Она внезапно оказалась рядом со мной, встала на колени, ощупала меня и с ужасом обнаружила входное отверстие, которого было не видно сквозь теплую куртку, и выходное отверстие на спине, значительно больше первого. Обе раны сильно кровоточили.
— Боже мой! — воскликнула она, совершенно ошеломленная.
Банан подошел посмотреть, и я понял по их лицам, что теперь они все знают, и объяснять уже больше ничего не надо.
Помрачневший Банан отошел, снял трубку, лихорадочно полистал справочник и набрал номер.
— Да, — говорил он. — Да, срочно. В человека стреляли. Да, я сказал «стреляли»... В грудь... Да, жив... Да, в сознании... Нет, пуля застрять не могла. — Он дал адрес дома и коротко объяснил, как доехать. — Да не задавайте вы дурацких вопросов. Скажите им, пусть оторвут задницу...
Да-да, очень серьезное, бога ради, не тратьте времени... Имя? Мое?! Господь всемогущий! Джон Фрисби.
Он гневно швырнул трубку и сказал:
— Они хотят знать, обращались ли мы в полицию. Им-то какое дело?
Я не мог заставить" себя сказать ему, что обо всех огнестрельных ранениях полагается сообщать в полицию. Мне уже становилось трудно дышать.
Однако единственное, что я мог выдавить, стоило того.
— Пистолет... — проговорил я. — В полиэтиленовый пакет не кладите... Конденсат смывает отпечатки...
На лице у Банана появилось изумление. Видимо, он не понимал, что я сказал это сейчас, потому что вскоре уже совсем не смогу говорить. Мне становилось все хуже. Все тело сделалось холодным и липким, на лбу выступил пот. Я кашлянул и вытер рукой красную струйку, которая вытекла изо рта. Меня накрыло волной слабости, и я обнаружил, что тяжело привалился к буфету, а потом мешком осел на пол.
— Вильям! Нет! — воскликнула Касси. Если я когда-нибудь сомневался, что она меня любит, теперь я в этом убедился. Такое бездонное отчаяние поддельным быть не могло.
— Не беспокойся... — выдавил я. И попытался улыбнуться, но, похоже, неубедительно. Я снова закашлялся, и на этот раз крови было еще больше.
Я пытался дышать на дне озера. А озеро становилось все глубже, все новые потоки вливались в него... Это происходило все быстрее и быстрее...
Очень быстро. Я не готов, подумал я. А кто готов?
Я слышал, как Банан настойчиво говорит что-то, но не мог разобрать ни слова. Сознание начало таять. Окружающий мир исчезал. «Я умираю, — подумал я. — Правда, умираю... Слишком быстро...»
Глаза у меня закрылись, потом открылись снова. Дневной свет выглядел странно. Слишком ярким. Я увидел, что лицо у Касси мокрое от слез.
Я попытался сказать «Не плачь!», но мне не хватало дыхания. Дышать сделалось почти невозможно. Откуда-то издалека все еще доносился голос Банана. У меня было ощущение, что все превращается в жидкость. Как будто тело мое тает, и глубокая подземная река выходит из берегов и уносит меня...
Последняя, смутная мысль на краю сознания: господи помилуй, я тону в собственной крови!
Глава 21
Следующим, что я увидел, было лицо Касси. Но это было не меньше, чем через сутки, и Касси не плакала, а спокойно спала. Она сидела у моей кровати, и вокруг все было белое, сплошное стекло и хром, и много-много ламп.
Реанимация и все такое.
Несколько часов я приходил в себя. Сперва почувствовал боль, которой сначала не ощущал, потом увидел трубки, снабжающие разными жидкостями ком глины, именуемый моим телом, потом услышал голоса, которые говорили о том, как мне повезло, что я здесь; что я умер и все-таки жив.
Я благодарил их всех, и благодарил искренне. Благодарил Банана, который, видимо, подхватил меня и на моей собственной машине на скорости сто миль в час отвез в Кембридж, потому что так было быстрее, чем дожидаться «скорой».
Благодарил двух хирургов, которые, похоже, трудились весь день и половину ночи, очищая и зашивая мое правое легкое и препятствуя крови вытекать из раны с той же скоростью, с какой в мою вену накачивали новую.
