Можешь спросить у Кэри.
Кен посмотрел на труп.
— Одному Богу известно, что об этом скажет Кэри.
— Если бы он соображал, то давно бы предположил возможность отравления, — этими словами Белинда дала мне понять, что излишний мелодраматизм здесь неуместен.
Кен очень прохладно отнесся к этой версии.
— Но в прошлый раз, когда нашли мертвой лошадь Фитцуолтера, все анализы показали отрицательный результат. Никакого яда. Мы потратили уйму денег на специализированную лабораторию, и все бесполезно.
— Попробуй еще раз.
Он молча натянул перчатки и несколькими шприцами попытался взять кровь из разных участков туши.
— А ну-ка, повтори, как можно дать лошади атропин?
— В виде укола или подмешать в пищу. Но атропин тут ни при чем.
— Все равно, проверь, что она ела. Он кивнул:
— А что, не лишено смысла. И воду. Белинда, принеси, пожалуйста, две стеклянных колбы с притертыми пробками. Поищи их в ящике над шкафчиком для лекарств.
Белинда молча вышла — по долгу службы ей часто приходилось выполнять чьи-нибудь указания. Кен покачал головой и что-то промямлил о скорости разложения крови после смерти.
— И жеребенок, — прибавил он с тяжелым вздохом. — Все впустую.
— А что делать с иглой, которую ты вырезал из ее кишки?
— Бог ее знает. Почему ты спрашиваешь? Какое это теперь имеет значение?
— Если это вспомнит Винн Лиз, то имеет.
— Но он же не вспоминает.
— Согласен, — сказал я, — но, если он сам затолкнул иглу ей в глотку, он может поинтересоваться… В конце концов, он может просто спросить в один прекрасный день.
— И это послужит доказательством того, что он хотел смерти кобылы и делал все, чтобы ее убить. Возможно, он даже предстанет перед судом за жестокое обращение с животными, но я не буду биться об заклад, что его осудят. Любой ветеринар в королевстве может присягнуть, что сотни кошек и собак проглатывают швейные иглы и прокалывают себе кишки насквозь.
Он начал надписывать пробирки с пресловутыми образцами крови.
— Я разделю каждый образец на две части и пошлю в две разные лаборатории, — сказал Кен. — Устрою двойную проверку.
Я согласно кивнул.
— Затем при вскрытии мы возьмем образцы тканей из ее органов, но, можешь мне поверить, опять ничего не обнаружим, как и раньше. Мы просто не знаем, что ищем.
— Не будь таким пессимистом.
— У меня есть на то причины.
Затем он вытащил из саквояжа большой ректальный термометр и замерил внутреннюю температуру, пояснив, что так легче определить время смерти. Из-за большого веса лошади сохраняют тепло часами, и время определяется почти точно.
Возвратилась Белинда с двумя подходящими склянками. В каждую она положила надписанные образцы воды из полупустого ведра и сена из полупустой сетки. Никто не усомнился, что лошадь ела и пила именно оттуда.
Следом за Белиндой прибежал Скотт, и, лицезрев развернувшуюся перед ним картину, не смог сдержать чувств. Это была смесь разочарования, ярости и страха, что вину возложат на него. Во всяком случае, именно так мне показалось.
— Я перевел ее в стойло, дал свежей воды и соломы, и она чувствовала себя превосходно. Питер подтвердит. Она не должна была умереть.
Тем не менее она умерла.
Кен стянул перчатки, покончил с упаковкой образцов крови, закрыл саквояж и выпрямился во весь рост.
— А кто ухаживает за нашим дневным пациентом? Скотт, проверь немедленно. Белинда, поставь капельницу в боксе интенсивной терапии. Мы скоро переведем его оттуда, и Скотт будет наблюдать за ним весь вечер. Его ни в коем случае нельзя оставлять одного, даже если мне придется всю ночь просидеть на стуле у его двери. — Он дико посмотрел на меня. Несмотря на внешнюю решительность, он был совсем разбит. — Мне нужно сообщить об этом Кэри.
Я пошел в офис вместе с ним и был свидетелем рокового телефонного разговора. Кэри выслушал новости на другом конце провода, не проронив ни слова. Ни ярости, ни раздражения. Тишина.
Кена это встревожило.
