Не могу вам сказать больше ничего, но вы настолько заблуждаетесь, что это просто невероятно.
— Нам нужны доказательства.
— Можете не сомневаться. Я не причастен к таким делам. И никогда не слышал о подобном раньше. Эти люди просто больны.
— Да, они больны, — согласился Полковник. — Поймите меня правильно. Мстители нашего времени разыскивают действительных монстров, избежавших наказания преступников, которые продолжают смеяться над Нюрнбергом, и тут нам нечего возразить. Это другое дело. Но преследование детей должно быть прекращено.
Ноэль повернулся к Хелден:
— Это и есть то, от чего вы бежали? Спустя столько лет они все еще охотятся за вами?
Ответил старик:
— Акты насилия происходят каждый день. Повсюду.
— Так почему же об этом никому не известно? — возмутился Холкрофт. — Почему об этом молчат газеты? Почему все эти факты замалчиваются?
— Думаете... кому-то есть до этого дело? — спросил Полковник. — До детей нацистов?
— Господи, они же были совсем детьми. — Ноэль снова взглянул на Хелден. — Неужели то, чему я был свидетелем, имеет к этому отношение? Вы должны защищать друг друга? Это приняло такие масштабы?
— Нас называют детьми проклятых, — просто сказала дочь фон Тибольта. — Мы прокляты без вины.
— Я этого не понимаю, — протестующе сказал Холкрофт.
— Важно не это. — Старый солдат снова медленно поднялся, пытаясь, как подумал Холкрофт, встать во весь свои внушительный рост. — Важно то, что мы убедились: вы не принадлежите ни к кому из них. Ты удовлетворена, Хелден?
— Да.
— Мне ничего больше не следует знать? Женщина покачала головой.
— Я удовлетворена, — повторила она.
— Тогда и я тоже. — Полковник протянул руку Ноэлю. — Спасибо, что пришли. Как вам объяснила Хелден, о моем существовании не очень широко известно; и нам бы не хотелось огласки. Мы будем признательны вам за конфиденциальность.
Холкрофт пожал протянутую руку, удивившись крепкому рукопожатию старика.
— Я тоже хотел бы на это рассчитывать.
— Я даю вам свое слово.
— В таком случае я тоже, — сказал Ноэль.
* * *
Они ехали молча, прорезая темноту светом фар. Холкрофт был за рулем, Хелден — на переднем сиденье, рядом с ним, кивками указывая повороты. Прекратились вскрики и грубые команды, рявкающие над ухом в последнюю секунду. Хелден выглядела такой же измученной событиями ночи, как и он. Но ночь еще не кончилась, и им было необходимо поговорить.
— Неужели это было ему так нужно, — спросил он. — Так важно меня видеть?
— Очень. Он должен был убедиться, что вы не связаны с «Одессой» или «Возмездием».
— Что все-таки они собой представляют? Он говорил так, будто я должен знать, но я понятия об этом не имею. Я действительно его не понял.
— Это две экстремистские организации, враждующие друг с другом. Обе фанатичные, и обе охотятся за нами.
— Вами?
— Детьми лидеров партии. Где бы мы ни находились, куда бы нас ни занесло.
— Почему?
— "Одесса" стремится возродить нацистскую партию. Ее сторонники повсюду.
— Серьезно? Они реально существуют?
— Абсолютно реально, и это серьезно. «Одесса» использует для вербовки все средства — от шантажа до физических методов. Это гангстеры.
— А... «Возмездие»?
— Эта организация возникла первоначально как общество, созданное уцелевшими узниками концлагерей. Они охотились за садистами и убийцами, тысячи которых никогда не были преданы суду.
— Это что — еврейская организация?
— Среди них есть евреи, но их меньшинство. Израильтяне организовали собственные группы и управляют ими из Тель-Авива и Хайфы. В этой организации в основном коммунисты. Многие думают, что всем заправляет КГБ. Другие считают, что туда устремились революционеры из третьего мира. «Возмездие», о котором говорилось изначально, превратилось в нечто другое. Это — прибежище террористов.
— Но почему они преследуют вас? Хелден взглянула на него.
