А потом хвастал, что у него вышло ничуть не хуже, чем у Рембрандта, а может, и лучше, натуральнее и красивее, объясняя последнее, что Галя пригляднее натурщицы Рембрандта, с чем я ну никак не мог согласиться. Но помалкивал, зато Саша с Никитой схлестнулись круто: пиит отстаивал неповторимость жизненных и художественных реалий, а Никита, наоборот, мнимость различий и их взаимозаменяемость и в качестве примера приводил пару Даная — Галя. А совсем Саша взбесился, когда Никита заявил, что и его Лене можно подыскать параллель: боттичеллевскую Венеру, например. Будь на месте Саши, был бы скорее польщен таким сравнением, но тот полез в бутылку — еле их растащил, пользуясь физическим превосходством. Нас всех немного раздражала Сашина юношеская влюбленность в Лену, и Никита пытался ее охмурить, чтоб сбросить с пьедестала, только ничего из этого не вышло.
— Представляю, в каком состоянии наш Ромео, — сказал я, когда с похищения Данаи мы перешли на убийство Лены.
— Ромео? — удивилась Галя. — Думаешь, за те девять лет, пока ты скитался по свету, у нас тут ничего не происходило? И мы — те же, как ты нас оставил? Как же — время остановилось, пока Чайльд Гарольд был в отлучке! Вечного ничего не бывает, а тем более юношеская любовь.
И, встав в позу, по-актерски процитировала:
Чтоб жить, должны мы клятвы забывать,
Которые торопимся давать.
— Ты из зависти! Мир меняется, но только не Ромео, — изрек я, имея в виду не только Сашу.
— Ромео без Джульетты, — сказала Галя.
— Да, как бы он не отправился вслед за ней.
— Я не о том. Пусть Ромео, но Лена — никакая не Джульетта. И никогда не была. Улица с односторонним движением — вот что такое их любовь. Женщины чаще всего выходят не по любви, а по необходимости. Он-то думал, что одной его любви с лихвой хватит на двоих. Может, и хватило бы, но изменилась ситуация литература отменена за ненадобностыо. Тем более поэзия. А Лена и раньше недооценивала его стихи, хотя после смерти Бродского он лучший у нас здесь поэт. Она этого никогда не понимала, зато его статус и признание вполне ее устраивали. А потом тяжело, болезненно переживала его непричастность новой жизни. У нее появился комплекс его неполноценности. Выходила за модного поэта, оказалась — за безработным. Есть разница. То на очередную презентацию не приглашен, то не вошел в поэтическую обойму — вот она и бесилась. Сначала про себя, а потом все выплеснулось наружу. С того и началась у них семейная непруха. Он-то как раз наоборот. Пытался ей объяснить, что человек значит то, что он значит, ни больше ни меньше, а упомянут или нет, получил премию или не получил — не играет роли.
— А ты откуда все знаешь?
— Жалобы поступали с обеих сторон. А кому, как не мне? Каждый по отдельности, понятно. А потом Сашу вдруг обуяла ревность. Вот во что выродилась его любовь: Ромео стал Отелло.
— Какой из него Отелло!
— Представь себе! Не в смысле убийства — в это я как раз не верю, но в смысле ревности — несомненно. Ведь что такое Отелло — это превентивная ревность, и Яго — его внутренний голос. Вот Саша и зациклился на Никите, как Отелло — на Кассио.
— Помню — тот к ней подваливал, но от ворот поворот.
— С того отворота сколько минуло! А Никита продолжал увиваться. Если хочешь, для него это вопрос принципа. Ну, в том смысле, что не стоит преувеличивать разницу между женщинами — ты знаешь его теорию.
— Ты думаешь? А мне почему-то казалось, что он к ней неровно дышит. Есть такая порода мужиков: мизогин в теории и филогин на практике.
— Вряд ли. Лена была для него как осажденная крепость, а комендантом был Саша.
— И крепость сдалась на милость победителя?
— Откуда мне знать, я при этом не присутствовала. Но у Саши на этой почве крыша поехала. А Никита ив самом деле настырный. Может, и сработало.