— Алло, Кэри! Вы меня слышите? Как оказалось, он все слышал.
Кен сообщил, что он уже вызвал живодеров, и сказал, что настаивает, чтобы вскрытие делал посторонний ветеринар. Он также высказал мою теорию относительно яда.
Последнее предложение вызвало неожиданно бурную реакцию. Я не расслышал, в чем там дело, но понял, что Кен был смущен и обескуражен. Он принялся торопливо объяснять, что лошадь умерла по крайней мере за два часа до того, как ее обнаружила Белинда. Кен вспомнил, что в это время он сам, Кэри, Белинда, Скотт и Питер все вместе находились в операционной. И никто не может ручаться за то, что происходило снаружи.
Последовала целая серия визгливых звуков, явно выражавших неодобрение, и затем Кен сказал: «Да. Да. О'кей», — и медленно положил трубку.
— Он не верит, что кто-то убил лошадь нарочно, и говорит, что ты паникер. — Кен извиняюще посмотрел на меня. — Мне не нужно было рассказывать ему о твоих предположениях.
— Какая разница. Он приедет сюда? Кен покачал головой.
— Он собирается назначить вскрытие на завтрашнее утро и сам сообщит обо всем Винну Лизу. Слава Богу, он избавит меня от этой тяжкой миссии.
— А может, Винн Лиз уже знает.
— Господи! — воскликнул Кен.
В Лондон я мчался как угорелый, катастрофически опаздывая на свидание и позабыв о газетах. Свою проблему незнания города я решил следующим путем: выехав с шоссе М40, я сразу же остановился на многоэтажной парковке и взял такси, предоставив шоферу самому искать Дрэйкотт-авеню и ресторан «Дафниз». Такси же, как на грех, ползло, как черепаха.
Не сомневаюсь, что Аннабель приехала вовремя, а я опоздал на семнадцать минут. Она с важностью восседала за столиком. Перед ней стоял бокал вина.
— Извини, — выдохнул я, присаживаясь напротив.
— И чем же объяснить твое опоздание?
— Погибла лошадь. За сто миль отсюда. Не мог поймать такси. Пробки на дорогах.
— Что ж, сойдет. — Ее маленький ротик скривился. — Постой, какая лошадь?
Я с жаром пустился в объяснения.
— А тебя это волнует? — заметила она, дослушав мой рассказ до конца.
— Ты знаешь, да. Однако… — Я затряс головой, как бы отгоняя от себя грустные мысли. — Кстати, твои восточные друзья уже уехали?
Она ответила, что да. Мы просмотрели меню и сделали заказ. Я, окинув взглядом зал, остановил свое внимание на ней.
Она опять была одета в черно-белой гамме: черная юбка и свободная черно-белая блуза с помпончиками вместо пуговиц сверху донизу. Короткие вьющиеся волосы казались невесомыми и разлетались при малейшем движении, очень умеренный макияж и бледно-розовая губная помада. Я не знал, был ли это ее повседневный вид, или же она принарядилась для встречи со мной, но мне определенно нравилось то, что я видел.
Как и в Стрэтфорде, она напустила на себя слегка равнодушный вид, но, в общем, была дружелюбна. Я подумал, что удивление, застывшее в ее огромных глазах, было своего рода препятствием для слишком назойливых ухажеров.
В узком зале ресторана яблоку было негде упасть. Официанты сновали в толпе, предусмотрительно подняв подносы повыше.
— Нам еще повезло, что мы получили столик, — оглядевшись вокруг, прокомментировал я.
— Я его заранее заказала. «Действенность связей с общественностью», — подумал я, улыбнувшись.
— Я не представляю себе, где нахожусь. Совсем заблудился в Лодоне.
— Сразу за Фулхем-Роуд, меньше мили от Хэрродса. — Склонив голову набок, она изучающе смотрела на меня. — Ты что, в самом деле ищешь себе жилье?
Я кивнул.
— Уже три недели. Я приступил к работе в Уайтхолле. Что мне делать, если я ничего не найду?
— Ты пошел на повышение? Я засмеялся.
— У меня прекрасные перспективы в плане карьеры и зарплата в два раза меньше прежней.
— Не может быть! Я покачал головой.
