или слегка за сорок. Годится ей в отцы, только вот обнимает он ее совсем не по-отечески. Стоит сзади, взяв руками за груди, а она отклоняется назад, чтобы поцеловать его шею.
По спине Кейт пробегает холодок – она узнает его.
Дрю Блайки.
* * *
Блайки приводят на допрос перед полуднем.
Он чертыхается и вовсю поносит полицейских за то, что они забрали его прямо из офиса. Он уважаемый архитектор, а его позорят перед друзьями и коллегами. Чего проще, позвонили бы ему да пригласили – он бы сам пришел. Так нет же, обязательно надо устроить шоу. И вообще, из-за чего весь этот переполох?
Ничто в его словах или поведении не указывает на то, что ему известно о смерти Петры. Он не упоминает ее, и Кейт ловит себя на том, что ей трудно поверить в то, что даже такой тип, как Блайки, мог бросить истерзанное тело своей подружки на виду у каждого, кто мог проходить – или пробегать – мимо, и спокойно отправиться на работу. Хотя, с другой стороны, если он и вправду виновен, что еще ему оставалось делать? Как раз пойти на работу и ждать, когда явится полиция и сообщит, что его подружка мертва.
Он сидит один в комнате для допросов. Его правая щека поцарапана, и над правым глазом припухлость, наливающийся пурпуром синяк, который он время от времени поглаживает. Несколько минут Кейт разглядывает его через одностороннюю стеклянную перегородку, обращая внимание на контраст изрядно помятой физиономии со свежей, чистой одеждой. Как всегда, этот малый одет на манер кинорежиссера или, по крайней мере, так, как по его представлению должны одеваться кинорежиссеры. Полотняный пиджак, белая футболка вместо сорочки, слаксы цвета хаки. Все это уместнее выглядело бы во Флориде, чем в северо-восточной Шотландии, пусть даже в Абердине сейчас (как сказал ей Фергюсон на обратном пути из Мастрика) жарче, чем в Майами. К тому же этот гардероб не соответствует его возрасту Чтобы выглядеть в такой одежде естественно, нужно быть моложе как минимум лет на пять.
Дрю Блайки. Самодовольный плейбой и бабник, дважды попадавший в поле зрения полиции по обвинению в нанесении побоев женщинам. Правда, оба раза дело так и не дошло до суда, поскольку пострадавшие, Маргерита Мэзон и Тереза Хьюсон, забрали свои заявления. Блайки наверняка напомнит об этом Кейт, когда она их упомянет. Тогда ему удалось убедить обеих женщин отказаться от обвинения, так что и Маргерита, и Тереза вдруг изменили показания, заявив, что упали с лестницы. Обе.
Это было три года назад.
Кейт, однако, видела, что он с ними сделал. Ему хватило подлой сообразительности, чтобы не бить женщин по лицу, но все их тела были в синяках, рубцах и ссадинах. Впрочем, самыми глубокими ранами были душевные: насмерть запуганные, бедные женщины дрожали и ежились, отвечая на самые невинные вопросы. Вряд ли человек, упавший с лестницы, стал бы вздрагивать и меняться в лице при звуке телефонного звонка.
Причина такой жестокости оставалась для Кейт загадкой. Когда дело касалось домашнего насилия в маргинальных кругах, среди бедных, озлобленных на всех и срывающих злость на тех, кто послабее, неудачников, Кейт могла хотя и не оправдать это, но, по крайней мере, понять. Но к такому человеку, как Блайки, у которого все при нем, – по слухам, он действительно хороший архитектор, и мужской привлекательности ему, что очевидно для каждого, и в первую очередь для него самого, не занимать, – к такому человеку она чувствует настоящее презрение. Он делает это, потому что может.
Все преступники лжецы. У них раздутое самомнение, они считают себя особыми, стоящими выше других, в то время, как все прочие существуют лишь им на потребу. В юридическом смысле Дрю Блайки, может быть, и не преступник, но его менталитет именно таков.
