Ред тоже наблюдает за ним. Кейт чувствует, что их взгляды устремлены в одном направлении.
Одна и та же мысль приходит им в голову одновременно.
"С помощью этой раздвоенной палки можно поднять змею".
Перед мысленным взором Кейт предстает картинка с первого места преступления – змея прикреплена к груди Петры металлической петлей. Где еще можно обнаружить такую петлю?
"На клумбе. Она служит для поддержки хрупких растений, чтобы не позволить ветру вырвать их из почвы".
Кейт рывком вытаскивает свой мобильный и нажимает номер Фергюсона.
– Питер, это Кейт. Мне нужно, чтобы ты получил список всех, кто работает в парковой службе города. А еще магазинов садового инвентаря и любых садовых организаций. Не исключено, что он использует садовый инвентарь. Одной из тех штуковин, которыми садовники собирают листья и мусор, можно ловить змей. Кроме того, змеи крепились к жертвам петлями, использующимися для закрепления растений. Я и раньше их видела: моя тетушка увлечена садоводством.
Ред постукивает ее по плечу.
– Не забудь про веревки.
– Веревки?
– Которыми он связывает свои жертвы. Эти веревки, по пенни за десяток, продаются в магазинах садового инвентаря.
– Ты слышал это? – говорит Кейт в телефон.
– Да.
– Хорошо. Я вернусь через полчаса. Спасибо.
Она заканчивает разговор.
– Мы подбираемся к нему. Я это чувствую.
– Надеюсь, что так.
Ред, похоже, ее воодушевления не разделяет.
– Что-то не так?
– Я кое-что упустил.
– Что?
– Не знаю. Но знаю, что упустил.
– Я не вижу, что бы это могло быть. По-моему, ты произвел всесторонний анализ.
– Так всегда кажется. Вроде все как надо, а что-то упущено. Ты пишешь отчет или что-то в этом роде и думаешь, что все получилось хорошо, лучше не бывает, а потом кто-то другой смотрит и говорит: "Это, это и это никуда не годится". А ты удивляешься: как вообще можно было проглядеть столь очевидные ошибки?
– Ну, если ты сообразишь, что у тебя упущено, обязательно дай мне знать.
Он улыбается, но улыбка тут же тает.
– О чем ты подумала, Кейт, прошлой ночью? Когда ты видела меня на каждом из мест преступления?
– Честно?
– Конечно.
– Я подумала, что это доставляло тебе удовольствие.
Он медлит, потирая рукой нос, потом говорит:
– Тут ты права. Но это особого рода удовольствие, которого никому не пожелаешь. Я стоял там, где он убивал, чувствуя себя так, будто он стоит рядом со мной. Разница между мной и тобой, Кейт, в том, что ты думаешь о жизнях жертв, а я думаю об их смертях. Несколько лет я был далек от всего этого, но вот раз, – он щелкает пальцами, – и все возвращается. Обволакивает, как тина, засасывает, как болото. Вот почему я никогда больше не возьмусь за это. В следующий раз я бы утонул.
– Ты жалеешь о том, что приехал?
Он качает головой.
– Нет.
– Хотя это вызвало все обратно?
– Поэтому, Кейт, и не жалею. Я говорил тебе, что не хочу ворошить прошлое, но где-то в глубине души всегда задавался вопросом, каково было бы попробовать еще раз. Хотя вообще-то знал ответ. Так бывает, ты возвращаешься к чему-то снова, в тайной надежде, что все разрешится, но в итоге приходишь к пониманию простой истины – это невозможно. Так оно и вышло. Я вернулся, попробовал и убедился, что не в состоянии себя контролировать. Не могу включаться и выключаться по своему усмотрению, когда мне захочется.
Машина проезжает под въездной знак аэропорта Дайс.
– Я знаю, что недостаточно силен.
* * *
Ренфру и Фрэнк вместе с шестью офицерами и Холройдом направляются в дом Лавлока. Судя по вывеске, он находится на Голден-сквер, но она не столько золотая, сколько серая, как и все остальное в городе. Да и дом вовсе не такой роскошный, как воображалось Фрэнку. Дом двухэтажный, с низким парапетом, частично заслоняющим шиферную крышу. Конечно, можно предположить, что где-то в горах, к западу от города, у Лавлока есть еще и замок.