— В Токио, помимо жалованья, мне оплачивали квартиру, еду, машину, и я получал деньги на представительские расходы. Все вместе выходило едва ли не больше моей зарплаты. Здесь же — ничего подобного. Можно сказать, что мой уровень жизни в Англии ниже. Там на меня распространялась дипломатическая неприкосновенность, даже в том случае, если меня, к примеру, хотели оштрафовать за неправильную парковку. Здесь — никакой неприкосновенности, извольте платить штраф. Между прочим, Британия — единственная страна, которая не выдает своим дипломатам специальных паспортов. Существует еще масса таких ограничений.
— Бедняжки.
— М-м-м… Поэтому мне нужно где-то преклонить голову, но чтобы это было не слишком разорительно.
— А ты бы согласился снять квартиру с кем-нибудь на двоих?
— Для начала и это сгодится.
— Я могла бы прозондировать почву.
— Буду тебе очень признателен.
Она ела щипчиками улиток. Я же, все еще не определившись в своей собственной стране, предпочел более традиционное блюдо — тосты с паштетом.
— А как твоя фамилия? — спросил я.
— Натборн. А твоя?
— Дарвин. Пишется так же, но происхождение другое.
— Наверное, тебе часто задают подобные вопросы.
— Да, частенько.
— А твой отец, он кто, водитель автобуса?
— Разве это имеет значение?
— Это значения не имеет. Мне просто интересно.
— Он тоже дипломат. А твой?
Она прожевала последнюю улитку и аккуратно отложила вилку и щипчики.
— Священник, — ответила она и внимательно посмотрела на меня, пытаясь угадать мою реакцию. Мне показалось, что именно поэтому она и затеяла все эти расспросы о профессиях. Она просто хотела сообщить мне этот факт. Мое же происхождение ее не волновало.
Я сказал:
— Обычно дочери священников — прекрасные люди.
Она заулыбалась, ее глаза сверкнули, а губы растянулись в улыбке.
— Он носит гетры, — добавила она.
— О, это уже серьезнее.
Так оно и было. Епископ легко мог стереть в порошок чувствительного маленького рядового секретаря посольства, у которого были неплохие перспективы в министерстве иностранных дел. Особенно епископ, полагавший, что ничего хорошего от министерства иностранных дел ждать не приходится. Поэтому к его дочери следовало относиться серьезно. Я подумал, что все сразу встало на свои места. Это касалось той ауры неприступности, которая витала вокруг Аннабель: она была легко уязвима для сплетен и не хотела быть объектом праздного любопытства.
— Честно говоря, мой отец — посол, — сказал я.
— Спасибо, — сказала она.
— Но это не значит, что мы не можем голыми кувыркаться в Гайд-парке.
— Нет, значит, — возразила она — Доблести отцов давят на детей, как грехи. Всегда рискуешь оказаться между молотом и наковальней.
— Это не всегда сдерживает.
— Меня — всегда, — заявила она сухо, — ради меня же самой и ради отца.
— Тогда почему же ты выбрала жокей-клуб? Она радостно улыбнулась:
— Наш старик узнал о моем существовании через своих людей и предложил мне эту работу. У них глаза на лоб повылезли, когда они увидели мои туалеты. Они до сих пор не могут это проглотить, но мы сумели договориться, потому что я знаю свою работу.
Мы приступили к морским языкам, и я спросил, нет ли в жокей-клубе специалиста по выявлению мошенничества в страховках на умерших лошадей.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Ты думаешь, что дело в этом?
— Я почти уверен. Но, не исключено, что здесь орудует какой-нибудь психопат.
Она задумалась.
— Я неплохо знаю заместителя директора отдела безопасности и могу попросить его встретиться с тобой.
— Правда? Когда?
— Подожди, пожалуйста, я закончу обед и позвоню ему.
Следствию пришлось подождать, пока Аннабель не доела рыбу и на тарелке остался один скелет, словно наглядное пособие для урока биологии.
— У тебя, наверное, толпы поклонников? Она бросила на меня удивленный взгляд.
— Иногда случается и такое.
— А в данный момент?
— Вас что, дипломатии не учат в вашем министерстве иностранных дел?
Я подумал, что заслужил эту отповедь. Куда подевался тот окольный путь, которым я так часто пользовался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Кен посмотрел на труп.
