Поезжай в сторону Бийанкура. И пожалуйста, побыстрее.
* * *
Комната выходила на Сену, балкончик со стеклянными дверьми висел прямо над рекой. Несколько минут они стояли на ночном воздухе, глядя на темную воду, он обнимал ее за плечи. Оба молчали; прикосновение успокаивало.
В дверь постучали. Хелден напряглась; он улыбнулся и успокоил ее:
— Расслабься. Пока ты мылась, я заказал бутылку бренди.
Она улыбнулась ему в ответ и снова задышала спокойно.
— Лучше бы ты предоставил это мне. Твой французский просто ужасен.
— Я могу сказать «Реми Мартин», — ответил он, отпуская ее. — Когда я учился в школе, это было первое слово, которое мы выучили.
Ноэль пошел к двери.
Забрав поднос у официанта, Холкрофт минуту стоял, глядя на Хелден. Она закрыла двери балкона и вглядывалась в ночное небо. Скрытная, одинокая женщина, тянувшаяся к нему. Это он понимал.
Ему бы хотелось понять и другое. Она очень красива; это очевидно, и рассуждать тут было не о чем. Она не могла не отдавать себе отчет в своей красоте. И очень умна — это было столь очевидное свойство, что комментарий не требовался. А кроме того, она знала обычаи своего таинственного мира. Хелден была эффектной женщиной в широком смысле; она двигалась быстро и решительно. Она, должно быть, десятки раз использовала секс, чтобы чего-либо добиться, но он подозревал, что за этим стоял лишь холодный расчет: «К сведению покупателя: вы получаете только тело, мои мысли принадлежат мне, а не вам».
Она отвернулась от окна, ее взгляд стал мягким, теплым, но каким-то далеким, наблюдающим.
— Ты похож на нетерпеливого метрдотеля, ждущего возможности проводить меня к столу.
— Сюда, мадемуазель, прошу вас, — сказал Ноэль, направляясь к маленькому бюро в другом конце комнаты. — Не желает ли леди занять столик у воды? — Он пододвинул стульчик к стеклянным дверям и смотрел на нее, кланяясь и улыбаясь. — Если леди будет любезна присесть, будет подан бренди и начнется фейерверк. Факельщики в лодках ждут вашего появления.
— Но где сядешь ты, мой очаровательный garcon?
— У ваших ног, миледи. — Он наклонился и поцеловал ее, обняв за плечи и пытаясь угадать, не отпрянет ли она и не оттолкнет ли его.
Чего бы он ни ожидал, к тому, что произошло, он никак не был готов. Ее мягкие влажные губы раздвинулись и прижались к его губам. Она протянула руки и взяла в них его лицо, нежно лаская пальцами его щеки, веки и виски. Ее губы постоянно были в движении, описывая бесконечные круги, затягивая его. Он чувствовал, как ее груди прижались к его рубашке, ее ноги — к его ногам, противопоставляя силу силе, возбуждая его.
Потом случилось что-то странное. Она задрожала, обхватив его руками, впиваясь пальцами в кожу, словно боялась, что он уйдет. Он услышал, как она всхлипывает, ощутил, как конвульсивно вздрагивает ее тело. Он обхватил ее за талию, мягко отстранился, заставляя ее взглянуть на него.
Она плакала. Мгновение Хелден смотрела на него с болью в глазах, и боль эта была так глубока, что Ноэль почувствовал себя вторгшимся в чужое горе.
— Что такое? Что случилось?
— Прогони мой страх, — жалобно прошептала она. Она расстегнула свою блузку, обнажив выпуклости грудей. — Я не могу быть одна. Прошу тебя, прогони мой страх.
Он прижал ее к себе, укачивая ее голову у себя на груди, чувствуя прикосновение ее нежных и красивых, как она сама, волос к своему лицу.
— Ты не одна, Хелден. И я не один.
Они лежали обнаженные под одеялом, ее голова покоилась у него на груди, он обнимал ее. Свободной рукой Ноэль приподнимал пряди ее длинных волос, падая, они закрывали ее лицо.
— Я так ничего не вижу, — сказала она смеясь.
— Ты похожа на овчарку.
— А ты — пастух?
— И у меня есть посох.
— Это ужасно. У тебя грязный рот. — Указательным пальцем она постучала его по губам. Он поймал ее палец и зарычал. — Ты меня не испугаешь, — прошептала она, поднимая лицо и игриво ловя его язык. — Ты трусливый лев. Ты шумишь, но не кусаешь.
Он взял ее руку.
— Трусливый лев? Из «Волшебника страны Оз»?
— Конечно, — ответила она. — Мне очень нравился «Волшебник страны Оз». Я его сто раз смотрела в Рио. Именно тогда я начала учить английский. Я хотела, чтобы меня звали Дороти. Я даже назвала свою собаку Тото.
— Трудно представить тебя маленькой девочкой.