— Чтобы завербовать. Среди нас тоже есть революционеры. Они втянуты в «Возмездие». А к тем из нас, кто не хочет быть завербованным, применяются самые суровые меры. Мы служим козлами отпущения. Мы для них — фашисты, которых они уничтожают. Они используют наши имена, а часто и трупы, чтобы показать людям, что нацизм жив. Они мало чем отличаются от «Одессы». Их девиз: «Завербуй или убей!»
— Это безумие, — сказал Ноэль.
— Безумие, — согласилась Хелден, — но реальное, а мы молчим. Не хотим привлекать к себе внимание. Да и кому это интересно? Мы — дети нацистов.
— "Одесса", «Возмездие»... Никто из моих знакомых ничего не знает о них.
Ни у кого из них нет причин для этого.
— Кто такой Полковник?
— Замечательный человек, который обречен скрываться до конца своих дней, потому что у него есть совесть.
— Что это значит?
— Он был членом высшего командования и свидетелем ужасов. Но понимал, что сопротивляться бесполезно: другие пытались и были уничтожены. Вместо этого он остался на своем месте и, используя положение, отдавал контрприказы, сохранив тем самым много жизней — одному Богу известно сколько.
— В этом нет ничего бесчестного.
— Он делал это единственно возможным путем. Тихо, используя бюрократические уловки, незаметно. Когда все закончилось, союзники осудили его, исходя из его положения в рейхе. Полковник провел в заключении восемнадцать лет. Когда, в конце концов, о его делах стало известно, его начали презирать тысячи немцев. Они называли его предателем. Уцелевшие члены офицерского корпуса назначили награду за его голову.
Ноэль, вспомнив слова Хелден, сказал:
— Проклят без вины.
— Да, — подтвердила она, неожиданно показав поворот, который он чуть было не проскочил.
— В какой-то степени, — сказал Ноэль, поворачивая руль, — Полковник подобен тем троим, что написали женевский документ. Вам это не приходило в голову?
— Приходило.
— Наверное, у вас было искушение сказать ему об этом.
— Да нет, вы же просили не говорить.
Холкрофт взглянул на нее. Хелден смотрела прямо перед собой. Лицо ее выглядело усталым, бледность подчеркивали темные круги под глазами. Она казалась одинокой, и в это одиночество не так-то легко было вторгнуться. Но ночь еще не кончилась. Им надо многое сказать друг другу и принять решение.
Потому что Ноэль начинал думать, что именно младшему отпрыску Вильгельма фон Тибольта будет доверено представлять фон Тибольтов в Женеве.
— Не могли бы мы отправиться в какое-нибудь тихое место? Я думаю, что неплохо было бы нам обоим пропустить по рюмке.
— В четырех-пяти милях отсюда есть небольшая гостиница. Она в стороне. Никто нас не увидит.
Когда они сворачивали с дороги, Ноэль взглянул в зеркало заднего вида. В нем светились огни фар. Это был неприметный выезд с парижского шоссе, без всяких знаков. Тот факт, что у водителя, едущего сзади, были причины использовать именно этот выезд и именно в это время, выглядело слишком подозрительным, чтобы его проигнорировать. Холкрофт только собирался что-то произнести, как вдруг произошла странная вещь. Огни в зеркале исчезли. Их просто больше не существовало.
Гостиница являла собой бывший фермерский дом. Часть газона использовалась под стоянку и была покрыта гравием.
Через арку позади бара можно было попасть в небольшой холл. В нем расположились две пары, явно парижане и столь же явно не хотевшие афишировать свои отношения. На вошедших устремились не слишком приветливые взгляды. В дальнем конце холла виднелся камин с пылающими дровами. Неплохое местечко для беседы.
Их проводили к столику слева от камина. Они заказали два бренди.
— Здесь очень мило, — произнес Ноэль, наслаждаясь теплом от камина и алкоголя. — Не находите?
— Это по пути к Полковнику. Мы с друзьями часто останавливаемся здесь, чтобы поговорить.
— Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?
— Пожалуйста.
— Когда вы уехали из Англии?
— Примерно три месяца назад, когда мне предложили работу.
— Вы значились в лондонской адресной книге как Хелен Теннисон?
— Да. В Англии имя Хелден нуждается в объяснениях, и я устала их давать. В Париже по-другому. Французы не слишком любопытны в отношении имен.