— Одному Богу известно, что об этом скажет Кэри.
— Если бы он соображал, то давно бы предположил возможность отравления, — этими словами Белинда дала мне понять, что излишний мелодраматизм здесь неуместен.
Кен очень прохладно отнесся к этой версии.
— Но в прошлый раз, когда нашли мертвой лошадь Фитцуолтера, все анализы показали отрицательный результат. Никакого яда. Мы потратили уйму денег на специализированную лабораторию, и все бесполезно.
— Попробуй еще раз.
Он молча натянул перчатки и несколькими шприцами попытался взять кровь из разных участков туши.
— А ну-ка, повтори, как можно дать лошади атропин?
— В виде укола или подмешать в пищу. Но атропин тут ни при чем.
— Все равно, проверь, что она ела. Он кивнул:
— А что, не лишено смысла. И воду. Белинда, принеси, пожалуйста, две стеклянных колбы с притертыми пробками. Поищи их в ящике над шкафчиком для лекарств.
Белинда молча вышла — по долгу службы ей часто приходилось выполнять чьи-нибудь указания. Кен покачал головой и что-то промямлил о скорости разложения крови после смерти.
— И жеребенок, — прибавил он с тяжелым вздохом. — Все впустую.
— А что делать с иглой, которую ты вырезал из ее кишки?
— Бог ее знает. Почему ты спрашиваешь? Какое это теперь имеет значение?
— Если это вспомнит Винн Лиз, то имеет.
— Но он же не вспоминает.
— Согласен, — сказал я, — но, если он сам затолкнул иглу ей в глотку, он может поинтересоваться… В конце концов, он может просто спросить в один прекрасный день.
— И это послужит доказательством того, что он хотел смерти кобылы и делал все, чтобы ее убить. Возможно, он даже предстанет перед судом за жестокое обращение с животными, но я не буду биться об заклад, что его осудят. Любой ветеринар в королевстве может присягнуть, что сотни кошек и собак проглатывают швейные иглы и прокалывают себе кишки насквозь.
Он начал надписывать пробирки с пресловутыми образцами крови.
— Я разделю каждый образец на две части и пошлю в две разные лаборатории, — сказал Кен. — Устрою двойную проверку.
Я согласно кивнул.
— Затем при вскрытии мы возьмем образцы тканей из ее органов, но, можешь мне поверить, опять ничего не обнаружим, как и раньше. Мы просто не знаем, что ищем.
— Не будь таким пессимистом.
— У меня есть на то причины.
Затем он вытащил из саквояжа большой ректальный термометр и замерил внутреннюю температуру, пояснив, что так легче определить время смерти. Из-за большого веса лошади сохраняют тепло часами, и время определяется почти точно.
Возвратилась Белинда с двумя подходящими склянками. В каждую она положила надписанные образцы воды из полупустого ведра и сена из полупустой сетки. Никто не усомнился, что лошадь ела и пила именно оттуда.
Следом за Белиндой прибежал Скотт, и, лицезрев развернувшуюся перед ним картину, не смог сдержать чувств. Это была смесь разочарования, ярости и страха, что вину возложат на него. Во всяком случае, именно так мне показалось.
— Я перевел ее в стойло, дал свежей воды и соломы, и она чувствовала себя превосходно. Питер подтвердит. Она не должна была умереть.
Тем не менее она умерла.
Кен стянул перчатки, покончил с упаковкой образцов крови, закрыл саквояж и выпрямился во весь рост.
— А кто ухаживает за нашим дневным пациентом? Скотт, проверь немедленно. Белинда, поставь капельницу в боксе интенсивной терапии. Мы скоро переведем его оттуда, и Скотт будет наблюдать за ним весь вечер. Его ни в коем случае нельзя оставлять одного, даже если мне придется всю ночь просидеть на стуле у его двери. — Он дико посмотрел на меня. Несмотря на внешнюю решительность, он был совсем разбит. — Мне нужно сообщить об этом Кэри.
Я пошел в офис вместе с ним и был свидетелем рокового телефонного разговора. Кэри выслушал новости на другом конце провода, не проронив ни слова. Ни ярости, ни раздражения. Тишина.
Кена это встревожило.