— Но ты же знаешь, что я была когда-то маленькой. Я же не могла возникнуть сразу в полном цвету... — Хелден замолчала, смеясь. Она приподнялась над ним, и ее грудь оказалась у его лица. Он инстинктивно протянул руку к ее соску, она вскрикнула, но прижала его руку своей и снова опустилась ему на грудь. — В любом случае я была маленькой девочкой. И порой я была счастлива.
— Когда?
— Когда бывала одна. У меня всегда была своя комната, мама следила за этим. Комната обычно находилась в задней части квартиры или дома, а если мы останавливались в гостинице, я жила отдельно от брата и сестры. Мама говорила, что я самая младшая и то, что они поздно ложатся, не должно мешать мне.
— Ты, должно быть, была очень одинока...
— О нет! Я ведь никогда не была одна. Мои друзья были в моем воображении, они могли сидеть на стульях или на моей кровати, и мы разговаривали. Мы могли говорить часами, поверяя друг другу свои секреты.
— А в школе? У тебя были друзья из плоти и крови? Минуту Хелден молчала.
— Несколько, очень немного. Теперь, оглядываясь назад, я не могу их осуждать. Мы все были детьми. Мы покупали так, как нам говорили родители. Те, у кого были Родители.
— Что же им говорили родители?
— Что я — фон Тибольт. Маленькая девочка с глупым именем. Моя мама была... ну, в общем, моей мамой. Я думаю, они считали, что это клеймо заразно.
Может быть, на ней и было выжжено клеймо, подумал Ноэль, но не ее мать была причиной этого. «Одесса» Мориса Граффа руководствовалась более важными соображениями. Миллионы и миллионы закладывали свой любимый рейх, чтобы быть использованными предателями вроде фон Тибольта.
— Дела пошли лучше, когда ты выросла?
— Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимала ребенком.
— Друзей стало больше?
— Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае — в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.
— Почему, ведь война кончилась?
— Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники... это продолжалось много лет.
— Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была... скажем, совсем одна.
Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.
— Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты бы дважды на меня не взглянул... Не веришь?
— Я думаю не об этом.
— А о чем?
— Ты сказала «дорогой». Она ответила на его взгляд:
— Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?
Он ответил ей прикосновением.
* * *
Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию, вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль — рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата, на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.
Он обернулся и взглянул на нее:
— Тебе лучше?
— Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.
— Меня это не интересует.
— Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Fraulein Eiszapfen.
— А что это значит?
— Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.
— Отсылай их ко мне.
— Лучше не стоит.
— Я им скажу, что ты суха как солома и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.
— Это очень мило. — Она поцеловала его. — Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.
— Почему?
— Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе. Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица; он забеспокоился.
— Мы только встретились. Зачем прощаться?
— Тебе много надо сделать. Мне тоже.
— У нас обоих есть Цюрих.
— У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.
— Одно другому не мешает.
— Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.
— Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Волшебника страны Оз».
— Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.
Холкрофт убрал ее руку со своего лица.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?
— Нет, дорогой. Не это. Не теперь.
— Так что же ты хочешь сказать?
— Я не знаю. Может, я просто думаю вслух... У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.
— Хочу.
— Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.
— Ты замужем? Хелден засмеялась:
— Нет.
— Ну, значит, живешь с кем-то?
— Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Ноэль пристально посмотрел на нее.
— Какого ответа ты ждешь от меня?
— Скажи, что обещаешь.
— Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.
— Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае, она знает, где меня искать.
— Мне казалось, я твой друг.
— Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.
Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.
— В машине ты сказала, что Цюрих — это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?
Она колебалась:
— Возможно. Но у нас столько дел...
— И так мало времени, — закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. — Но прежде, чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.
— Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.
— Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.
— Выбить откуда?
— Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.
— Чем я могу помочь?
— Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?
— Понятия не имею.
— Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?
— Нет, насколько я знаю.
— Черт, но нам необходимо узнать. Узнать о нем все, что только возможно. Хелден нахмурилась:
— Это трудно.
— Почему?
— Три года назад, когда Гретхен сказала, что собирается выйти замуж за Бомонта, я была шокирована; я тебе рассказывала. В то время я работала для маленькой фирмы на Лестер-сквер — знаешь, это одно из тех отвратительных мест, куда посылаешь несколько фунтов, а они добывают нужную тебе информацию. Все поверхностно, но зато у них есть свои источники. — Хелден замолчала.
— Ты собрала сведения о Бомонте? — спросил Ноэль.
— Попыталась. Я не знала, что искать, но все-таки попыталась. Я нашла университетские записи, собрала всю доступную информацию о его военно-морской карьере. Одни поощрения и рекомендации, награды и продвижения. Вот только была одна несообразность. Я попыталась найти сведения о его семье в Шотландии.
— Ив чем же была несообразность?
— Ну, если верить военно-морским досье, его родители были обычными людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83