* * *
Ренфру звонит в колокольчик. Один из полисменов вручает ему только что подписанный и заверенный судейской печатью ордер.
Дверь открывает домоправительница, женщина лет пятидесяти пяти, которая вытирает руки о чайное полотенце. При виде фаланги полицейских ее глаза расширяются, и еще шире они делаются, когда Ренфру показывает ей ордер.
– Что происходит? – Голос экономки звучит жалобно.
– Вы, пожалуйста, побудьте здесь.
Ренфру решительно проходит мимо домоправительницы в холл. Остальные следуют за ним.
Главный констебль быстро осматривается. Справа от него столовая и гостиная, разделенные переносными перегородками. Слева кухня и лестница. Он оборачивается к экономке.
– Что наверху?
– Кабинет сэра Николаса и спальни, гостевая и хозяйская.
– В доме есть какие-нибудь другие помещения?
– Есть чердак и кладовая на верхнем этаже. И хозяйственные помещения в подвале.
– И это все?
– Да.
– Вы сами здесь не живете?
– Нет.
Ренфру делит дом между офицерами. Один в подвал, двое на первый этаж, двое на второй, один на чердак. Ренфру дает всем понять, что можно не торопиться: Лавлок все еще на Куин-стрит и вряд ли заявится сюда скоро.
* * *
Холройд подходит к компьютеру в кабинете и начинает выпытывать у него секреты.
Едва ли в миле отсюда, в офисе "Паромных перевозок", приступает к работе еще одна полицейская бригада. Сотрудники компании, проводящие собственное, служебное расследование трагедии, растеряны и обижены: их выставляют с рабочих мест с напутствием не возвращаться сюда до понедельника. Полиция разрешает секретарше переписать сообщение на автоответчике компании и дать номер своего мобильного телефона для людей, которые будут обращаться в офис с вопросами.
Когда сотрудники уходят, полиция приступает к обыску сверху донизу. Шкафы открываются, папки извлекаются и просматриваются. То же самое проделывается с письменными столами. Они работают как жнецы, задача которых не пропустить ни колоска.
* * *
Ренфру и Фрэнк сидят на кухне. Поскольку маловероятно, чтобы хозяин дома устроил тайник именно там, они сочли это место самым подходящим – не будут путаться под ногами у производящих обыск. Домоправительница сидит с ними, встревоженная звуками, которые производят люди, переворачивающие дом вверх дном. Спустя полчаса Ренфру обращается к ней:
– А где туалет?
Она указывает на дверь.
– Отсюда, мимо книжного шкафа, сразу налево.
Он выходит из комнаты. Несколько секунд спустя на кухню заходит офицер, который занимался обыском подвала. В руках у него два пластиковых мешочка для улик, оба не пустые.
– Шеф-то где?
– Пошел отлить. А что у вас?
Полисмен смотрит на забинтованную голову Фрэнка и колеблется.
– Я... э... я думаю, лучше он первым посмотрит.
– Почему? Что это такое?
Человек все еще смотрит на повязки Фрэнка, а тот уже встает, шагает к нему и берет предметы.
В первом мешочке небольшой, примерно два на два дюйма, коричневый брикет. На ощупь не очень твердый, а запах марципана ощущается даже сквозь пакет.
Пластид. Взрывчатое вещество.
Во втором пакете фотография в рамке, черно-белая. Группа молодых людей, подтянутых, здоровых, горделивых, в безупречных мундирах. Наверху полковой знак и каллиграфическая надпись:
"БРИТАНСКАЯ РЕЙНСКАЯ АРМИЯ. ВЗРЫВО-ТЕХНИЧЕСКОЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ".
Лавлок сидит впереди, в центре, рядом со старшиной.
* * *
Ренфру возвращается на Куин-стрит один. Он не хочет, чтобы Фрэнк встречался с человеком, который, как стало известно, пытался его убить.
Когда главный констебль входит в комнату для допросов, Лавлок в негодовании вскакивает, но Ренфру не обращает на это внимания. А вот выложив на стол найденные при обыске улики, смотрит на Лавлока внимательно – следит за реакцией.
Сэр Николас, осознав, что находится перед ним, дает слабину – у него подрагивают губы и поникают плечи. Но лишь на долю мгновения: он спохватывается и бросается в бой.
