Море невозможно отвернуть в другую сторону, невозможно успокоить. Пусть наступит полное безветрие, полное солнечное затмение, но даже это не погасит бесконечный ритм приливов и отливов. Море обречено плескаться о береговую линию до скончания времен. Оно содержало в себе целый мир до появления человека и останется таким же, когда последний человек на Земле испустит последний вздох.
Хотя он любит море, из этого не следует, будто море его друг. Море недруг. Его можно улестить, задобрить и уговорить, но доверять ему нельзя никогда. Море нужно любить, но равным образом его нужно и бояться. Необходимо чувствовать его настроения и капризы, улавливать моменты, когда можно ему перечить, а когда необходимо повиноваться, не задавая вопросов. Море отдает свои дары безвозмездно, но и само забирает, что пожелает.
Сейчас, в такой близости от дышащей стихии, он хочет погрузиться в море, хочет всецело ему отдаться. Соленая вода может дать ему ощущение невесомости, заключить его в объятия, предоставить свободу и убежище. Омыть его своим сочувствием. Он может утонуть, и пузырьки заструятся из уголков его улыбающегося рта и зазвучат в его ушах, как мягкие, урчащие звонки телефонов.
Это возращение. Назад, во чрево.
Остальное – логистика. Он берет машину, благо никто в поселке их не запирает, и направляется в Абердин, где делает так, чтобы его видели и запомнили в разных местах, а в конечном итоге едет к Кэтрин, которая работает в городе. Правда, ее не оказывается на месте, но это не беда: он оставляет ей записку с точным указанием времени и даты. Алиби ему обеспечено. Он пробует на язык вкус свободы, смакует и находит его восхитительным. Прекраснее, чем можно было себе представить.
Вернувшись домой последним автобусом, он вызывает полицию и рассказывает, что в его отсутствие дом разгромили и разграбили, а его мать и отчима зверски убили.
Это дело не становится особой сенсацией. Подозрение сразу же падает на Ральфа Уайтсайда, местного наркомана, за которым уже тянется длинный хвост правонарушений. Люди видели, как он отирался близ поселка, причем в таком виде, что едва мог говорить. Об алиби не идет и речи – этот малый едва способен вспомнить, как его зовут, не говоря уже о том, что он делал в предполагаемое время нападения. Для полиции, вечно пребывающей в запарке, это настоящий дар небес. Девять месяцев спустя Ральфа Уайтсайда судят, выносят обвинительный приговор и приговаривают к пожизненному заключению.
Суббота
Кейт спит беспокойно. Ее мысли зависли над телефоном, дожидаясь, когда он зазвонит и принесет ей одну из двух относящихся к одному вопросу новостей: что Ред сообразил-таки, какого рода связь существует между убитыми женщинами, или что каким-нибудь прохожим обнаружено еще одно тело. Последняя, удручающая перспектива усугубляет и без того донимающий ее, несмотря на душную ночь, озноб.
Однако телефон молчит до самого рассвета. Она выбирается из постели и залезает под душ.
Стоит она там долго, отмокает основательно, однако прекрасно отдает себе отчет в том, что это нельзя считать настоящим погружением, потому что под душем в каждый отдельно взятый момент в контакте с водой находится лишь некая часть поверхности ее тела. Вот лечь в ванну – это совсем другое дело.
Как и раньше, при первой попытке, предпринятой сразу после возвращения с "Амфитриты", она ждет, пока поверхность не станет идеально гладкой. Как и раньше, она нарушает поверхностное натяжение пальцем ноги.
Не как раньше, она действует постепенно – перебирается через борт ванны, садится, устраивается. Вода колышется вокруг нее ленивыми волнами. Кейт позволяет себе медленно погружаться, и вода поднимается ей до груди, потом до плеч. Ее колени выступают над поверхностью, как маленькие островки. Теплая влага омывает ее соски и подбородок.
Почти все ее тело.
