А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


— Что вы себе позволяете?! У нас задание особой важности, приказ самого лица Бранивоя, а вы заставляете нас ждать! Это пахнет вредительством! Вы, случаем, не пособник шпионов и предателей?!
Хотя Голубеу был всего лишь подполковник, а начальник краевого управления — генерал-майор, последний стоял перед визитером из Чайкина навытяжку и виновато шмыгал носом.
Зато людей он выделил сразу и без разговоров. Но их еще пришлось инструктировать, причем особо тщательно — Голубеу хорошо помнил злополучный случай с генералом Казариным и его дочерью и женой. Но там погибла всего лишь никчемная баба, а тут речь идет о резиденте вражеской разведки.
— Наша задача — взять резидента живым и не допустить его самоубийства. Даже если нас будут убивать, никто не должен забывать об этой задаче. Огня не открывать. Повторяю категорически: не открывать огня ни при каких обстоятельствах.
Видя, что прикомандированные понимают его не вполне, Голубеу даже заколебался — не отобрать ли у них вообще оружие или хотя бы патроны. И в конце концов решил — оружие не отбирать, но разрядить его, оставив заряженные пистолеты только у своих. Им и инструкция была дана другая: в случае крайней необходимости стрелять по конечностям.
Уже когда усиленная бригада погрузилась в три машины — две легковушки и грузовой автозак — Голубеу счел нужным доложить о готовности к операции в Чайкин. Но телефон дежурного по окружному управлению не отвечал и другие телефоны тоже.
— Что за черт? — удивился подполковник.
— Обрыв на линии, — доложили ему через пару минут, и Голубеу не стал дожидаться, пока неполадку исправят.
Он сел в свою машину, захлопнул дверь и скомандовал:
— Поехали!
Офицерское общежитие, где жил Никалаю, располагалось прямо за забором 13-го ОМПа, и подъезжая к нему, сотрудники Органов неожиданно услышали над собою нарастающий громкий свист, переходящий в рев.
Над машинами на малой высоте пронесся странный, никем до сего дня не виданный самолет с треугольным крылом. Развернувшись над расположением полка, он выпустил из-под крыла ракету, которая угодила в нижний этаж офицерского общежития — почти точно во входную дверь.
На первом и втором этаже мгновенно заполыхал пожар, а водитель машины, в которой ехал Голубеу, рефлекторно нажал на тормоз.
— Вперед! — крикнул ему подполковник, хватая трубку радиотелефона, чтобы вызвать пожарных. — Резидента надо вытащить оттуда! Любой ценой!!!
А самолет, сделав размашистый круг над городом, снова вернулся почти в ту же точку и выпустил еще одну ракету. Она попала в заправочную станцию 13-го ОМПа, и вспышка мощного объемно-зажигательного заряда слилась с морем пламени от сотен тонн взлетевшего на воздух горючего.
6
Сигнал тревоги загудел, когда исполнитель приговоров Данила Гарбенка поднял револьвер и тщательно прицелился в затылок Ланы Казариной. И почти сразу же резко зазвенел звонок у двери и кто-то заколотил по ней кулаками и ногами.
При первом звуке Гарбенка от неожиданности вздрогнул и обернулся. А когда застучали и затрезвонили в дверь, пришлось идти открывать.
В расстрельную камеру ввалился конвойный с криком:
— Тревога! Телефон! Срочно!
Непосредственно в камере телефона не было, зато в предбаннике на стене висело нечто, напоминающее уличный таксофон.
Гарбенка схватил трубку и услышал конец какой-то фразы, а потом тот же текст сначала:
— Общая тревога, код 18. Нападение неизвестных. Всем кроме часовых и старших контролеров немедленно собраться у оружейной комнаты. Младшим сотрудникам вызвать к телефону старших. Действовать без промедления. Общая тревога…
— А мне? — спросил Гарбенка, но тут же понял, что его никто не слышит. Голос вещал по односторонней аварийной линии связи, одновременно на несколько аппаратов.
По должности он был равен старшему контролеру, но не являлся им, и это ставило Гарбенку в тупик.