— Но вы не называете себя фон Тибольт. — Холкрофт заметил, как краска негодования залила ее лицо.
— Нет.
— А почему Теннисон?
— Мне кажется, это совершенно очевидно. Фон Тибольт звучит слишком по-немецки. Когда мы уехали из Бразилии в Англию, было разумно поменять фамилию.
— Просто сменить фамилию? Ничего больше?
— Нет. — Хелден отпила глоток бренди и посмотрела на огонь. — Больше ничего.
Ноэль взглянул на нее. В ее голосе звучала фальшь. Хелден не удавалось скрыть ложь. Она явно что-то недоговаривала, но вызывать ее на разговор сейчас — несвоевременно. Холкрофт сделал вид, что ничего не заметил.
— Что вы знаете о своем отце? Она повернулась к нему:
— Очень мало. Моя мать любила его, и, по ее словам, он был лучше, чем можно было заключить по годам в Третьем рейхе. Но это нуждается в подтверждении, правда? Он был высокоморальным человеком.
— Расскажите мне о своей матери.
— Она осталась в живых. Когда мама покидала Германию, у нее не было ничего, кроме нескольких ювелирных украшений, двоих детей и пока не родившегося третьего ребенка. У нее не было образования, она не владела никаким ремеслом, но умела работать... и вызывала доверие. Мама стала работать продавщицей в магазинах одежды, привлекая клиентов, используя свои способности, а их у нее хватило для создания собственного дела, фактически даже нескольких. Наш дом в Рио-де-Жанейро был довольно комфортабельным.
— Ваша сестра сказала, что это было... убежище, которое стало адом.
— Моя сестра склонна к мелодраме. Все было не настолько плохо. Если на нас смотрели свысока, так на то были причины.
— Какие?
— Моя мать была исключительно привлекательна...
— Как и ее дочери, — перебил Ноэль.
— Наверное, — сухо сказала Хелден. — Мне всегда это было безразлично. Я никогда не пользовалась внешностью, какой бы привлекательной ни была. А моя мать пользовалась.
— В Рио?
— Да. Она была на содержании нескольких мужчин... фактически, все мы. Последовало два или три развода, но замужество ее не интересовало. Она разрушала браки ради денег и в интересах бизнеса. Когда она умерла, мы стали отверженными. Немецкая диаспора считала ее парией. А заодно и ее детей.
— Вы изобразили ее очаровательной, — сказал Холкрофт, смеясь. — А как она умерла?
— Она была убита. Выстрелом в голову, когда однажды ночью ехала в машине.
Улыбка Холкрофта погасла. Вернулись видения: пустынная площадка высоко над Рио, звуки стрельбы, взрыв, осколки стекла. Стекло. Стекло автомобиля, выбитое бесшумным выстрелом. Тяжелый черный пистолет...
Потом он вспомнил слова, произнесенные в кафе. Нелепые слова...
Карарра. Брат и сестра. Сестра — лучший друг и невеста Иоганна фон Тибольта.
...Он должен был жениться на моей сестре. Но немцы бы ему этого не позволили.
«Кто же мог воспротивиться?»
«Кто угодно. Да еще всадить Иоганну пулю в затылок...»
Карарра. Близкие друзья, поддержавшие Тибольтов, изгнанных из общества.
Вдруг Ноэля осенило: если бы Хелден знала о том, что ему помогли Карарра, она стала бы более сговорчивой. Карарра рисковали жизнью, посылая его к фон Тибольтам. Она бы ответила доверием на доверие.
— Я думаю, что должен вам кое-что сказать, — произнес он. — В Рио я встречался с Карарра. Это они мне сказали, где вас искать и что ваша новая фамилия — Теннисон.
— Кто?!
— Ваши друзья, Карарра. Невеста вашего брата.
— Карарра? В Рио-де-Жанейро?
—Да.
— Я никогда о них не слышала. Я не знаю никаких Карарра.
Глава 16
Избранная им тактика возымела обратный эффект. Хелден насторожилась, боясь сказать что-нибудь еще о своей семье.
Кем были Карарра?
Почему они ему солгали?
Кто направил их к нему? У брата Хелден не было никакой невесты или закадычного друга, которых бы она могла припомнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83