— А ты с ним спала?
— Какое это имеет значение? Спала, не спала…
— Спала?
— Если тебя так интересует, то да. Почему нет? Старые приятели, любовных обязательств ни перед кем никаких, а Никита из тех, что не нытьем, так катаньем. Точнее, убеждением. Вот и убедил, что от дружбы до постели один шаг, да и отличие сугубо формальное. Честно говоря, меня и убеждать особенно не надо было — самой в охотку. В уме проигрывала этот вариант — и не раз. Почему нет? Бабе не меньше нужно, но мужики как-то упускают это из виду, беря женщину силой либо хитростью, хотя она им предназначена самой природой.
— Ты стала циничной.
— Я ж тебе говорю, Глеб, — жизнь не остановилась как вкопанная из-за того, что ты свалил. Секс и любовь не тождественны — если хочешь, итог моей женской жизни в твое отсутствие. Да я и не уверена, так ли уж тесно они связаны. Или ты считаешь тело женщины святыней, которое нельзя использовать по прямому назначению? Особенно в тех случаях, когда любовь не задалась.
Еще один камушек в мой огород, так я понял, но я легко его отбил:
— Вот ты по себе и судишь, думая, что и Лена…
— А кто тебе сказал, что я так думаю? Это Саша так думал, да и то не всегда. Только во время приступов.
— Приступов?
— Ну да — приступов ревности. Да еще Никита его подначивал.
— Это как раз и говорит о том, что ничего у них не было и быть не могло. Если б было, помалкивал бы.
— Ни о чем это не говорит! У тебя старомодные понятия о правилах игры. Во-первых, Лена все-таки не Пенелопа, а во-вторых, Никите важна была не добыча.
— Охота?
— И не охота. Скорее охотничий приз. Почему тогда не хвастануть перед поверженным другом-врагом?
— Жопа твой Никита! — рассердился я ни с того ни с сего.
— Тебе-то что? Кого ты ревнуешь — меня или покойницу?
Это был точный вопрос, еще одно свидетельство ее неженского ума — в споре Никиты с Сашей я был на стороне последнего, а Лена была залогом ответной, на его страсть, если не любви, то верности. Ясное дело, я был не в большом восторге оттого, что Никита трахал Галю, хотя нелепо ждать от брошенной тобой же женщины соблюдения целибата. Но я бы предпочел, чтоб она гуляла на стороне, не вмешивая общих знакомых, а то получается перекрестный секс. И все-таки лучше б он вдувал моей Гале, чем Сашиной Лене.
Помню, когда Никита в несколько сеансов написал Галю как Данаю, я не ревновал нисколько, но когда выставил картину на всеобщее обозрение и на нее таращились все, кому не лень, мне было не очень приятно. Будь моя воля, я бы и настоящую Данаю упрятал с глаз людских. От греха подальше.
К слову, вариация Никиты на тему Рембрандта имела успех. В печати разгорелся спор об оригинале и имитации. В оправдание Никиты что только не вспоминали — от энгровских картин Пикассо до «Мах на балконе» и «Расстрела» Мане, написанных в подражание Гойе. Саша откликнулся стихотворением, но не своим, а Баратынского: «Не подражай — своеобразен гений…», которое привел в своей корректной, но, с моей точки зрения, убийственной статье против такого рода безличного творчества, против паразитирования на классике. Раздолбал само художественное кредо Никиты, доказав, что оно антихудожественное. Именно тогда Никита и начал подваливать к Лене, переведя теоретический спор на лирическую почву. Мужик он с говнецом, что нисколько не мешало нашей с ним дружбе — я был ничуть не лучше, хотя моя говнистость выражается иначе.
— Саша с Никитой продолжали якшаться? — спросил я.