Петра наверняка не имела представления о том, во что она ввязывается. Многоопытному бабнику ничего не стоило задурить голову девчонке, в которой лишь недавно проснулась женщина. Ну а охмурив ее, этот тип, надо думать, взялся за старое. Она, должно быть, поняла, каков он на самом деле, но было слишком поздно. Неопытная Петра Галлахер, бессердечный Дрю Блайки!
Кейт очень надеется, что этот скользкий тип и окажется Черным Аспидом. Совсем недавно она говорила сотрудникам о том, что убийца наверняка уже совершал преступления сексуального или насильственного характера, что, хотя по этому поводу и не был вынесен приговор, несомненно, Блайки имеет к этому прямое отношение. Она сказала, что Петра знала своего убийцу, и она, безусловно, знала Блайки. А еще Кейт сказала, что хочет, чтобы подозреваемый был задержан к полуночи. Получается, что она на двенадцать часов опережает график.
Но то, что она увидела в том лесу сегодня утром... – трудно поверить, что даже Блайки мог зайти так далеко.
Кейт выходит из просмотровой комнаты. Она размышляет о "Бритве Оккама", философском принципе, по которому больше всего известен Уильям Оккам, францисканский монах, живший в четырнадцатом столетии. "Не должно множить сущее без необходимости". Иными словами, наиболее очевидное решение, скорее всего, является правильным. Или, если так понятнее, "чем проще, тем лучше".
Кейт заходит в комнату для допросов, и Блайки поднимает голову.
– Будьте любезны сказать мне, что все это значит?
– Рада видеть вас снова, мистер Блайки.
– Детектив-инспектор, я...
– Старший детектив-инспектор.
– ...я занятой человек, и у меня нет времени на всякую ерунду. Зачем меня сюда привели?
– Вам положен адвокат.
– Ага, по Процессуальному акту 1995 года, раздел 17. Я закон знаю.
– Вижу. Вам нужен адвокат?
– Ну, от моего адвоката никакого толку. Мне следовало давным-давно отказаться от его услуг.
– Мы можем предоставить вам адвоката бесплатно.
– Ага. Какого-нибудь сопляка-практиканта, только-только с университетской скамьи, и воображающего себя при этом Джорджем Карманом. Я не сделал ничего плохого. А потому положусь на судьбу.
– Вы всегда так делаете, мистер Блайки.
Она предпочла бы столкнуться с шумным негодованием, а не с этим скользким, вкрадчивым спокойствием, но, в конце концов, всему свое время. Стараясь не смотреть на свои руки – вдруг он заметит, что они покрыты гусиной кожей? – Кейт садится и нажимает кнопку записи на магнитофоне. Она смотрит на часы, называет время и дату.
– Мистер Блайки, в каких вы отношениях с Петрой Галлахер?
– В каких отношениях я с ней?
– Вам нет нужды повторять все, что я говорю.
Вспышка раздражения, как облачко набежавшее на светлый лик солнца, на миг стирает с его лица нарочитую невинность.
– В дружеских.
– Это были отношения сексуального характера?
– А какое это имеет отношение к...
– Просто отвечайте на вопрос.
– Да. Наши отношения имеют сексуальный характер.
Имеют. Он так и не спросил, не случилось ли с ней что-нибудь. Или действительно не знает, что она мертва, или он очень хороший актер.
– Мы занимались сексом, – добавляет он без всякой нужды.
– Грубым, судя по всему. – Она указывает на его лицо.
– Это я получил не оттуда.
– А откуда?
– Выдержал десять раундов с азиатским тигром.
Она поднимает глаза к небу.
– Откуда у вас взялись царапина и синяк, мистер Блайки?
– Не помню.
На лице его написан вызов.
– Вы занимаетесь сексом только с Петрой?
– Я не стану отвечать на этот вопрос.
– Петра занимается сексом только с вами?
– Понятия не имею.
– Но вы знаете о ком-то другом?
– Если и есть другие, они не так хороши, как я.