Колебания его прервал помощник дежурного по тюремному блоку в чине лейтенанта.
— Ты чего ждешь?! — крикнул он, пробегая мимо двери предбанника, которую конвойный открыл, чтобы поглядеть, что творится в коридоре. — Общая тревога, код 18. Бегом вниз, оружие к бою!
— А как же?.. — в недоумении промямлил Гарбенка, но помдеж прервал его, еще больше повысив голос:
— Я сказал — бегом! Быстро, быстро!
— Что случилось? — спросил Гарбенка, выкатываясь в коридор.
— Кто-то напал на управление, — пояснил на бегу помощник дежурного. — Они в дежурке и на узле связи. Всем быстро туда!
Какой-то охранник, устремляясь по коридору к лестнице, прокричал с панической ноткой в голосе:
— Это мариманы! Мариманы десант высадили!
Крики, спешка и надрывно воющий сигнал тревоги сбивали с мысли, и Гарбенка только на лестнице вспомнил, что у него в револьвере — всего один патрон.
Помощника дежурного рядом уже не было, зато старший контролер, который распоряжался на лестнице, сообразил вдруг, что в центральном коридоре первого этажа не осталось никого из персонала. Только часовой между блоками — если, конечно, и его не сняли.
— Оставайся в тамбуре! — скомандовал он Гарбенке. — Будешь контролировать лестницу и коридор.
Гарбенка метнулся назад с намерением прежде всего вернуться к себе на рабочее место и зарядить револьвер, а заодно прикончить все-таки эту зубастую сучку, которой он так невовремя выболтал особо секретную информацию.
Но решетка, отделявшая тамбур от коридора оказалась заперта, а ключей у Гарбенки не было. И он, пару раз тряхнув тяжелую решетку, разразился громкими проклятиями в адрес тех, кто придумал автоматические замки и кто установил их на все двери в этом здании.
Когда один из таких замков защелкнулся за тюремщиками, выбежавшими из расстрельной камеры, одна из юных смертниц, услышавших возгласы о мариманском десанте, взволнованно произнесла:
— Мариманы… Ой, что же теперь с нами будет?!
— Не расстреляют тебя — вот что будет, — отозвалась женщина постарше.
— Да что вы! Мариманы — они же хуже амурцев, — возразила третья, и все — кто с надеждой, а кто с испугом — принялись обсуждать новое обстоятельство.
А за следующей дверью с автоматическим замком Лана Казарина по-прежнему стояла в конце смертельного коридора лицом к стене. Сквозь надежную звукоизоляцию она не слышала ни криков из коридора, ни беседы подруг по несчастью, и уловила только два слова: «Нападение неизвестных».
И к ней снова вернулась совершенно иррациональная надежда — что Игар Иваноу все-таки амурский разведчик и это он из любви к ней организовал нападение на тюрьму.
Эта мысль вызвала в девушке странное возбуждение. В этом возрасте гиперсексуальность не дружит с разумом, и еще похотливые прикосновения палача, несмотря на отвращение к нему лично, вызвали в ней нечто вроде сладкой истомы — чувство, идущее от тела и неподвластное рассудку.
Оно было почти животным и пришло запоздало — когда схлынули другие, более сильные чувства: страх, отвращение, возмущение и гнев.
Нагота, стыд и близость смерти только усилили это ощущение. Наверное, именно в таком состоянии другие смертницы добровольно отдавались палачу.
Но палач ушел, и эта непредвиденная отсрочка еще больше распалила воображение Ланы. А мысль об Игаре Иваноу стала логичным венцом этого разгула фантазии.
Дрожа от возбуждения и одновременно сгорая от стыда даже в пустой камере, Лана присела в углу, положив одну руку на грудь, а другую на лоно — то ли чтобы прикрыть наготу от взгляда тех, кто войдет сюда, дабы убить ее или спасти, то ли чтобы ласкать себя осторожными прикосновениями — будто невзначай.
Но никто не входил, и двери были по-прежнему закрыты. В расстрельной камере стояла мертвая тишина.