Чтобы избавиться от "почти", ей придется погрузиться с головой. Она уже подставляла голову под душ, значит, у нее должно получиться и здесь. Только после того как ей удастся заставить себя опустить голову под воду она окончательно победит свой страх. Для этого всего-то и нужно, что закрыть глаза и совершить быстрый нырок. Совсем не обязательно задерживаться под водой, достаточно опустить голову и тут же ее поднять. Это можно сделать сегодня, прямо здесь, прямо сейчас.
Кейт лежит неподвижно. Она прислушивается к телефону, ожидая звонка насчет Лео. В качестве предлога.
Вода удерживает ее жизнь во взвешенном состоянии.
* * *
Когда Кейт приезжает в больницу, персонал еще развозит по палатам тележки с завтраком. Она привозит с собой Лео. Одно дело сбагрить мальчика тетушке на неделе, в конце концов, у всех его друзей матери тоже работают, но совсем другое – выходные. Это святое. Все дети проводят выходные с родителями, и Лео не должен быть обделенным.
Фрэнк выглядит лучше, чем ожидала Кейт. Яркие белые хирургические повязки покрывают раны на голове, а правая его рука спелената, как мумия, от запястья до предплечья. Кейт размышляет об иронии судьбы: человек, возглавляющий расследование крушения "Амфитриты", закончил тем, что выглядит как один из спасшихся пассажиров.
Она понимает, что могло быть гораздо хуже, но, с другой стороны, беды вообще могло бы не случиться. Кто ее за язык тянул, кто просил уверять его, что беспокоиться из-за дурацких угроз нечего? Как можно было так ошибиться? Сама виновата и идет теперь на встречу с отцом, как на эшафот. Совсем как в детстве, когда, проштрафившись, трепетала в бессильном страхе, пока он решал, как ее наказать. Подумать только, она уже давно взрослая женщина, но стоило ей почувствовать себя виноватой, как застарелые детские страхи выбрались из-под невесть какого спуда, и совладать с ними не так-то просто. Чувство вины затягивает ее в болото.
Если бы Фрэнк вспылил, разозлился, накричал, ей было бы легче, да только она помнит, что такого за ним не водится. На ее памяти он потерял самообладание один-единственный раз, во время той перепалки с Энджи, после которой ушел из дома. Из этого не следует, будто Фрэнк не испытывает эмоций: он просто не дает им воли и чем сильнее кипит внутри, тем тщательнее контролирует каждое свое слово и поступок.
Как будто прочтя ее мысли, Фрэнк поднимает глаза и улыбается.
– Не вини себя. Было бы гораздо хуже, если бы тебя там не оказалось.
На месте отхлынувшей волны страха воцаряется восхитительное облегчение. Она переплетает пальцы с его пальцами, а другой рукой ласково поглаживает его лоб.
– А это, должно быть, Лео?
– Поздоровайся с дедушкой, сокровище.
Лео смущенно улыбается.
– Я тебя уже видел. Возле школы.
– Да. Это был я.
– Это все твои? – спрашивает Лео, указывая на подоконник, заваленный открытками с пожеланием скорейшего выздоровления.
– Да.
– Радость моя, почему бы тебе не подойти и не посмотреть их? – говорит Кейт.
Лео топает к окну. Он уже достаточно высок, чтобы дотянуться до открыток: берет их с подоконника, одну за другой, и внимательно рассматривает картинки.
– Славный малыш, – говорит Фрэнк.
– Спасибо.
– Мне бы встречаться с ним почаще. С ним и моей дочкой.
– А что говорят наши ребята? – спрашивает Кейт. – Насчет того, кто это сделал.
– Они не знают. Кроме того, что это те же самые люди, которые прислали то письмо.
– Вывод сделан на том основании, что история с письмом не предавалась огласке, и, следовательно, покушение не мог устроить подражатель?
Он кивает.
– Но должны же у экспертов быть какие-то зацепки, какие-то предположения, – говорит она.
– Один из них заглядывал ко мне вчера вечером. Сказал, что они нашли кое-какие мелочи – детонатор, обрывки конверта, то да се. И продолжают искать.
– Пластиковая взрывчатка?
– Ага.
– Тогда понятно. Ничто другое в столь малом количестве не могло бы нанести такой ущерб.