– Вы обыскали мой дом? – возмущается Лавлок. – Да как вы смели? Как вы посмели?
Ренфру указывает жестом на стол.
– Это доказательства покушения на убийство, они налицо. На вашем месте я бы начал говорить.
– Подлог. Вы подложили это.
– Мы подложили вашу армейскую фотографию? В ваш собственный дом? Бросьте.
– Фотография ничего не доказывает.
– Группа моих офицеров разбирает ваш дом по камешкам, а еще одна группа делает то же самое в офисе "Паромных перевозок". Если хотите, мы можем отвести вас туда, полюбоваться процессом. Но лучше вам облегчить душу и не запираться: это вам зачтется.
"Может быть".
– Вы не представляете себе, с кем имеете дело.
– Покушение на убийство есть покушение на убийство. Мне плевать, какое положение занимает подозреваемый.
Лавлок качает головой.
– Признаетесь сейчас, – продолжает Ренфру, – и я сделаю для вас, что смогу.
– Я ни в чем не виноват.
– Вы покушались на жизнь Фрэнка Бошама, потому что боялись, как бы он не выяснил, что находилось в фургоне. Потому что вы прекрасно знали, что, а точнее кто, там находится. Вы причастны к незаконной транспортировке тех детей. Кстати о детях. Вы знаете, что зэки делают с теми заключенными, которые оказались в тюрьме за надругательство над детьми? Знаете? Ничего хорошего, уж вы мне поверьте. Признайтесь, и я постараюсь, чтобы вас поместили в одиночную камеру.
Лавлок качает головой, но упоминание Ренфру о тюрьме, похоже, пробило в его решимости все отрицать брешь. И главный констебль, приметив это, вбивает в нее клин.
– Откуда вообще взялись эти дети? Что вы собирались с ними делать? Педофилия – так, что ли?
Материалов о педофилии – самых гнусных и мерзких, со сценами отвратительного, садистского насилия – Ренфру навидался больше, чем ему – если вообще можно так говорить – этого бы хотелось.
– Что за чушь. Я не педофил и ни за что не стал бы с ними связываться. Мне отвратительна сама эта мысль.
– Что же тогда?
– Это была гуманитарная миссия. Дети родом из России. Они с улиц, из сиротских приютов, исправительных учреждений для малолетних правонарушителей. Мы предложили им перспективу лучшей жизни, и они с радостью ухватились за такую возможность.
– Как вы их вывезли?
– Через Скандинавию. Их перевели через финскую границу и переправили на запад – сначала на лодке, через Ботнический залив, а потом через Швецию и Норвегию, пока они не оказались в Бергене, откуда их и забрали.
– Кто? Мне нужно имя человека, непосредственно этим занимавшегося.
Лавлок продолжает повествовать, не обращая внимания:
– У этих детей не было жизни. Мы хотели дать им ее. Если бы было можно, мы бы вывезли их легальным путем, но вы знаете, какова Россия: там нет законов, достойных называться законами. Поэтому нам не оставалось ничего другого, как действовать подпольно. Но выбраться из России – это еще полдела. За ее пределами дети оказались на территории Европейского союза, а вы знаете, какие там проверки на границе. Начинаешь подпольно и оказываешься вынужден продолжать подпольно, потому что никакой документации нет. Было так, как с этим голландским священнослужителем, который нелегально провозил Библию через "железный занавес" во время холодной войны. Как бишь его звали? Брат Андрей, "Божий контрабандист" – так он себя называл. Мы действовали в том же плане, только не ввозили, а вывозили. Намеревались доставить детей сюда, провернуть всю бумажную работу и передать их в приемные семьи.
– И что же случилось, что изменило планы? Почему их выбросили?
– Не имею ни малейшего представления. Я говорил – тому, с кем контактировал, – чтобы он держался настороже, вот и все. А он, видимо, запаниковал.
– Решение выбросить фургон не имело к вам никакого отношения?
– Никакого.
– Нет?
– Нет.
– Саттон был причастен к этому?
– Да. Его задачей было проследить за правильным размещением фургона. Мы хотели, чтобы он стоял ближе к воротам: таможенники при выборочной проверке редко досматривают машины, стоящие в первых рядах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61