— В том-то и дело! Все подозрения Саша обрушил на Лену, а с Никитой пикировался как ни в чем не бывало. Это же такие враги, что не разлей водой! Соперничество из-за Лены их еще больше сблизило. Одна любопытная деталь: хоть Саша и ревновал впрок, к самой возможности измены, но сам того не сознавал, думая, что все случилось давным-давно, а он проморгал. Хочешь знать, совсем наоборот. «Ты даже представить не можешь, до какой степени я невинна!» — вот ее собственные слова месяца за два до смерти. И еще сказала, что заниматься этим можно только с родным, а когда чужой — даже подумать страшно. Представляешь, в наши годы такие девичьи предрассудки! У нее был невротический страх перед внебрачным сношением. Вот тебе главная причина ее отказа Никите. Если у них что и произошло, то уже после того, как Саша стал беситься.
— Что ты мелешь? — возмутился я.
— А то! Саша обрушил на нее всю тяжесть своей любви — вот она и сорвалась. Ей так надоели все эти зряшные подозрения, что она, возможно, решила подвести под них реальную базу. Чтоб не зря страдать.
— Я думал, что страдал один Саша от своей ревности.
— Да? А представь, когда на тебя бросаются с кухонным ножом, требуя признания в несовершенной измене?
— Саша бросался на нее с ножом? Тебе и это известно?
— Она жила здесь, когда сбежала от, Саши.
— Сбежала? А потом вернулась?
— К сожалению.
— Почему «к сожалению»?
— Была б жива, если б не вернулась.
— Ты, я вижу, на ее стороне?
— Кто тебе сказал? Скорее наоборот. Она была такой скрытной — не мудрено, что Саша стал все чаще задумываться. А в таких вопросах чем больше думаешь, тем меньше знаешь. Кто это сказал, что воображение — хороший слуга, но плохой хозяин? Ну а ревность, сам понимаешь, выпускает воображение на волю. Любовь была на исходе — вот Саша и раздувал ее заново с помощью ревности.
— Саша разлюбил Лену?
— Это была другая Лена. Совсем не та, которую он полюбил и которую ты знал. Сам представь столько лет тереться жопа об жопу, с ума сойти! В однокомнатной квартире, все время на виду друг у друга. А особенно когда поэзия оказалась не нужна, а журнал, где она работала, накрылся. Лена стала сварлива и придирчива, что-то ее точило — может, ранний климакс, кто знает…
— Климакс? Она была из нас самой младшей. Когда они женились, была похожа на школьницу. Никита называл Сашу педофилом — шутя, конечно.
— Но это было мильон лет назад!
— Погоди, погоди! У тебя уже есть климакс?
— Не обо мне речь!
— О тебе. Зачем ты ее старишь! Сколько ей было лет? Тридцать?
— Тридцать два.
— В тридцать два климакс?
— С тобой невозможно разговаривать! Имею я право на предположение? Если не климакс, то, может, побочный эффект от таблеток, которые она принимала, чтоб забеременеть — натуральным путем у них что-то не получалось. Им бы ребеночка все бы, наверное, стало на свои места, у них бы времени просто не было на выяснение отношений. А так, с ее точки, семейная жизнь не задалась — в Сашу она никогда влюблена не была, а тут еще бездетность, чувствовала себя ущербной на этой почве. Вдобавок безденежье. Ну, она и обрушила на Сашу недовольство своей женской долей — что он, мол, не состоялся ни как муж, ни как добытчик, ни как поэт. Не прямо так, конечно, но он понимал именно так. С утра до вечера костила, поедом ела. И что квартира тесная, и что надоело на всем экономить, и что телефон неделями не звонит, и никто писем не пишет, словом не с кем перекинуться. Такое настало для них крутое одиночество, хоть и вдвоем, что, когда раздавался звонок, он заранее догадывался кто, а когда в дырочках почтового ящика видел письмо, точно знал от кого. А чтоб ее утешить, он отшучивался: «Ну хочешь, я сейчас выйду и позвоню тебе из автомата?» Но на самом деле приходил в отчаяние от ее безысходности, слишком уж совестливый. А для нее страдание как чин — будто она одна на свете так мучается. Все равно как жить рядом с приговоренным к вышке либо с умирающим. У нее на лице мрак, а у него совесть нечиста. Ты же знаешь его теорию: литература — не самоутверждение, а самоедство.
— А на что они жили?