— Алло, Кэри! Вы меня слышите? Как оказалось, он все слышал.
Кен сообщил, что он уже вызвал живодеров, и сказал, что настаивает, чтобы вскрытие делал посторонний ветеринар. Он также высказал мою теорию относительно яда.
Последнее предложение вызвало неожиданно бурную реакцию. Я не расслышал, в чем там дело, но понял, что Кен был смущен и обескуражен. Он принялся торопливо объяснять, что лошадь умерла по крайней мере за два часа до того, как ее обнаружила Белинда. Кен вспомнил, что в это время он сам, Кэри, Белинда, Скотт и Питер все вместе находились в операционной. И никто не может ручаться за то, что происходило снаружи.
Последовала целая серия визгливых звуков, явно выражавших неодобрение, и затем Кен сказал: «Да. Да. О'кей», — и медленно положил трубку.
— Он не верит, что кто-то убил лошадь нарочно, и говорит, что ты паникер. — Кен извиняюще посмотрел на меня. — Мне не нужно было рассказывать ему о твоих предположениях.
— Какая разница. Он приедет сюда? Кен покачал головой.
— Он собирается назначить вскрытие на завтрашнее утро и сам сообщит обо всем Винну Лизу. Слава Богу, он избавит меня от этой тяжкой миссии.
— А может, Винн Лиз уже знает.
— Господи! — воскликнул Кен.
В Лондон я мчался как угорелый, катастрофически опаздывая на свидание и позабыв о газетах. Свою проблему незнания города я решил следующим путем: выехав с шоссе М40, я сразу же остановился на многоэтажной парковке и взял такси, предоставив шоферу самому искать Дрэйкотт-авеню и ресторан «Дафниз». Такси же, как на грех, ползло, как черепаха.
Не сомневаюсь, что Аннабель приехала вовремя, а я опоздал на семнадцать минут. Она с важностью восседала за столиком. Перед ней стоял бокал вина.
— Извини, — выдохнул я, присаживаясь напротив.
— И чем же объяснить твое опоздание?
— Погибла лошадь. За сто миль отсюда. Не мог поймать такси. Пробки на дорогах.
— Что ж, сойдет. — Ее маленький ротик скривился. — Постой, какая лошадь?
Я с жаром пустился в объяснения.
— А тебя это волнует? — заметила она, дослушав мой рассказ до конца.
— Ты знаешь, да. Однако… — Я затряс головой, как бы отгоняя от себя грустные мысли. — Кстати, твои восточные друзья уже уехали?
Она ответила, что да. Мы просмотрели меню и сделали заказ. Я, окинув взглядом зал, остановил свое внимание на ней.
Она опять была одета в черно-белой гамме: черная юбка и свободная черно-белая блуза с помпончиками вместо пуговиц сверху донизу. Короткие вьющиеся волосы казались невесомыми и разлетались при малейшем движении, очень умеренный макияж и бледно-розовая губная помада. Я не знал, был ли это ее повседневный вид, или же она принарядилась для встречи со мной, но мне определенно нравилось то, что я видел.
Как и в Стрэтфорде, она напустила на себя слегка равнодушный вид, но, в общем, была дружелюбна. Я подумал, что удивление, застывшее в ее огромных глазах, было своего рода препятствием для слишком назойливых ухажеров.
В узком зале ресторана яблоку было негде упасть. Официанты сновали в толпе, предусмотрительно подняв подносы повыше.
— Нам еще повезло, что мы получили столик, — оглядевшись вокруг, прокомментировал я.
— Я его заранее заказала. «Действенность связей с общественностью», — подумал я, улыбнувшись.
— Я не представляю себе, где нахожусь. Совсем заблудился в Лодоне.
— Сразу за Фулхем-Роуд, меньше мили от Хэрродса. — Склонив голову набок, она изучающе смотрела на меня. — Ты что, в самом деле ищешь себе жилье?
Я кивнул.
— Уже три недели. Я приступил к работе в Уайтхолле. Что мне делать, если я ничего не найду?
— Ты пошел на повышение? Я засмеялся.
— У меня прекрасные перспективы в плане карьеры и зарплата в два раза меньше прежней.
— Не может быть! Я покачал головой.
