Ее подкрашенные хной, подернутые сединой волосы зачесаны вверх и назад, в стиле Маргарет Тэтчер. Левая рука Бронах, от локтя до запястья, вся в серебряных браслетах, а кожа ее правой руки покрыта пятнами – результат многолетней приверженности к пиву.
Несмотря на всю эксцентричность этой особы, Кейт любит тетушку и вовсе не хочет, чтобы та меняла свои привычки.
Лео поднимает глаза, видит входящую Кейт и, вскочив с дивана, бежит к ней. Она подхватывает его на руки и прижимает его личико к своему.
– Теперь от тебя пахнет лучше, – говорит мальчик.
Она целует его, он льнет к ней, обхватив ручонками шею. С ним на руках Кейт направляется к Бронах.
– Чувствуешь себя лучше?
Голос у Бронах низкий и хрипловатый, а когда они целуются, Кейт чувствует сильный запах пива.
– Немного.
– Должно быть, помогла горячая ванна.
– Хм-м. Я вижу, ремонтники все еще здесь.
– Когда это ремонт заканчивался в срок?
Кейт обращает внимание на то, что выражение лица у тетушки какое-то странное.
– Что-то неладно? – спрашивает она.
– Кейт, – натянуто отзывается Бронах, – тебе нужно кое-что узнать.
Все еще не сводя глаз с тетушки, Кейт наклоняется и тихонько ставит Лео на пол.
– Что?
– Для тебя это, наверное, будет в известном смысле потрясением. Бог свидетель, ты и так хлебнула более чем достаточно, но...
– Тетушка Би, не тяни. Выкладывай.
Бронах прикладывается к баночке "Фостерса". Она мнется, что совершенно на нее не похоже.
– Дело в твоем отце. Ему поручили расследование по парому.
Кейт слышит, как воздух со свистом вырывается из ее легких. Неожиданно она снова ощущает сильную слабость.
Она наклоняется к Лео, но он уже снова залез на диван и смотрит свои мультики. Кейт решает оставить его в покое.
– Он... он занимается расследованием?
– Угу.
– Почему? Как?
– Он возглавляет контору, которая занимается такими вещами. Бюро расследований кораблекрушений, или как там его, то, что в Саутгемптоне. Сама ведь знаешь.
– Я знала только, что он работал в этой организации. А ты говоришь – возглавляет.
– Ага, уже три года. Последние три года. Занял эту должность после смерти прежнего босса.
Вот так, Фрэнк уже три года возглавляет Бюро расследований морских происшествий. Но Кейт не видела его четыре года. Четыре года, с тех пор как Энджи, ее мать – его жена, – умерла. На похоронах отец и дочь разговаривали, но тот разговор был полон горечи и взаимных обвинений. А за шестнадцать лет до того Кейт, тогда девочка-подросток, ежилась от страха наверху лестницы, тогда как внизу между ее отцом и матерью происходил страшный скандал. Наутро она узнала, что отец нашел другую женщину и уходит.
С того момента Кейт повела себя так, будто у нее вообще никогда не было отца. Она убрала его фотографии со своей прикроватной тумбочки и порвала их в клочья. Открытки и подарки, которые он посылал ей на день рождения и на Рождество, она выбрасывала в мусорное ведро неоткрытыми. А вот Бронах, оказавшаяся в непростом положении, поскольку являлась сестрой Фрэнка, сумела поддержать и племянницу, и ее мать. Немало вечеров провела она с Энджи и Кейт, за выпивкой и доверительными беседами.
Бронах никогда не притворялась, будто так же глубоко обманута в лучших чувствах, как и они, и не скрывала от них, что видится с братом, хотя о нем заговаривала только тогда, когда они спрашивали. Когда Энджи умерла, именно Бронах пришла в квартиру Кейт с полной сумкой звякающих бутылок и абсолютной готовностью стать жилеткой, в которую можно выплакаться. Бронах же поддержала Кейт после рождения Лео, Бронах, а не Дэвид. Тот спустя несколько недель после появления на свет сына смылся в Сиэтл.
– Ты думаешь, мне придется с ним встретиться?
Он. С ним. Никогда "отец", никогда "Фрэнк".
– Не сомневаюсь, они захотят опросить уцелевших.