Благодарил сиделок, которые ловко возились со сложными приспособлениями, и заочно благодарил доноров, которые отдали мне свою кровь.
Благодарил Касси за то, что она любит меня и что она сидела рядом со мной все время, пока врачи ей позволяли.
Благодарил судьбу за то, что смертоносный кусок металла миновал сердце. Благодарил всех, кого только мог, за все, что мог придумать, так был рад, что остался в живых.
Длинные повторяющиеся видения, что являлись мне в беспамятстве, растаяли, ушли, перестали быть живой реальностью. Я перестал видеть Дьявола, который ходил вокруг меня тихо, но неумолимо, выжидая, чтобы похитить мою душу. Он ушел, Падший Ангел, Дьявол с лицом Анджело, с желтым лицом, окруженным седеющими волосами, и двумя черными дырами вместо глаз. Исчез Враг.
Я снова вернулся в легкомысленный и радостный реальный мир, где существовали вот эти трубки, а не воплощения Зла.
Я не говорил о том, как близок я был к смерти, потому что они сами говорили мне об этом каждые пять минут. Я не говорил, что заглянул в пространства вечности и видел там Тьму кромешную и понял, что она имеет смысл и облик. Видения умирающих и вернувшихся с порога смерти всегда подозрительны. Анджело был живой человек, а не Дьявол, не воплощение, не дом и не ходячая оболочка. Это бред, нарушение функции мозговых клеток заставили меня перепутать одно с другим и принять другого за Того, Одного. Я ничего не говорил, сперва боясь, что меня высмеют, а потом — оттого, что чувствовал, что и впрямь ошибся и что все эти видения были всего лишь... видениями.
Обычными видениями.
— Где Анджело? — спросил я.
— Врачи говорили, что тебе нельзя переутомляться.
Я посмотрел на лицо Касси, внезапно ставшее скрытным.
— Я все равно лежу, падать мне некуда, — сказал я. — Так что выкладывай.
— Ну, — неохотно ответила она, — он здесь...
— Здесь?! В этой больнице?
Она кивнула.
— В соседней палате.
— Но почему? — ошеломленно спросил я. — Он разбил машину. — Она с тревогой взглянула на меня, видимо боясь, что я снова потеряю сознание, но потом успокоилась. — Он налетел на автобус миль за шесть отсюда.
— После того как он убежал от нас?
Она кивнула.
— Его привезли сюда. Его принесли в реанимацию, пока мы с Бананом сидели и ждали. Мы просто глазам своим не поверили.
Значит, еще не кончено... Я прикрыл глаза. Это никогда не кончится.
Куда бы я ни шел, Анджело последует за мной повсюду. Наверно, даже в могилу.
— Вильям! — беспокойно окликнула меня Касси.
— М-м?
— Ох. Я подумала...
— Нет-нет, все в порядке.
— Он был на грани смерти, — продолжала она. — Как и ты. Он до сих пор в коме.
— А что у него?
— Травма черепа.
За следующие несколько дней я постепенно узнал, что работники больницы не могли поверить, когда Банан с Касси сказали им, что Анджело — тот самый человек, который в меня стрелял. Они так же долго и упорно боролись за его жизнь, как и за мою, и, видимо, в реанимации наши койки стояли рядом, пока Касси не сказала им, что, если я очнусь и увижу его рядом, у меня будет инфаркт.
Полиция, видимо, указала на то, что, если Анджело очнется первым, он может захотеть меня добить. И теперь Анджело лежал без сознания в соседней палате, под неусыпным оком констебля.
Странно было думать, что он здесь, так близко. Странно и неприятно. Я даже не думал, что это так на меня подействует, но каждый раз, как отворялась дверь, сердце у меня так и подпрыгивало. Разум говорил, что Анджело не придет, не может прийти. А подсознание все равно боялось.
Удивительно, как быстро исцеляется тело! С меня сняли трубки; я начал поворачиваться на бок; вставать на ноги; ходить — и все это за неделю. Конечно, я передвигался еще с трудом, и рана побаливала, но я явно ожил. Анджело, похоже, тоже становилось лучше. Он потихоньку выкарабкивался из бездны. Он открывал невидящие глаза, реагировал на внешние раздражители.