— В том-то и дело! Ни на что. Кто сейчас на стихи живет? Иногда по старой дружбе ему подкидывали рукопись на внутреннюю рецензию. Как-то заказала ему зонги для нашего спектакля. Лене досталось от матери в наследство несколько старинных вещей: горка, сервиз, пара серебряных ложек, еще какая-то мелочь вот они их помаленьку и сплавляли новым русским, чтоб только удержаться на плаву. Да еще книги — Саша переживал, расставаясь с ними. Перебивались от случая к случаю, а так — на мели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Представляю, в каком состоянии наш Ромео, — сказал я, когда с похищения Данаи мы перешли на убийство Лены.
— Ромео? — удивилась Галя. — Думаешь, за те девять лет, пока ты скитался по свету, у нас тут ничего не происходило? И мы — те же, как ты нас оставил? Как же — время остановилось, пока Чайльд Гарольд был в отлучке! Вечного ничего не бывает, а тем более юношеская любовь.
И, встав в позу, по-актерски процитировала:
Чтоб жить, должны мы клятвы забывать,
Которые торопимся давать.
— Ты из зависти! Мир меняется, но только не Ромео, — изрек я, имея в виду не только Сашу.
— Ромео без Джульетты, — сказала Галя.
— Да, как бы он не отправился вслед за ней.
— Я не о том. Пусть Ромео, но Лена — никакая не Джульетта. И никогда не была. Улица с односторонним движением — вот что такое их любовь. Женщины чаще всего выходят не по любви, а по необходимости. Он-то думал, что одной его любви с лихвой хватит на двоих. Может, и хватило бы, но изменилась ситуация литература отменена за ненадобностыо. Тем более поэзия. А Лена и раньше недооценивала его стихи, хотя после смерти Бродского он лучший у нас здесь поэт. Она этого никогда не понимала, зато его статус и признание вполне ее устраивали. А потом тяжело, болезненно переживала его непричастность новой жизни. У нее появился комплекс его неполноценности. Выходила за модного поэта, оказалась — за безработным. Есть разница. То на очередную презентацию не приглашен, то не вошел в поэтическую обойму — вот она и бесилась. Сначала про себя, а потом все выплеснулось наружу. С того и началась у них семейная непруха. Он-то как раз наоборот. Пытался ей объяснить, что человек значит то, что он значит, ни больше ни меньше, а упомянут или нет, получил премию или не получил — не играет роли.
— А ты откуда все знаешь?
— Жалобы поступали с обеих сторон. А кому, как не мне? Каждый по отдельности, понятно. А потом Сашу вдруг обуяла ревность. Вот во что выродилась его любовь: Ромео стал Отелло.
— Какой из него Отелло!
— Представь себе! Не в смысле убийства — в это я как раз не верю, но в смысле ревности — несомненно. Ведь что такое Отелло — это превентивная ревность, и Яго — его внутренний голос. Вот Саша и зациклился на Никите, как Отелло — на Кассио.
— Помню — тот к ней подваливал, но от ворот поворот.
— С того отворота сколько минуло! А Никита продолжал увиваться. Если хочешь, для него это вопрос принципа. Ну, в том смысле, что не стоит преувеличивать разницу между женщинами — ты знаешь его теорию.
— Ты думаешь? А мне почему-то казалось, что он к ней неровно дышит. Есть такая порода мужиков: мизогин в теории и филогин на практике.
— Вряд ли. Лена была для него как осажденная крепость, а комендантом был Саша.
— И крепость сдалась на милость победителя?
— Откуда мне знать, я при этом не присутствовала. Но у Саши на этой почве крыша поехала. А Никита ив самом деле настырный. Может, и сработало.
— А ты с ним спала?
— Какое это имеет значение? Спала, не спала…
— Спала?
— Если тебя так интересует, то да. Почему нет? Старые приятели, любовных обязательств ни перед кем никаких, а Никита из тех, что не нытьем, так катаньем. Точнее, убеждением. Вот и убедил, что от дружбы до постели один шаг, да и отличие сугубо формальное. Честно говоря, меня и убеждать особенно не надо было — самой в охотку. В уме проигрывала этот вариант — и не раз. Почему нет? Бабе не меньше нужно, но мужики как-то упускают это из виду, беря женщину силой либо хитростью, хотя она им предназначена самой природой.