– Как отель?
– Выглядит так, будто там взорвалась бомба.
Его лицо морщится, сначала от смеха, а потом еще и от боли.
– Ой, не смеши ты меня. Чертовски больно.
– Прости. А ты знаешь, этот фокус с книгой в конверте описан во всех трудах по криминалистике? Контакты взрывателя крепятся к страницам книги, а между ними просовывается кусочек картона, который приклеивается к задней части конверта. Когда конверт вскрывают, книгу вытаскивают, а картонка, разделяющая контакты, остается внутри. Контакты соединяются, цепь замыкается...
Кейт разводит руками.
– Я гляжу, моя дочь специалист по взрывному делу, – говорит Фрэнк с грустной улыбкой.
– Скажем так, мне доводилось с этим сталкиваться. А когда врачи собираются тебя выписывать?
– Говорят, что продержат до понедельника. Для наблюдения.
– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь почитать. В холле есть киоск, я за пять минут обернусь.
У кровати Фрэнка звонит телефон. Он неловко тянется к нему и поднимает трубку.
– Фрэнк Бошам... Что у вас? Отлично, отлично. Молодцы ребята... Я прибуду туда, как только смогу. Не уходите без меня.
Он кладет трубку.
– Куда это ты прибудешь, как только сможешь? – спрашивает Кейт.
– На вертолетную станцию.
– А ты не забыл, что лежишь в больнице?
– Уже нет. Я выписываюсь.
– Да зачем, черт возьми?
– Это звонил Чарли Фокс. Они нашли машину, которую сбросил Саттон. Мы собираемся совершить погружение и посмотреть, что там да как.
– Не дури, папа. В твоем состоянии?
– Со мной все нормально.
– Ага, только голова нашпигована осколками, а одна рука ободрана до кости. Или ты думаешь, врачи хотят оставить тебя здесь до понедельника просто так, от нечего делать? А к машине пусть спустится кто-нибудь другой. Не поверю, чтобы во всей вашей конторе не нашлось больше ни одного человека, способного совершить погружение.
– И это говорит женщина, которая берется за дело об убийстве на следующий день после того, как сама чуть не потонула.
– Господи, до чего же ты упрям.
– По этой части я весь в дочурку, тут уж не поспоришь. Ясно ведь, что я должен спуститься, хотя бы потому, что меня пытались остановить. Мне угрожают, требуют отступиться, а когда я этого не делаю, посылают мне бомбу. Разве ты в таких обстоятельствах отказалась бы от погружения?
– Конечно нет. Но...
– Что еще за "но"?
– Я офицер полиции, и то, что в случае необходимости мне придется рисковать, подразумевается как само собой разумеющееся. Это часть моей профессии. Но ты другое дело – ты чиновник морского ведомства, производящий технические расследования. Помнишь, как ты перепугался, получив это письмо.
– Да, не спорю, перепугался. Но они свою угрозу выполнили, а я все еще жив и теперь намереваюсь выполнить свой долг. Что еще могут они мне сделать? И вот что – противодействие нашим расследованиям – дело самое обычное, мы сталкиваемся с ним чуть ли не каждый раз. Так что это тоже часть профессии.
– Ты что, при расследовании каждого кораблекрушения получаешь предупреждения о бомбах?
– Нет, нет. Обычно до таких крайностей не доходит. Однако всегда находится кто-то, не желающий, чтобы вся правда об инциденте вышла наружу. Морские перевозки – это особый бизнес, своего рода закрытый клуб, пролезть в который труднее, чем в дырку в мышиной заднице.
Фрэнк, загибая пальцы здоровой руки, перечисляет:
– Конструкторы проектируют суда. Менеджеры организуют рабочий процесс. Финансисты заключают сделки. Директора вырабатывают корпоративную стратегию и направление. Политики принимают нормативные акты, лоббируя чьи-либо интересы. И если где-то дела идут насмарку, вся причастная к этому свора делает все, чтобы прикрыть друг другу задницы, спрятать концы в воду и спустить дело на тормозах. Так заведено повсюду. С той единственной разницей, что не все, конечно же, решаются защищать свои интересы столь радикально.
