30. Вложив пятьдесят миллионов долларов, на таком падении курса мы могли потерять много денег. Но ниже 99.00 курс так и не опустился, а потом неожиданно стал расти - сначала до 99.04, потом до 99.08. Через несколько секунд курс взлетел до 99.20.
Я облегченно вздохнул. Нам удалось купить на пятьдесят миллионов долгосрочных облигаций по самой низкой за многие месяцы цене. Судя по всему, рынок снова пробуждался. Я внимательно следил за Хамилтоном. Он все еще не мог оторваться от экрана, выражение его лица не изменилось, он не улыбнулся, но мне показалось, что его напряженно приподнятые плечи немного расслабились.
Курс подскочил до 100.00.
- Может быть, нам стоит начать продажу? - предложил я.
Хамилтон медленно покачал головой.
- Вы не понимаете механизма того, что сейчас происходит, не так ли? - сказал он.
- Не понимаю, - признался я, - Объясните.
Хамилтон откинулся на спинку кресла и повернулся ко мне,
- Нужно быть на шаг впереди того, что думает рынок, - сказал он. - Курсы на рынке меняются тогда, когда люди меняют свое решение. Цены покатятся вниз, если все решат, что выгоднее продать свои облигации, чем придержать их или покупать новые. Обычно это происходит, когда появляется какая-то новая информация. Поэтому, если в экономике что-то происходит, то это отражается и на рынке. Вы следите за ходом моих рассуждений?
- Да, - сказал я.
- Далее, в течение двух последних месяцев многие приняли вполне определенное решение - продавать. Как только становились известными новые неблагоприятные факторы, число желающих продавать росло, и курс облигаций падал. Ситуация стала настолько плачевной, что к этой неделе все уже ожидали новых неприятностей и дальнейшего падения курса.
Когда новое неприятное известие пришло, никто не удивился. Так и должно было быть. Естественно, дилеры понизили курс, но все, кто этого хотел, уже давно продали свои облигации. Так и мы поступили месяц назад. Желающих продавать облигации не оказалось.
- Хорошо, это объясняет, почему курс снижался не больше минуты, но что заставило его тут же подняться? - спросил я.
- Когда курс падает, все потенциальные покупатели обычно откладывают сделки до последнего момента - когда по их мнению вся неприятная экономическая информация уже стала всеобщим достоянием, - ответил Хамилтон. - Всегда находятся люди вроде меня, которые испытывают соблазн купить облигации по самой низкой цене.
Хамилтон говорил медленно, а я запоминал каждое слово, пытаясь извлечь максимум пользы из урока.
- Но как же экономические законы? - возразил я. - Как быть с угрозой инфляции в США, неизбежной при полной занятости?
- Страх перед инфляцией витал над рынком уже по меньшей мере месяц. Курс падал и падал не первую неделю.
Я задумался над словами Хамилтона. Определенно, в них был здравый смысл.
- Значит, одна из причин того, что курс стал подниматься, заключается во всеобщем пессимизме?
- Вот именно, - подтвердил Хамилтон.
- Тогда я не понимаю одного, - сказал я. - Если так все и было, то почему рынок выжидал, пока не будут обнародованы последние цифры об уровне безработицы?
- Инвесторы, прежде чем принять решение покупать, ждали, когда будет обнародован последний неизвестный экономический фактор. Узнав уровень безработицы и сразу сообразив, что он, хотя и плох, но все же не хуже, чем ожидалось, они уже не имели никаких причин откладывать воплощение своего решения в жизнь. Они стали покупать.
В этом бизнесе мне еще учиться и учиться, подумал я. Я и раньше понимал, что хороший трейдер должен иметь холодный, расчетливый ум. Но Хамилтон был не просто специалистом по анализу цифр или экономических факторов. Он анализировал природу человека, он находил именно ту точку, в которой страх проиграть уравновешивал жадность у тысяч людей, которые все вместе и составляли то, что мы называем рынком ценных бумаг. И в таком анализе Хамилтон не имел себе равных.
- Думаю, теперь можно предоставить рынок самому себе, - сказал Хамилтон. - Вы хотели мне что-то рассказать.