— Ты стала циничной.
— Я ж тебе говорю, Глеб, — жизнь не остановилась как вкопанная из-за того, что ты свалил. Секс и любовь не тождественны — если хочешь, итог моей женской жизни в твое отсутствие. Да я и не уверена, так ли уж тесно они связаны. Или ты считаешь тело женщины святыней, которое нельзя использовать по прямому назначению? Особенно в тех случаях, когда любовь не задалась.
Еще один камушек в мой огород, так я понял, но я легко его отбил:
— Вот ты по себе и судишь, думая, что и Лена…
— А кто тебе сказал, что я так думаю? Это Саша так думал, да и то не всегда. Только во время приступов.
— Приступов?
— Ну да — приступов ревности. Да еще Никита его подначивал.
— Это как раз и говорит о том, что ничего у них не было и быть не могло. Если б было, помалкивал бы.
— Ни о чем это не говорит! У тебя старомодные понятия о правилах игры. Во-первых, Лена все-таки не Пенелопа, а во-вторых, Никите важна была не добыча.
— Охота?
— И не охота. Скорее охотничий приз. Почему тогда не хвастануть перед поверженным другом-врагом?
— Жопа твой Никита! — рассердился я ни с того ни с сего.
— Тебе-то что? Кого ты ревнуешь — меня или покойницу?
Это был точный вопрос, еще одно свидетельство ее неженского ума — в споре Никиты с Сашей я был на стороне последнего, а Лена была залогом ответной, на его страсть, если не любви, то верности. Ясное дело, я был не в большом восторге оттого, что Никита трахал Галю, хотя нелепо ждать от брошенной тобой же женщины соблюдения целибата. Но я бы предпочел, чтоб она гуляла на стороне, не вмешивая общих знакомых, а то получается перекрестный секс. И все-таки лучше б он вдувал моей Гале, чем Сашиной Лене.
Помню, когда Никита в несколько сеансов написал Галю как Данаю, я не ревновал нисколько, но когда выставил картину на всеобщее обозрение и на нее таращились все, кому не лень, мне было не очень приятно. Будь моя воля, я бы и настоящую Данаю упрятал с глаз людских. От греха подальше.
К слову, вариация Никиты на тему Рембрандта имела успех. В печати разгорелся спор об оригинале и имитации. В оправдание Никиты что только не вспоминали — от энгровских картин Пикассо до «Мах на балконе» и «Расстрела» Мане, написанных в подражание Гойе. Саша откликнулся стихотворением, но не своим, а Баратынского: «Не подражай — своеобразен гений…», которое привел в своей корректной, но, с моей точки зрения, убийственной статье против такого рода безличного творчества, против паразитирования на классике. Раздолбал само художественное кредо Никиты, доказав, что оно антихудожественное. Именно тогда Никита и начал подваливать к Лене, переведя теоретический спор на лирическую почву. Мужик он с говнецом, что нисколько не мешало нашей с ним дружбе — я был ничуть не лучше, хотя моя говнистость выражается иначе.
— Саша с Никитой продолжали якшаться? — спросил я.
— В том-то и дело! Все подозрения Саша обрушил на Лену, а с Никитой пикировался как ни в чем не бывало. Это же такие враги, что не разлей водой! Соперничество из-за Лены их еще больше сблизило. Одна любопытная деталь: хоть Саша и ревновал впрок, к самой возможности измены, но сам того не сознавал, думая, что все случилось давным-давно, а он проморгал. Хочешь знать, совсем наоборот. «Ты даже представить не можешь, до какой степени я невинна!» — вот ее собственные слова месяца за два до смерти. И еще сказала, что заниматься этим можно только с родным, а когда чужой — даже подумать страшно. Представляешь, в наши годы такие девичьи предрассудки! У нее был невротический страх перед внебрачным сношением. Вот тебе главная причина ее отказа Никите. Если у них что и произошло, то уже после того, как Саша стал беситься.