Такого рода высказывание было бы уместно разве что на школьном дворе. Даже от Блайки Кейт ожидала большего.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– А в чем дело? Что случилось?
"Наконец-то. Искра интереса к самой Петре. Вовремя".
– Мы закончим со всем этим гораздо быстрее, если будем придерживаться простого формата: вопрос – ответ. В моем распоряжении столько времени, сколько потребуется, а вы только что называли себя занятым человеком.
Блайки вздыхает, всем своим видом показывая, как тяжело ему иметь дело со столь непонятливой особой.
– Последний раз я видел ее воскресной ночью.
– Вы оставались у нее?
– Она осталась у меня.
– В какое время она ушла на следующее утро?
– Посреди ночи. Ее вызвали в связи с крушением парома. Когда именно, я не знаю. В два, может быть, в три.
– Если она находилась у вас, как они с ней связались?
– Вы когда-нибудь слышали о мобильных телефонах?
– И с тех пор вы ее не видели?
– Я сказал вам. В последний раз я видел ее воскресной ночью.
– И ничего о ней не слышали?
– Нет.
– Она вам не звонила? Может быть, факс, электронное письмо, эсэмэс?
– Нет.
Кейт стискивает зубы и тяжело выдыхает через нос.
"Не дай этому типу вывести тебя из терпения".
– Значит, – пускает она в ход тяжелую артиллерию, – вам неизвестно, что сегодня утром было обнаружено ее тело?
Теперь она ни на миг не сводит с него глаз, потому что из долгого опыта ведения допросов знает, как важно именно это мгновение. Редкий человек не выдаст себя какой-нибудь мелочью, а потому, как бы ни повел себя подозреваемый, все мельчайшие подробности его реакции ее сознание зафиксирует с точностью фотокамеры.
Надо отдать Блайки должное, он справляется хорошо. Голова подается вперед, глаза расширяются, одновременно с этим приоткрывается рот. По времени реакции все естественно – не слишком рано, как бывает, если человек уже готов к этому сообщению, и не слишком поздно, что случается, если он пытается сообразить, как повести себя правильно, чтобы это не вызвало подозрений. Будь на месте Блайки кто-то другой, Кейт решила бы, что он непричастен, но этот притворщик – особый случай. То ли он знал, что она мертва, потому что убил ее, то ли не знал, потому что не убивал. Она не может определить это, а потому злится.
– Ее тело? Она мертва?
– Убита.
– Где? Когда? Кем?
Слова льются потоком.
– Ее тело было найдено сегодня утром на территории больницы "Роща".
Откинувшись, Кейт наблюдает за ним, как мангуст за змеей.
– Вы думаете, я это сделал? Потому и вызвали сюда? Вы думаете, это сделал я?
– Я ничего подобного не говорила.
– Но это то, что вы думаете?
– Вам предъявлялись обвинения.
– Что еще за обвинения?
– В применении насилия в отношении женщин.
– Обвинения не подтвердились и были сняты. Вам это прекрасно известно.
– Где вы находились прошлой ночью?
– Дома.
– Один?
– Да.
– Всю ночь?
– Да.
– С какого времени?
– С того самого, как ушел с работы. С шести, половины седьмого. Я взял с собой работу на дом. У меня было – есть – много дел.
– Кто-нибудь может подтвердить, что вы были один?
– Нет. Потому что я не знал, что это может понадобиться. Вздумай я убить ее, так уж, наверное, позаботился бы об алиби, не так ли?
– Вы никому не звонили?
– Нет.
– Друзьям? Если они у вас есть. В службу доставки пиццы на дом? Или секса по телефону?
– Я уже сказал вам – я работал.
– Тогда откуда у вас взялся этот долбаный синяк?
Кейт спохватывается, но поздно. Сорвавшись, она тем самым уступила ему инициативу.
Он наклоняет голову набок и смотрит на нее оценивающе. Может быть, ей кажется, но впечатление такое будто он пытается сдержать улыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61