Я рассказал Хамилтону все, что удалось узнать Дебби и мне о компании «Тремонт-капитал» и ее облигациях. Мне кажется, закончил я, что мы никогда не увидим наши двадцать миллионов долларов. Я еще ни разу не видел Хамилтона в таком состоянии. Он был потрясен, он потерял самообладание, что с ним случалось чрезвычайно редко.
- Как это могло произойти? Разве мы не проверяли документацию?
Я медленно покачал головой.
- Почему я не заставил Дебби тщательно проверить все документы? - бормотал Хамилтон, кусая губы. - Этот сукин сын Каллахан! Он должен был знать обо всем с самого начала!
- Я слышал, что облигации вам продал Кэш?
- Конечно, он. В то время доход по этим облигациям был на полтора процента выше, чем по американским государственным. Для бумаг с высшим рейтингом надежности это совсем неплохо. В то время это были самые выгодные облигации.
- Вы полагаете, Кэш знал, что гарантии облигаций - дутые?
- Должен был знать, - с горечью в голосе ответил Хамилтон. - Если в архивах «Блумфилд Вайс» нет никаких данных об этих облигациях, значит, их нет нигде. Должно быть, он сам и провернул всю операцию. Впредь на него ни в коем случае нельзя полагаться. Не могу представить, как я позволил так себя провести.
- Но, возможно, Кэш принимал проспекты облигаций за чистую монету? Может быть, за этим стоит кто-то из отдела «Корпорейт файненс»? Клер упоминала одну фамилию - Дика Вайгеля.
- Может быть, но я так не думаю.
Я не был уверен, стоит ли посвящать Хамилтона в те догадки и мысли, которые крутились в моей голове. Потом, понизив голос, я все же спросил:
- Как вы думаете. Кэш имеет какое-нибудь отношение к смерти Дебби?
Хамилтон бросил на меня удивленный взгляд.
- Но это же был несчастный случай, не так ли? Или самоубийство. Ведь не убийство же?
- Не знаю, что это было, - ответил я. - Помните, я вам рассказывал, что незадолго до смерти Дебби мы с ней встретили странного человека? - Хамилтон кивнул. - Так вот, оказалось, что этот человек - некто Джо Финлей. Он работает в «Блумфилд Вайс» и ведет там дела с американскими корпорациями. Я обо всем рассказал в полиции, но оказалось, что у Джо есть алиби: два его приятеля подтвердили, что они вместе с Джо уехали на такси сразу после того, как вышли из плавучего ресторана.
- Джо Финлей? - переспросил Хамилтон. - Я встречался с ним. Неплохой трейдер. Но вы сказали, что полиция не сочла возможным предъявить ему обвинение?
Я вздохнул.
- Да, они собираются закрыть дело о смерти Дебби как несчастный случай. Но я этому не верю.
Хамилтон с минуту внимательно смотрел на меня.
- Полагаю, полицейские знают свое дело. В любом случае я сомневаюсь в том, что Кэш имеет какое-то отношение к смерти Дебби.
Хамилтон надолго замолчал, и в его холодных голубых глазах загорелся необычный огонек. Потом он стал постепенно успокаиваться. Он ритмично постукивал пальцами по подбородку. Это был верный знак, что Хамилтон снова взял себя в руки. Он думал, он просчитывал варианты.
- Что нам делать? - спросил я. - Вызвать на откровенный разговор Кэша? Пойти к президенту «Блумфилд Вайс»? В полицию?
- Ничего не делать, - ответил Хамилтон. - По крайней мере пока мы ничего не будем предпринимать. Полагаю, этот «Тремонт-капитал» еще несколько лет будет исправно выплачивать проценты - чтобы не вызвать подозрений. Но основную сумму мы не вернем. Значит, у нас есть время. Теперь мы тоже не должны вызывать подозрений. Как только Кэш узнает, что мы все знаем, деньги уйдут, и мы их никогда не увидим. Следовательно, мы будем делать вид, что ничего не произошло.
- Но нельзя же сидеть сложа руки!
- Мы и не будем сидеть сложа руки. Мы получим наши деньги.
- Но как?
- Я найду способ.
Почему-то я поверил, что он найдет способ вернуть наши миллионы.
