Но увижу ли я его когда-нибудь?
Мы не планировали иметь ребенка. Более того, мы даже никогда не говорили о детях. Мы молча соглашались с тем, что это вопрос отдаленного будущего и здесь таится потенциальная конфликтная ситуация, наступление которой нам хотелось по возможности отдалить.
Для Лайзы, как и для меня, принадлежность к разным религиозным конфессиям и национальные различия никакого значения не имели. Напротив, это освобождало нас от влияния традиций, в которых мы воспитывались с детства. Но как быть с нашими детьми? Я мечтал взрастить наших будущих отпрысков в английском духе, что означало частную школу и хотя бы поверхностное знакомство с англиканской церковью. Я хотел этого не ради себя, а ради своих предков, перед которыми испытывал чувство долга. Титул, не имеющий для меня никакого значения, должен перейти к моим детям, так же как и часть традиций, в которых я был воспитан. Проблема заключалась в том, что Лайза, как я подозревал, испытывала точно такие же чувства, но только с обратным знаком. Иудаизм, как известно, наследуется по женской линии.
Как бы то ни было, но в данный момент все эти рассуждения имели чисто академический интерес. Лайза беременна. Она намерена потребовать себе все права на ребенка и оставить его в Калифорнии. Ирония ситуации меня задевала, причем очень болезненно. Помимо моей воли получалось так, что я следую худшим традициям своей семьи, разбрасывая отпрысков по всем уголкам земного шара. И я, наверное, в сотый раз задал себе вопрос, нет ли у меня где-нибудь братьев и сестер, о которых отец не удосужился мне сообщить. Как я мог оказаться таким снобом, чтобы цепляться за этот глупый титул? Одним словом, получалось так, что я оставался все тем же вшивым англичанином, желающим видеть в детях свое подобие. Итак, ребенку повезет, если его будут держать от меня подальше.
«Перестань нести чушь, — сказал я себе. — Ведь для тебя не имеет никакого значения, кем будут твои дети — англичанами, американцами, евреями или индийцами. Для тебя будет иметь значение лишь то, что твоего ребенка родит Лайза».
Я не сомневался, что стану хорошим отцом, а она — прекрасной матерью. Я представил, как мы все вместе веселимся. Папа и мама весело хохочут, а их несмышленое дитя радостно бормочет что-то, пуская пузыри. Итак, теоретически мы можем создать превосходную крепкую семью.
Если Лайза предоставит нам такой шанс.
Мне не хотелось выходить на улицу, поэтому я заказал себе пиццу и сел сочинять письмо Лайзе. Послание я собирался адресовать ее мамаше в надежде, что та передаст его дочери. Когда прозвучал звонок, я успел написать и отправить в корзину несколько вариантов.
Оказалось, что ко мне пришел Мартинес. Я пригласил его в гостиную и, указывая на пиццу, спросил:
— Не желаете?
— Спасибо, нет. От подобной пищи я стараюсь держаться подальше.
— Я думал, что при вашей работе это невозможно.
— Обожаю бороться с трудностями, — ответил он. Я внимательно посмотрел на его фигуру. Парень был в отличной физической форме. Худощавый, но в то же время очень спортивный.
— Присаживайтесь, — сказал я. — Прошу прощения, что не приглашал вас раньше, но мне показалось, что на улице вы себя чувствуете лучше, чем в помещении.
— Вы правы. Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
— Слушаю.
— Сержант Маони нас отзывает. Говорит, что у него нет оснований продолжать за вами наблюдение.
Мне стало не по себе. Я и не подозревал, насколько успокаивающе действовали на меня мои почти невидимые компаньоны.
— Но разве он забыл, что меня пытались убить?
— Формально мы всего лишь следим за вами, а вовсе не охраняем.
— Боже мой, — пробормотал я.
— Строго говоря, я не должен здесь находиться, — улыбнулся Мартинес. — Полицейскими правилами не предусмотрено, чтобы коп информировал подозреваемого, что его «хвост» исчезает.
— Понимаю и благодарю. Неужели сержанту Маони плевать на то, что меня застрелят?
Мартинес в ответ лишь пожал плечами.