– Папа, то, о чем мы говорим, не просто защита чьих-то интересов, а террористический акт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Хотя он любит море, из этого не следует, будто море его друг. Море недруг. Его можно улестить, задобрить и уговорить, но доверять ему нельзя никогда. Море нужно любить, но равным образом его нужно и бояться. Необходимо чувствовать его настроения и капризы, улавливать моменты, когда можно ему перечить, а когда необходимо повиноваться, не задавая вопросов. Море отдает свои дары безвозмездно, но и само забирает, что пожелает.
Сейчас, в такой близости от дышащей стихии, он хочет погрузиться в море, хочет всецело ему отдаться. Соленая вода может дать ему ощущение невесомости, заключить его в объятия, предоставить свободу и убежище. Омыть его своим сочувствием. Он может утонуть, и пузырьки заструятся из уголков его улыбающегося рта и зазвучат в его ушах, как мягкие, урчащие звонки телефонов.
Это возращение. Назад, во чрево.
Остальное – логистика. Он берет машину, благо никто в поселке их не запирает, и направляется в Абердин, где делает так, чтобы его видели и запомнили в разных местах, а в конечном итоге едет к Кэтрин, которая работает в городе. Правда, ее не оказывается на месте, но это не беда: он оставляет ей записку с точным указанием времени и даты. Алиби ему обеспечено. Он пробует на язык вкус свободы, смакует и находит его восхитительным. Прекраснее, чем можно было себе представить.
Вернувшись домой последним автобусом, он вызывает полицию и рассказывает, что в его отсутствие дом разгромили и разграбили, а его мать и отчима зверски убили.
Это дело не становится особой сенсацией. Подозрение сразу же падает на Ральфа Уайтсайда, местного наркомана, за которым уже тянется длинный хвост правонарушений. Люди видели, как он отирался близ поселка, причем в таком виде, что едва мог говорить. Об алиби не идет и речи – этот малый едва способен вспомнить, как его зовут, не говоря уже о том, что он делал в предполагаемое время нападения. Для полиции, вечно пребывающей в запарке, это настоящий дар небес. Девять месяцев спустя Ральфа Уайтсайда судят, выносят обвинительный приговор и приговаривают к пожизненному заключению.
Суббота
Кейт спит беспокойно. Ее мысли зависли над телефоном, дожидаясь, когда он зазвонит и принесет ей одну из двух относящихся к одному вопросу новостей: что Ред сообразил-таки, какого рода связь существует между убитыми женщинами, или что каким-нибудь прохожим обнаружено еще одно тело. Последняя, удручающая перспектива усугубляет и без того донимающий ее, несмотря на душную ночь, озноб.
Однако телефон молчит до самого рассвета. Она выбирается из постели и залезает под душ.
Стоит она там долго, отмокает основательно, однако прекрасно отдает себе отчет в том, что это нельзя считать настоящим погружением, потому что под душем в каждый отдельно взятый момент в контакте с водой находится лишь некая часть поверхности ее тела. Вот лечь в ванну – это совсем другое дело.
Как и раньше, при первой попытке, предпринятой сразу после возвращения с "Амфитриты", она ждет, пока поверхность не станет идеально гладкой. Как и раньше, она нарушает поверхностное натяжение пальцем ноги.
Не как раньше, она действует постепенно – перебирается через борт ванны, садится, устраивается. Вода колышется вокруг нее ленивыми волнами. Кейт позволяет себе медленно погружаться, и вода поднимается ей до груди, потом до плеч. Ее колени выступают над поверхностью, как маленькие островки. Теплая влага омывает ее соски и подбородок.
Почти все ее тело.
Чтобы избавиться от "почти", ей придется погрузиться с головой. Она уже подставляла голову под душ, значит, у нее должно получиться и здесь. Только после того как ей удастся заставить себя опустить голову под воду она окончательно победит свой страх. Для этого всего-то и нужно, что закрыть глаза и совершить быстрый нырок. Совсем не обязательно задерживаться под водой, достаточно опустить голову и тут же ее поднять. Это можно сделать сегодня, прямо здесь, прямо сейчас.