Десятая глава
У меня скопились горы неотложных дел. Несоответствия в бухгалтерском учете, комментарии к ежемесячным отчетам, внушительная стопка непросмотренных документов. За всем этим я сидел до вечера.
Я вышел из офиса в половине седьмого и по Грейсчерч-стрит направился к станции метро «Монумент». Я никак не мог сообразить, что нам следует предпринять, чтобы вернуть деньги, вложенные в облигации «Тремонта». У меня не было ни малейшего представления, как в этой ситуации поступит Хамилтон, но сам он вроде бы был уверен, что найдет выход.
Мои мысли нарушили вдруг прозвучавшие у меня над ухом слова:
- Пол, почему у тебя такой несчастный вид?
Кто-то взял меня под руку. Это оказалась Клер. Я уловил едва заметный аромат тех же духов, что и в ресторане «Люк».
- Просто разные мысли не дают покоя.
- Конечно, мысли о работе. Но о работе нужно думать днем! Сейчас время отдыхать.
Я неловко улыбнулся. Я не мог выбросить из головы постигшую нас катастрофу с облигациями «Тремонт-капитала».
- Послушай, в последние дни ты места себе не находишь, - сказала Клер. - Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. А я сегодня встречаюсь со старыми друзьями. Не хочешь присоединиться?
Я не решался сказать ни да, ни нет.
- Пойдем, - решительно заявила Клер.
Она подняла руку и остановила проходившее мимо такси. Завизжали тормоза, Клер втолкнула меня в машину. Я не сопротивлялся. Клер была права. События последних дней тяжелым грузом давили на меня.
Клер приказала ехать к небольшому винному бару на Ковент Гарден. Отделанный деревом полутемный бар был переполнен. Друзья Клер уже ждали ее. Денис, Филипп и Мари. Они вместе учились в университете в Авиньоне. Денис работал над диссертацией по англосаксонской истории в лондонском Кингс-колледже, а Филипп и Мари преподавали в Орлеане. Они приехали в Лондон в отпуск. Только Денис говорил по-английски.
Было бы явным преувеличением сказать, что я могу говорить по-французски, но я старался. Меня вдохновлял энтузиазм моих новых знакомых, которые не переставали удивляться моему йоркширскому акценту. В общем я справлялся неплохо, но беседа получалась немного странной, потому что, вставляя свои замечания, я руководствовался не столько темой общего разговора, сколько набором известных мне французских слов. Вино лилось рекой. Постепенно разговор становился все более громким, изредка его прерывали взрывы истерического хохота. Никто не произнес ни слова ни о рынке, ни об облигациях, ни о процентных ставках, ни о «Тремонт-капитале», ни о Джо, ни о Дебби.
После нескольких бокалов мне стало еще трудней сосредоточиться на теме оживленной беседы. Я развалился в кресле, предпочитая молча наблюдать.
Особенно часто мой взгляд задерживался на Клер. Боже, настоящая секс-бомба! Она сидела прямо, закинув ногу на ногу, так что ее узкая черная юбка поднялась по меньшей мере до середины ее идеальных бедер. Плотно натянутая белая блузка подчеркивала мягкие овалы ее грудей, особенно когда в пылу спора она подавалась вперед. Разговаривая, она то и дело вытягивала вперед полные губы. Французский язык, размышлял я, придуман специально для таких губ.
Вдруг будто по сигналу, который я просмотрел, все встали. Я бросил взгляд на часы. Полночь. Мы вышли из бара и еще минут пять простояли на тротуаре, долго прощаясь друг с другом. Потом Денис исчез в одном направлении, Филипп и Мари - в другом, и мы с Клер остались вдвоем.
Клер взяла меня под руку и мы пошли в сторону Стрэнда, то и дело натыкаясь на группки людей, которые прощались, пытались поймать такси или просто громко хохотали. Теплая ночь действовала умиротворяюще.
- Я забыла спросить, говоришь ли ты по-французски, - сказала Клер, - но у тебя неплохо получалось.
- Я столько лет учил этот язык в школе, что несколько слов должен был запомнить, - сказал я.
- Было весело, правда? Тебе понравилась Мари? А Денис очень забавен, правда? О, в Авиньоне мы так хорошо проводили время.
- Мне понравилось. Спасибо, что пригласила меня.
- Возьмем такси на двоих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61