— Он меня не очень любит, не так ли?
Мартинес снова ограничился пожатием плеч.
— А вы?
— Я всего лишь тупой полицейский, выполняющий приказы начальства, — ответил Мартинес, поднимаясь. — Но мне очень не нравится, когда убивают невинных людей. Если вас что-то серьезно обеспокоит, позвоните. — Он вытянул из бумажника визитку и вручил ее мне. — И советую соблюдать осторожность.
— Спасибо, — сказал я, принимая карточку. — Постараюсь.
Уснуть я не мог. Те, кто хотел меня прикончить, обязательно повторят свою попытку. Они просто обязаны это сделать. Когда за мной был полицейский «хвост», у меня оставалась хоть какая-то надежда на защиту. Теперь я лишился и ее.
Скорее всего Маони просто вычеркнул меня из списка подозреваемых, но это событие, которого я так долго ждал, показалось мне этой длинной ночью вовсе не утешительным. Бороться со страхом в одиночестве в четырех стенах было чрезвычайно трудно. Мне очень повезло, что стрелявший в меня человек промахнулся. Но убийцы, вне сомнения, повторят попытку. Спрятаться мне негде и избежать пули, по всей вероятности, не удастся. Я, правда, мог оттянуть гибель, полностью отгородившись от внешнего мира: опустить жалюзи и существовать, делая заказы в пиццериях, китайских или индийских ресторанах.
Я лежал в постели, которая представлялась мне огромной, а сам я казался себе крошечным и одиноким. Мне так не хватало рядом с собой тепла Лайзы и ее объятий, которые меня успокоили бы и вселили в сердце отвагу. Если бы она была рядом, то я без страха думал бы о возможной смерти. Однако Лайза находилась далеко, а ночь была полна ужаса.
Итак, я должен стать отцом! Подумав об этом, я рассмеялся. И это был горький смех. Кого я хочу обмануть? Мне повезет, если я протяну неделю. О девяти месяцах не могло быть и речи.
Я выбрался из постели и налил в стакан виски. На некоторое время алкоголь меня согрел, и я даже почувствовал себя в относительной безопасности. Но немного поразмыслив, я вылил остатки виски в кухонную раковину.
Загнав себя в алкогольный ступор, я свою жизнь не спасу. Если я хочу остаться в живых и чтобы у моего ребенка был отец — пусть и в тысячах миль от него, — то должен что-то предпринять. Предпринять немедленно.
29
Ранним утром, упаковав кое-какие вещи, я вызвал такси.
— Куда едем? — спросил водитель-индиец.
— Аэропорт Логан.
Машин на дороге было немного, и весь путь до аэропорта я поглядывал назад. Вряд ли за мной следили, но полной уверенности в этом у меня все же не было. Я отчаянно боролся с искушением отправиться прямиком к международному терминалу и взять билет на Лондон. В Англии я был бы в полной безопасности. Убийцы, оставшиеся по другую сторону океана, при всем желании ничего бы мне не сделали.
У меня был выбор — бежать и забыть о «Ревер», «Био один» и Лайзе или уйти в подполье и попытаться схватиться с врагом, кем бы он ни был. Во втором случае я должен шататься вокруг Бостона до тех пор, пока меня не настигнет пуля.
Впрочем, все эти размышления не имели практического смысла. Во-первых, я давно решил, что никуда не убегу из страны, в которой живет Лайза, и, во-вторых, мой паспорт все еще находился у помощника прокурора.
Поэтому я попросил водителя такси высадить меня у терминала отправлений внутренних линий. Проболтавшись с полчаса по зданию аэровокзала и убедившись в отсутствии слежки, я отправился к стойке фирмы «Херц» и взял напрокат ничем не примечательный белый «форд».
Я проехал по 128-му шоссе до зоны отдыха и свернул на парковку. За мной, очевидно, никто не следовал, поскольку прошло более двух минут до того, как со скоростного шоссе съехала первая машина. Судя по всему, мне пока ничто не грозило.
В машине я изучил свой список медицинских центров, занимающихся болезнью Альцгеймера, а затем с помощью сотового телефона договорился о визите в три из них.