— В Токио, помимо жалованья, мне оплачивали квартиру, еду, машину, и я получал деньги на представительские расходы. Все вместе выходило едва ли не больше моей зарплаты. Здесь же — ничего подобного. Можно сказать, что мой уровень жизни в Англии ниже. Там на меня распространялась дипломатическая неприкосновенность, даже в том случае, если меня, к примеру, хотели оштрафовать за неправильную парковку. Здесь — никакой неприкосновенности, извольте платить штраф. Между прочим, Британия — единственная страна, которая не выдает своим дипломатам специальных паспортов. Существует еще масса таких ограничений.
— Бедняжки.
— М-м-м… Поэтому мне нужно где-то преклонить голову, но чтобы это было не слишком разорительно.
— А ты бы согласился снять квартиру с кем-нибудь на двоих?
— Для начала и это сгодится.
— Я могла бы прозондировать почву.
— Буду тебе очень признателен.
Она ела щипчиками улиток. Я же, все еще не определившись в своей собственной стране, предпочел более традиционное блюдо — тосты с паштетом.
— А как твоя фамилия? — спросил я.
— Натборн. А твоя?
— Дарвин. Пишется так же, но происхождение другое.
— Наверное, тебе часто задают подобные вопросы.
— Да, частенько.
— А твой отец, он кто, водитель автобуса?
— Разве это имеет значение?
— Это значения не имеет. Мне просто интересно.
— Он тоже дипломат. А твой?
Она прожевала последнюю улитку и аккуратно отложила вилку и щипчики.
— Священник, — ответила она и внимательно посмотрела на меня, пытаясь угадать мою реакцию. Мне показалось, что именно поэтому она и затеяла все эти расспросы о профессиях. Она просто хотела сообщить мне этот факт. Мое же происхождение ее не волновало.
Я сказал:
— Обычно дочери священников — прекрасные люди.
Она заулыбалась, ее глаза сверкнули, а губы растянулись в улыбке.
— Он носит гетры, — добавила она.
— О, это уже серьезнее.
Так оно и было. Епископ легко мог стереть в порошок чувствительного маленького рядового секретаря посольства, у которого были неплохие перспективы в министерстве иностранных дел. Особенно епископ, полагавший, что ничего хорошего от министерства иностранных дел ждать не приходится. Поэтому к его дочери следовало относиться серьезно. Я подумал, что все сразу встало на свои места. Это касалось той ауры неприступности, которая витала вокруг Аннабель: она была легко уязвима для сплетен и не хотела быть объектом праздного любопытства.
— Честно говоря, мой отец — посол, — сказал я.
— Спасибо, — сказала она.
— Но это не значит, что мы не можем голыми кувыркаться в Гайд-парке.
— Нет, значит, — возразила она — Доблести отцов давят на детей, как грехи. Всегда рискуешь оказаться между молотом и наковальней.
— Это не всегда сдерживает.
— Меня — всегда, — заявила она сухо, — ради меня же самой и ради отца.
— Тогда почему же ты выбрала жокей-клуб? Она радостно улыбнулась:
— Наш старик узнал о моем существовании через своих людей и предложил мне эту работу. У них глаза на лоб повылезли, когда они увидели мои туалеты. Они до сих пор не могут это проглотить, но мы сумели договориться, потому что я знаю свою работу.
Мы приступили к морским языкам, и я спросил, нет ли в жокей-клубе специалиста по выявлению мошенничества в страховках на умерших лошадей.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Ты думаешь, что дело в этом?
— Я почти уверен. Но, не исключено, что здесь орудует какой-нибудь психопат.
Она задумалась.
— Я неплохо знаю заместителя директора отдела безопасности и могу попросить его встретиться с тобой.
— Правда? Когда?
— Подожди, пожалуйста, я закончу обед и позвоню ему.
Следствию пришлось подождать, пока Аннабель не доела рыбу и на тарелке остался один скелет, словно наглядное пособие для урока биологии.
— У тебя, наверное, толпы поклонников? Она бросила на меня удивленный взгляд.
— Иногда случается и такое.
— А в данный момент?
— Вас что, дипломатии не учат в вашем министерстве иностранных дел?
Я подумал, что заслужил эту отповедь. Куда подевался тот окольный путь, которым я так часто пользовался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47