Кейт лежит неподвижно. Она прислушивается к телефону, ожидая звонка насчет Лео. В качестве предлога.
Вода удерживает ее жизнь во взвешенном состоянии.
* * *
Когда Кейт приезжает в больницу, персонал еще развозит по палатам тележки с завтраком. Она привозит с собой Лео. Одно дело сбагрить мальчика тетушке на неделе, в конце концов, у всех его друзей матери тоже работают, но совсем другое – выходные. Это святое. Все дети проводят выходные с родителями, и Лео не должен быть обделенным.
Фрэнк выглядит лучше, чем ожидала Кейт. Яркие белые хирургические повязки покрывают раны на голове, а правая его рука спелената, как мумия, от запястья до предплечья. Кейт размышляет об иронии судьбы: человек, возглавляющий расследование крушения "Амфитриты", закончил тем, что выглядит как один из спасшихся пассажиров.
Она понимает, что могло быть гораздо хуже, но, с другой стороны, беды вообще могло бы не случиться. Кто ее за язык тянул, кто просил уверять его, что беспокоиться из-за дурацких угроз нечего? Как можно было так ошибиться? Сама виновата и идет теперь на встречу с отцом, как на эшафот. Совсем как в детстве, когда, проштрафившись, трепетала в бессильном страхе, пока он решал, как ее наказать. Подумать только, она уже давно взрослая женщина, но стоило ей почувствовать себя виноватой, как застарелые детские страхи выбрались из-под невесть какого спуда, и совладать с ними не так-то просто. Чувство вины затягивает ее в болото.
Если бы Фрэнк вспылил, разозлился, накричал, ей было бы легче, да только она помнит, что такого за ним не водится. На ее памяти он потерял самообладание один-единственный раз, во время той перепалки с Энджи, после которой ушел из дома. Из этого не следует, будто Фрэнк не испытывает эмоций: он просто не дает им воли и чем сильнее кипит внутри, тем тщательнее контролирует каждое свое слово и поступок.
Как будто прочтя ее мысли, Фрэнк поднимает глаза и улыбается.
– Не вини себя. Было бы гораздо хуже, если бы тебя там не оказалось.
На месте отхлынувшей волны страха воцаряется восхитительное облегчение. Она переплетает пальцы с его пальцами, а другой рукой ласково поглаживает его лоб.
– А это, должно быть, Лео?
– Поздоровайся с дедушкой, сокровище.
Лео смущенно улыбается.
– Я тебя уже видел. Возле школы.
– Да. Это был я.
– Это все твои? – спрашивает Лео, указывая на подоконник, заваленный открытками с пожеланием скорейшего выздоровления.
– Да.
– Радость моя, почему бы тебе не подойти и не посмотреть их? – говорит Кейт.
Лео топает к окну. Он уже достаточно высок, чтобы дотянуться до открыток: берет их с подоконника, одну за другой, и внимательно рассматривает картинки.
– Славный малыш, – говорит Фрэнк.
– Спасибо.
– Мне бы встречаться с ним почаще. С ним и моей дочкой.
– А что говорят наши ребята? – спрашивает Кейт. – Насчет того, кто это сделал.
– Они не знают. Кроме того, что это те же самые люди, которые прислали то письмо.
– Вывод сделан на том основании, что история с письмом не предавалась огласке, и, следовательно, покушение не мог устроить подражатель?
Он кивает.
– Но должны же у экспертов быть какие-то зацепки, какие-то предположения, – говорит она.
– Один из них заглядывал ко мне вчера вечером. Сказал, что они нашли кое-какие мелочи – детонатор, обрывки конверта, то да се. И продолжают искать.
– Пластиковая взрывчатка?
– Ага.
– Тогда понятно. Ничто другое в столь малом количестве не могло бы нанести такой ущерб.
– Как отель?
– Выглядит так, будто там взорвалась бомба.
Его лицо морщится, сначала от смеха, а потом еще и от боли.