Первым в моем списке значился доктор Герман А. Нетербрук — сотрудник одного из небольших университетов, заполонивших все окрестности Бостона. Его маленький кабинет находился в здании медицинского исследовательского центра, носившего имя известного политика штата Массачусетс, ныне покойного.
Доктору было лет шестьдесят, и он показался мне равнодушным, усталым и немного циничным. Такое выражение лица часто бывает у замшелых преподавателей и ученых. Он довольно вежливо меня приветствовал и тут же вручил кружку растворимого кофе. Я, в свою очередь, передал ему карточку.
— Не могли бы вы, мистер Эйот, напомнить мне, где вы трудитесь? По телефону я это не уловил.
— Я работаю в «Ревер партнерс» — одной из венчурных компаний, инвестирующих средства в фирму «Био один», которая в настоящее время проводит третью фазу клинических испытаний «Невроксила-5». Вы, насколько нам известно, принимаете участие в проверке этого лекарства против болезни Альцгеймера. Я не ошибся?
— Нет, вы не ошиблись. Мы сравнительно недавно закончили вторую фазу и теперь, естественно, участвуем в третьей. Но, боюсь, я не вправе обсуждать с вами коммерческую сторону нашей работы. На эту тему вам лучше всего побеседовать с самим доктором Эневером.
— Меня сейчас больше заботит безопасность лекарства.
— Да, вы упомянули об этом по телефону. Но мы, как и положено в ходе испытаний, весьма тщательно наблюдаем за всеми пациентами.
— Не сомневаюсь. Не замечали ли вы каких-либо негативных последствий?
Исследуя болезнь Альцгеймера, я узнал, что о всех негативных последствиях приема лекарства врачи должны сообщать немедленно.
Нетербрук некоторое время внимательно на меня смотрел, словно решая, стоит ли отвечать на мой вопрос. Затем встал, подошел к канцелярскому шкафу и извлек из него папку.
— Сейчас посмотрим. В нашем эксперименте принимали участие тринадцать пациентов. За год, в течение которого проводились испытания, мы имели два осложнения. У одного пациента случился инфаркт миокарда, а у другого появились признаки диабета. Но поскольку мы имели дело с престарелыми пациентами, этого можно было ожидать. И все они, к счастью, выжили.
— Не наблюдали ли вы инсультов?
— Инсультов? — Он заглянул в папку. — Нет. Ни одного.
— Вы не заметили ничего такого, что могло бы вызвать у вас обоснованную тревогу?
— Если бы у меня был повод для тревоги, то я немедленно поставил бы об этом в известность «Био один». Разве не так?
— Ну, конечно, доктор Нетербрук. Благодарю вас за то, что согласились потратить на меня время.
Ощущая, что в глазах достойного доктора я выглядел несколько глупо, я вышел из здания медицинского центра, сел в машину и поехал в город Спрингфилд, расположенный в самом центре Массачусетса. Я надеялся, что задавал правильные вопросы. Однако если среди участников испытаний случаев инсультов не наблюдалось, то характер вопросов вообще не имел никакого значения.
В Спрингфилде располагалась клиника, специализирующаяся на изучении болезни Альцгеймера. Принявший меня доктор Фуллер оказался длинноногой блондинкой лет тридцати двух с роскошными ресницами. Сначала я пожалел доктора Фуллер, бесполезно гибнущую в обществе старцев, но, немного поразмыслив, решил, что когда мне стукнет восемьдесят, то скорее всего я буду думать совсем по-иному. Она говорила, точнее, мурлыкала с нежным южным акцентом, и я с трудом сосредоточился на сути слов.
Я узнал, что один из ее пациентов, участвующих в клинических испытаниях, получил небольшой инсульт примерно через девять месяцев после начала приема препарата. Еще один скончался от бронхиальной пневмонии, что, по словам доктора Фуллер, со старыми людьми иногда случается.
Итак, один инсульт на двадцать три пациента. Это ничего не доказывало.
Затем я отправился в Хартфорд на встречу с доктором Питом Корнинком. Доктор оказался жизнерадостным человеком с большой бородой и вьющейся над ушами шевелюрой цвета стали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62