– Он не знает, что я была на пароме.
– Не знает, так узнает, и достаточно скоро. Они получат списки пассажиров.
– Не стану я с ним встречаться. Пусть поручат это кому-нибудь другому.
Бронах бросает взгляд на Лео.
– Все не так просто.
– Почему?
– Они собираются открыть временный офис в Майклхаусе.
Кейт изумленно моргает.
– Но это прямо через дорогу от школы Лео.
* * *
Безумие – это цена, которую он платит за убийство. Само небо сделало его безумным. Они приходят к нему снова и снова, его настигает топот их ног. Их черные плащи подобны ловчим сетям. Его уши наполняются их тяжким дыханием. И исчезают они только вместе с кровью, ее кровью, впитывающейся в почву.
Он, конечно, не торопится с ней покончить. Ведь за всю ту боль, все те муки, которые он испытал по ее милости, необходимо отплатить в полной мере. Она связана по рукам и ногам, и ее глаза умоляют его о пощаде. Неужели она думает, что его так просто смягчить? Но ему-то ведомо, что все эти мольбы не более чем циничный тактический ход. Стоит ему освободить ее, и его страдания возобновятся. Но теперь испытывать муки выпало ей, а не ему. Он требует, он желает и требует, чтобы она страдала. Когда он вынимает кляп из ее рта, чтобы позволить ей кричать, ее вопли звучат для него как сладостная песнь сирены.
Пытка продолжается часами и прекращается только тогда, когда он пожелает.
Сейчас наконец он решает ускорить дело. Когда змеи наносят удар, они настолько быстры, что человеческий глаз не в состоянии за ними уследить: один кадр фильма, вот и все. Так вот, сейчас он подобен такой змее.
Радость облегчения и освобождения – вот чувства, которые испытывает он, когда она извивается под ним, когда ее тело дергается и содрогается под ударами ножа. По мере того как жизнь покидает ее, по мере того как изгоняется зло, сердце его переполняется ликованием и торжеством. Вот последний вздох срывается с ее губ и уносится ветром прочь, к морю. Он внимательно следит за тем, как угасает свет в ее глазах.
В этот момент, миг, когда она испускает дух, он овладевает ею. Победителю полагаются трофеи. Он устрашил преследователей, сразился с ней в поединке, поверг ее, и она принадлежит ему. Неожиданность, внезапность – вот то оружие, которое приносит ему победу. Ее приспешники исчезают в бескрылой трусости.
Она принадлежит ему. Место, где он убивает, священно. Конечно, здесь могут гадить собаки, а люди могут ни о чем не подозревать, однако отныне это благословенная почва, священное место обладания, которое никогда и никем не может быть лишено святости. Место, где он ощутил сладостный миг торжества.
Но кровь, которую поглощает земля, свертывается. Она не просачивается насквозь, она порождает отмщение, заражая неистовой одержимостью. Неутолимостью вины.
Рядом с Инверьюри-роуд к склону холма, над которым неподвижно висит восковая луна, прилепилась ферма. Он бывал здесь много раз: огромные порции тушеной говядины, красное вино и застольная болтовня, нескончаемые, сменяющие одна другую небылицы. Счастливые лица в свете свечей, друзья, которые не требуют от жизни и друг от друга большего, чем терпимость и хорошее настроение. В последний раз, когда он был здесь, ему ничего не стоило прогуляться по ферме, измерить шагами расстояние между строениями и приметить, где что хранится. Съестное, фураж, техника, удобрения.
Где держат свиней.
Теперь он приходит сюда снова.
Он облизывает палец и поднимает вверх. Легкий ветерок, налетевший с запада, сушит слюну. Идеально. Он приблизится с подветренной стороны. Он учует их задолго до того, как они почуют его.
Свиньи спят, их спины горбатятся над полом свинарника, делая его похожим на изрытое бороздами, вспаханное поле.
Осторожно, медленно переступая с пятки на носок, чтобы свести к минимуму хруст, он пересекает посыпанную гравием дорожку, постоянно оглядываясь в сторону дома. К счастью, все окна еще темны. Стоит вспыхнуть квадрату света, и ему придется бежать в укрытие.