– Ой, не смеши ты меня. Чертовски больно.
– Прости. А ты знаешь, этот фокус с книгой в конверте описан во всех трудах по криминалистике? Контакты взрывателя крепятся к страницам книги, а между ними просовывается кусочек картона, который приклеивается к задней части конверта. Когда конверт вскрывают, книгу вытаскивают, а картонка, разделяющая контакты, остается внутри. Контакты соединяются, цепь замыкается...
Кейт разводит руками.
– Я гляжу, моя дочь специалист по взрывному делу, – говорит Фрэнк с грустной улыбкой.
– Скажем так, мне доводилось с этим сталкиваться. А когда врачи собираются тебя выписывать?
– Говорят, что продержат до понедельника. Для наблюдения.
– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь почитать. В холле есть киоск, я за пять минут обернусь.
У кровати Фрэнка звонит телефон. Он неловко тянется к нему и поднимает трубку.
– Фрэнк Бошам... Что у вас? Отлично, отлично. Молодцы ребята... Я прибуду туда, как только смогу. Не уходите без меня.
Он кладет трубку.
– Куда это ты прибудешь, как только сможешь? – спрашивает Кейт.
– На вертолетную станцию.
– А ты не забыл, что лежишь в больнице?
– Уже нет. Я выписываюсь.
– Да зачем, черт возьми?
– Это звонил Чарли Фокс. Они нашли машину, которую сбросил Саттон. Мы собираемся совершить погружение и посмотреть, что там да как.
– Не дури, папа. В твоем состоянии?
– Со мной все нормально.
– Ага, только голова нашпигована осколками, а одна рука ободрана до кости. Или ты думаешь, врачи хотят оставить тебя здесь до понедельника просто так, от нечего делать? А к машине пусть спустится кто-нибудь другой. Не поверю, чтобы во всей вашей конторе не нашлось больше ни одного человека, способного совершить погружение.
– И это говорит женщина, которая берется за дело об убийстве на следующий день после того, как сама чуть не потонула.
– Господи, до чего же ты упрям.
– По этой части я весь в дочурку, тут уж не поспоришь. Ясно ведь, что я должен спуститься, хотя бы потому, что меня пытались остановить. Мне угрожают, требуют отступиться, а когда я этого не делаю, посылают мне бомбу. Разве ты в таких обстоятельствах отказалась бы от погружения?
– Конечно нет. Но...
– Что еще за "но"?
– Я офицер полиции, и то, что в случае необходимости мне придется рисковать, подразумевается как само собой разумеющееся. Это часть моей профессии. Но ты другое дело – ты чиновник морского ведомства, производящий технические расследования. Помнишь, как ты перепугался, получив это письмо.
– Да, не спорю, перепугался. Но они свою угрозу выполнили, а я все еще жив и теперь намереваюсь выполнить свой долг. Что еще могут они мне сделать? И вот что – противодействие нашим расследованиям – дело самое обычное, мы сталкиваемся с ним чуть ли не каждый раз. Так что это тоже часть профессии.
– Ты что, при расследовании каждого кораблекрушения получаешь предупреждения о бомбах?
– Нет, нет. Обычно до таких крайностей не доходит. Однако всегда находится кто-то, не желающий, чтобы вся правда об инциденте вышла наружу. Морские перевозки – это особый бизнес, своего рода закрытый клуб, пролезть в который труднее, чем в дырку в мышиной заднице.
Фрэнк, загибая пальцы здоровой руки, перечисляет:
– Конструкторы проектируют суда. Менеджеры организуют рабочий процесс. Финансисты заключают сделки. Директора вырабатывают корпоративную стратегию и направление. Политики принимают нормативные акты, лоббируя чьи-либо интересы. И если где-то дела идут насмарку, вся причастная к этому свора делает все, чтобы прикрыть друг другу задницы, спрятать концы в воду и спустить дело на тормозах. Так заведено повсюду. С той единственной разницей, что не все, конечно же, решаются защищать свои интересы столь радикально.
– Папа, то, о чем мы говорим, не просто защита чьих-то интересов, а террористический акт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61