7
Когда в славном городе Целинограде скончался отец Майской революции Василий Чайкин, его скорбящие последователи затеялись строить мавзолей и лишь некоторое время спустя сообразили, что толку от этого не будет. На планете тогда попросту не существовало технологии длительного бальзамирования.
Ученых, которые не смогли создать эту технологию в недельный срок, расстреляли за саботаж, а разные безумные идеи, вроде хранения тела отца Майской революции в саркофаге-холодильнике с прозрачной крышкой, признали бесперспективными.
В результате от мавзолея с публичной демонстрацией мумии народу пришлось отказаться и вместо него построили гробницу.
Даже в первом варианте гробница размерами и помпезностью далеко превосходила Мавзолей Ленина в Москве. А после того, как столицу перенесли в Центар и построили там Цитадель, чайкинцы, лопаясь от зависти, не только надстроили гробницу, но и соорудили рядом с нею еще два здания-монстра — Окружком и управление Органов, известное в народе, как Серый Дом.
Гробница с трибунами, раскинувшимися, как крылья чайки, смотрела фасадом на юг. Прямо от ее парадного входа уходила к морю длинная прямая стрела проспекта Майской революции.
С востока к площади Чайкина примыкал Серый Дом, а с запада — Окружком. Их южные окна выходили на проспект Чайкина, пересекавший весь город с запада на восток.
Десантный катер 108-й фаланги легиона маршала Тауберта завис в метре над мостовой на пересечении двух проспектов, позади памятника Бранивою, который назывался еще «памятником очередному вождю», поскольку персона на постаменте менялась уже семь раз. Но неизменно очередной вождь был обращен лицом к гробнице, перед которой на площади возвышался каменный Василий Чайкин с неизменной трубкой в руке.
Казалось, Бранивой и Чайкин играют друг с другом в гляделки.
Прячась за широкой спиной Бранивоя, катер выпустил из своего чрева человек двадцать, а потом заложил элегантный вираж и через считанные мгновения оказался прямо перед входом в гробницу. Офицеры почетного караула смотрели на него с открытыми ртами, хотя это и не предусматривалось уставной парадной стойкой.
Из катера посыпались спецназовцы, и часовые так и не успели закрыть рты.
Автоматы с глушителями стреляли почти беззвучно, но дверь в гробницу пришлось высаживать. Два подствольных гранатомета выстрелили залпом и тут же двое рейнджеров вкатились внутрь, стреляя по-македонски с двух рук — в одной пистолет, в другой автомат.
Гробницу Василия Чайкина охранял офицерский караул и спецохрана из Органов. Первый был для красоты, вторая — для действий в чрезвычайных ситуациях. Поэтому офицерский караул перебили без труда, а спецохрана, прежде чем героически погибнуть, успела дать сигнал тревоги.
Тревога в гробнице входила в расчеты коммандос. Тревожный сигнал отсюда шел прямо в Серый Дом, и группа, которая вышла у памятника, ожидала, когда из этого дома побежит к гробнице подмога.
Она не только побежала, но и поехала. Из подземного гаража в корме Серого Дома выкатывались все свободные машины. Тревога в гробнице — дело серьезное.
Тех кто бежал пешком, частью посекли по дороге, частью достойно встретили внутри. По машинам открыли огонь из гранатометов.
В дежурной части Серого Дома не успели опомниться, как на пульте зазвенел новый тревожный сигнал. Нападение на Окружком.
У дежурного по управлению голова шла кругом, и он не сразу позвонил наверх начальнику управления, который эту ночь проводил на рабочем месте, но как раз сейчас прикорнул у себя в комнате отдыха. Дежурному было как-то не до того — после сигнала о нападении на гробницу он и так говорил по трем телефонам сразу. А теперь все и вовсе запуталось.
По одному телефону докладывали о перестрелке на площади, по другому панический голос кричал, что всех убили, но кого «всех» — дежурный так и не понял, потому что надо было спасать окружком. А спасать его было некому, так как все силы быстрого реагирования дежурный уже бросил на гробницу.
В эту ночь в здании дежурила сокращенная смена. Начальник с вечера потребовал высвободить людей для массовых ночных арестов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59