У края загона для свиней он ударяется голенью о деревянную загородку, переступает ее и встает в углу, где сходятся жерди ограды. Как боксер перед поединком в углу ринга.
Животные фыркают, принюхиваясь. Они ощущают его присутствие.
Ближайшая свинья тычется пятачком в его ноги.
Кровь! Он должен пролить кровь свиньи, чтобы затушить ею пожар вины в собственной крови. Хватая свинью одной рукой, он отводит другую в широком замахе и со взрывной силой и яростью наносит удар ножом. Свинья визжит. Он бьет снова, снова и снова. В окнах фермерского дома вспыхивает желтый свет. Теплая, ласкающая кровь омывает его руки, брызги ее попадают на лицо.
Еще один удар – и нож вспарывает артерию. Кровь, черная в лунном свете, ударяет фонтаном, под который, словно это гейзер, бьющий из чрева Земли, он подставляет голову и тело. Из дома доносится знакомый голос, и он, перемахнув через ограду, бежит прочь, оставив позади свиную тушу, переполошившийся дом и крики фермера и его жены, обнаруживших, что случилось.
Он бежит во тьму, и она скрывает его.
Внизу, у речушки за территорией фермы, он позволяет себе остановиться и перевести дух. Грудь его вздымается. Его легкие вбирают теплый ночной воздух. Он весь в крови, человеческой и свиной. В крови отмщения и в крови очищения.
Раздевшись догола, он входит в воду в том месте, где она закручивается водоворотом вокруг отшлифованного потоком до почти идеальной гладкости валуна. Вода такая холодная, что у него перехватывает дыхание, однако он заходит в нее по пояс, опускается по плечи, а потом погружается с головой. Вынырнув, он видит на поверхности длинные, тягучие струйки смываемой с его кожи крови.
Очищение свершилось.
Он возвращается к машине, едет домой, ложится в постель и погружается в суровый, лишенный сновидений сон.
А просыпается потому, что их хриплый смех вытряхивает его из убежища. Зловоние человеческой крови дарует смех их сердцам, и безумие возвращается.
Вторник
Кейт накрыта двумя покрывалами и одеялом, но, проснувшись, все равно чувствует себя озябшей. Выпрыгнув из кровати, она бежит к платяному шкафу на дальней стороне комнаты и хватает оттуда все теплые вещи, какие подворачиваются под руку: толстые носки, лыжные штаны с начесом, два свитера. Она напяливает все это на себя. Ее раздувшееся отражение таращится на нее с большого, в полный рост, зеркала на внутренней стороне дверцы шкафа.
Лео еще спит. Слишком разгорячившись ночью, он ногами сбросил постельные принадлежности, и теперь смятые простыни прикрывают лишь нижнюю часть его тела.
Кейт смотрит на будильник. Десять минут седьмого. Он может еще поспать.
Она выходит из спальни в прихожую, открывает входную дверь, поднимает валяющийся на коврике свежий номер ежедневной газеты "Скотчмен" и идет на кухню, где, чтобы не видеть льющейся воды, наполняет чайник, подставив носик прямо под кран.
Пока чайник закипает, она пролистывает газету. "Амфитрита", "Амфитрита", снова "Амфитрита". Фотоснимки спасшихся, схемы парома, таблицы со сходными несчастными случаями. В правом нижнем углу первой страницы маленькая колонка под заголовком "Другие новости". "Другие новости", вот уж действительно нечего сказать. Какие еще "другие новости" могут быть?
Она перескакивает к прогнозу погоды, из которого следует, что сегодня будет самый теплый день в году, в середине дня до двадцати восьми градусов. Жаркий и влажный, причем ожидается, что жара простоит до выходных.
Какая, к черту, жара! У нее зуб на зуб не попадает, и этим все сказано.
Она делает себе чашку кофе и выпивает его таким горячим, какой может вынести, в надежде на то, что жидкость согреет ее изнутри и хоть немного ослабит холод, пробирающий ее до мозга костей.
Краешком глаза она видит красную пульсацию индикатора автоответчика. Сосчитав – получается восемнадцать – вспышки, соответствующие числу поступивших вчера сообщений, Кейт со вздохом подтягивает к себе алфавитный блокнот и нажимает кнопку воспроизведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61