Я слышал об этом от сиделок, от уборщиц, от сестры, которая делала уколы. И все они с любопытством смотрели на меня, выжидая, как я к этому отнесусь. Первой пикантность ситуации отметила местная газетка, потом история попала в центральные газеты, и констебли, которые дежурили у постели Анджело, постепенно сделались разговорчивее.
От одного из них я узнал, что Анджело потерял контроль над машиной на развороте и что целая толпа людей, ожидавших на остановке, видела, как он врезался в автобус, словно не мог повернуть баранку, что в любом случае он ехал слишком быстро и что люди видели, как он поначалу смеялся.
Слышавший все это Банан решительно сказал:
— Он разбился потому, что ты сломал ему запястье.
— Да.
Он глубоко вздохнул.
— Наверно, полиции следует это знать...
— Я тоже так думаю.
— Они тебя не тревожили?
Я покачал головой.
— Я сам рассказал им все как было. Они все записали. Никто ничего не сказал.
— Они забрали пистолет, — Банан улыбнулся. — Пакет был бумажный.
Через двенадцать дней я выписался из больницы. Я медленно прошел мимо двери палаты Анджело, но внутрь заходить не стал, хотя и знал, что сознание вернулось к нему еще не полностью и он даже не заметит, что я здесь. Несчастья, которые он причинил мне и Касси, быть может, и миновали, но шрамы на моем теле были еще слишком свежи, чтобы я мог забыть о них.
Да, я его ненавидел. И, возможно, боялся. И уж конечно, мне не хотелось видеть его, ни сейчас, ни впредь.
В следующие три недели я бродил по дому, занимался бумажной работой, с каждым днем чувствовал себя все лучше, так что мне удалось убедить Банана отвезти меня на тренинг — самому мне водить машину пока не доверяли. Касси вернулась на работу. Сломанная рука стала воспоминанием. Кровь с ковра в гостиной почти отмыли, бейсбольную биту убрали в чулан. Короче, жизнь более или менее вернулась в нормальную колею.
Из Калифорнии приехал Люк, посмотрел жеребят, познакомился с Касси, выслушал Сима, Морта и двух беркширских тренеров, навестил Уоррингтона Марша и улетел в Ирландию. Он, а не я приобрел в Боллсбридже Оксидайза и отправил жеребчика Донавану, чем до некоторой степени загладил раны, нанесенные самолюбию ирландца.
Перед тем как вернуться домой, он еще раз ненадолго заехал в Ньюмаркет, пришел ко мне домой, выпить рюмочку виски перед обедом.
— Ваш год почти кончился, — заметил он.
— Да.
— Понравилось?
— Очень.
— Еще хотите?
Я поднял голову. Целую минуту мы молча смотрели друг другу в глаза.
Ни он, ни я не сказал, что Уоррингтон Марш уже никогда не оправится настолько, чтобы вернуться к прежней работе. Дело было не в этом. Постоянная работа... рабство...
— Еще на год, — сказал Люк. — Не навсегда.
И снова наступило молчание. Наконец я сказал:
— Хорошо. Еще год.
Он кивнул, допил свое виски. Мне показалось, что про себя он улыбается. У меня было предчувствие, что через год он снова явится и предложит то же самое. Еще один год. Каждый год — новый контракт. Дверца клетки будет открыта, но птичка никуда не денется. «Ну что ж, — подумал я, — останусь пока, а там видно будет...»
Когда Касси вернулась домой, она была очень довольна.
— Морт ему сказал, что будет в отчаянии, если ты уйдешь.
— В самом деле?
— Ты ему нравишься.
— А Донавану не нравлюсь, — сказал я.
— Ну, на всех не угодишь! — сказала Касси. Да, это верно. И без того все было прекрасно. Но тут позвонили из полиции и попросили меня встретиться с Анджело.
— Нет, — ответил я.
— Это естественная реакция психики, — спокойно сказал мой собеседник. — Но я все же хотел бы, чтобы вы выслушали.
Он долго уговаривал меня, мягко опровергая все мои возражения, и в конце концов я неохотно согласился.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Значит, в среду после обеда.
— Через два дня?!
— Мы пришлем за вами машину. Вы ведь, наверно, еще не можете ездить сами?
Я не стал возражать. Я мог водить машину на небольшое расстояние, но быстро уставал. Врачи утешали меня, что через месяц я уже буду бегать.
— Заранее спасибо, — сказал мой собеседник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43