— Что ты мелешь? — возмутился я.
— А то! Саша обрушил на нее всю тяжесть своей любви — вот она и сорвалась. Ей так надоели все эти зряшные подозрения, что она, возможно, решила подвести под них реальную базу. Чтоб не зря страдать.
— Я думал, что страдал один Саша от своей ревности.
— Да? А представь, когда на тебя бросаются с кухонным ножом, требуя признания в несовершенной измене?
— Саша бросался на нее с ножом? Тебе и это известно?
— Она жила здесь, когда сбежала от, Саши.
— Сбежала? А потом вернулась?
— К сожалению.
— Почему «к сожалению»?
— Была б жива, если б не вернулась.
— Ты, я вижу, на ее стороне?
— Кто тебе сказал? Скорее наоборот. Она была такой скрытной — не мудрено, что Саша стал все чаще задумываться. А в таких вопросах чем больше думаешь, тем меньше знаешь. Кто это сказал, что воображение — хороший слуга, но плохой хозяин? Ну а ревность, сам понимаешь, выпускает воображение на волю. Любовь была на исходе — вот Саша и раздувал ее заново с помощью ревности.
— Саша разлюбил Лену?
— Это была другая Лена. Совсем не та, которую он полюбил и которую ты знал. Сам представь столько лет тереться жопа об жопу, с ума сойти! В однокомнатной квартире, все время на виду друг у друга. А особенно когда поэзия оказалась не нужна, а журнал, где она работала, накрылся. Лена стала сварлива и придирчива, что-то ее точило — может, ранний климакс, кто знает…
— Климакс? Она была из нас самой младшей. Когда они женились, была похожа на школьницу. Никита называл Сашу педофилом — шутя, конечно.
— Но это было мильон лет назад!
— Погоди, погоди! У тебя уже есть климакс?
— Не обо мне речь!
— О тебе. Зачем ты ее старишь! Сколько ей было лет? Тридцать?
— Тридцать два.
— В тридцать два климакс?
— С тобой невозможно разговаривать! Имею я право на предположение? Если не климакс, то, может, побочный эффект от таблеток, которые она принимала, чтоб забеременеть — натуральным путем у них что-то не получалось. Им бы ребеночка все бы, наверное, стало на свои места, у них бы времени просто не было на выяснение отношений. А так, с ее точки, семейная жизнь не задалась — в Сашу она никогда влюблена не была, а тут еще бездетность, чувствовала себя ущербной на этой почве. Вдобавок безденежье. Ну, она и обрушила на Сашу недовольство своей женской долей — что он, мол, не состоялся ни как муж, ни как добытчик, ни как поэт. Не прямо так, конечно, но он понимал именно так. С утра до вечера костила, поедом ела. И что квартира тесная, и что надоело на всем экономить, и что телефон неделями не звонит, и никто писем не пишет, словом не с кем перекинуться. Такое настало для них крутое одиночество, хоть и вдвоем, что, когда раздавался звонок, он заранее догадывался кто, а когда в дырочках почтового ящика видел письмо, точно знал от кого. А чтоб ее утешить, он отшучивался: «Ну хочешь, я сейчас выйду и позвоню тебе из автомата?» Но на самом деле приходил в отчаяние от ее безысходности, слишком уж совестливый. А для нее страдание как чин — будто она одна на свете так мучается. Все равно как жить рядом с приговоренным к вышке либо с умирающим. У нее на лице мрак, а у него совесть нечиста. Ты же знаешь его теорию: литература — не самоутверждение, а самоедство.
— А на что они жили?
— В том-то и дело! Ни на что. Кто сейчас на стихи живет? Иногда по старой дружбе ему подкидывали рукопись на внутреннюю рецензию. Как-то заказала ему зонги для нашего спектакля. Лене досталось от матери в наследство несколько старинных вещей: горка, сервиз, пара серебряных ложек, еще какая-то мелочь вот они их помаленьку и сплавляли новым русским, чтоб только удержаться на плаву. Да еще книги — Саша переживал, расставаясь с ними. Перебивались от случая к случаю, а так — на мели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33