Кнут он держал в левой руке. Я успел спросить сам себя, не левша ли он. Он более или менее доказал, что нет, нанеся мне быстрый и сильный удар кулаком правой руки в область желудка.
Мне показалось, что меня лягнула лошадь. У меня перехватило дыхание, я упал на одно колено, сложившись вдвое, как парализованный.
Положение не очень улучшилось, когда сын Нэгребба водрузил свой сапог на мое склоненное плечо и буквально опрокинул меня.
Никто не возражал. Перед моими глазами возникла старая пыльная трава. Помощи ждать неоткуда.
Дыхание медленно вернулось ко мне, а вместе с ним пришла бессильная ярость, отчасти на самого себя за то, что так неосмотрительно ввязался в этот скандал. Не было никакого смысла пытаться дать сдачи младшему Нэгреббу, он бы опять меня свалил. Моим оружием были слова, а не руки. Я никого никогда не ударил даже в гневе.
Я встал на колени, потом на ноги. Нэгребб смотрел задумчиво, а его сын — с невыносимым превосходством. Оливер был безучастен. Девушка улыбалась.
Я задержал дыхание. Поборол свою злость.
— Все, я понял, — сказал я.
Не самая мудрая из реплик, как потом подумалось мне, но это все, на что я был способен в тот момент. Сын замахнулся на меня еще раз. но я был готов к этому и запястьем парировал удар. Даже этого хватило, чтобы мои пальцы онемели. Единственное, что было положительным в данной ситуации, так это то, что я ни словом не обмолвился о коллагеноразлагающих ферментах, и поэтому угроза познакомиться со шприцами, наполненными коллагеназой, отпала сама собой.
— Послушайте, — сказал я, — я писатель. Если вы не хотите, чтобы о вас написали, что ж, я получил предупреждение.
Я повернулся к ним спиной и сделал несколько шагов к машине, стараясь не шататься.
— Не вздумай вернуться, — крикнул мне вдогонку Нэгребб.
«Ни за что в твоей жизни, — подумал я. — Впрочем, в моей тоже».
Я открыл дверцу и упал на водительское место. Это оказалось очень болезненно. В момент удара я чувствовал, что мои легкие разорвались, но через некоторое время меня начала донимать боль. Ее эпицентр находился где-то в области грудины.
Они не пытались меня остановить. Я завелся, объехал машину Оливера и поехал вниз прямо по дороге, переживая свое позорное поражение. «Никогда не вступай в бой без щита и оружия», — подумал я.
Подъехав к Тетфорду, я остался сидеть в машине, и Кен вышел узнать, в чем дело.
Он нагнулся и заглянул в опущенное окно.
— Что случилось? — спросил он.
— Ничего особенного.
— Нет, случилось.
Я вздохнул. Поморщился от боли. Криво улыбнулся. Ткнул пальцем в свою диафрагму:
— Сын Нэгребба нокаутировал меня в солнечное сплетение.
Он рассердился.
— Я же говорил тебе не ездить туда.
— Да, говорил, но я поехал. Сам виноват.
— Но почему? Почему он тебя ударил?
— Я спросил об остром воспалении копыта. Кен был в шоке.
— Ты в своем уме?
— М-м-м… Но ответ был содержательным. Кстати, там же был и Оливер, он осматривал растяжение связок у лошади. Его вызвал Нэгребб.
— А он сам там был?
— Да. А также свирепая рыжеволосая девица, которой ужасно понравилось, когда сын Нэгребба меня побил. Они все были на выгуле, когда я приехал.
Кен кивнул:
— Это его дочь. Я тебя предупреждал, что сын Нэгребба — ядовитый гаденыш.
— Ты, как всегда, прав.
«Ядовитый», — подумал я. Я уже собрался было рассказать Кену о фугу, но чем больше об этом думал, тем нереальнее все казалось. Нет, не фугу. Если существовал один невидимый яд, могли существовать и другие. Нужно подождать квитанцию из «Паркуэй кемикалз».
Я выполз из машины и осторожно выпрямился. Я видел фильмы, где людей били в живот по шесть раз подряд, а они отряхивались так, будто их пощекотали перышком. Для меня же, не привыкшего к подобному обращению, один удар в живот был равен шести ударам молота для забивания свай.
— А тебе досталось, — сказал Кен обеспокоенно.
— Да ладно, как ты сказал, я же сам напросился.
Мы вошли в дом, и я попросил его не позорить меня перед Грэгом, Викки и Белиндой. Он, развеселившись, пообещал.
В пятницу утром пришло еще два ответа, но опять не из «Паркуэй кемикалз». Я позвонил туда, позвал менеджера по продажам и осведомился, отправлены ли наши копии.
— Да, конечно, — подтвердил он, — их отправили вчера.
— Большое спасибо.
Он не понимал моей спешки, а я не мог объяснить. Днем раньше или днем позже — он не видел никакой разницы. Пришлось запастись терпением. Ужасно.
Я позвонил Кену и сообщил, что пришло еще два ответа от поставщиков. Он сказал, что сейчас же приедет.
Войдя, он тут же справился о моем здоровье.
— Уже лучше, — ответил я. — Итак, что мы имеем сегодня?
Кен перечитал две пачки счетов шестимесячной давности. Он кивал, поднимал брови, опять кивал.
— Ничего необычного, — прокомментировал он первую пачку.
Но вторая пачка не оставила его таким равнодушным.
— Боже мой, ты только посмотри! — воскликнул он.
Он подтолкнул мне бумаги через кухонный стол, тыча дрожащим пальцем в какую-то графу.
— Инсулин! Мы заказывали инсулин! Я не могу в это поверить.
— Кто конкретно заказывал? Он нахмурился:
— Бог его знает. У нас в штате нет фармацевта, потому что практика не такая уж… то есть, я хотел сказать, была не такая уж и большая. Мы сами готовили многие фармацевтические препараты. Этим часто Скотт занимался. Да и любой из нас. Когда мы использовали или брали что-то, мы всегда записывали, что мы берем. Там есть специальная графа для указания производителя, если только это не физрастворы, анальгетики и всякие препараты для повседневных нужд, которые мы получали отовсюду. Секретарша заносила весь список в компьютер и автоматически повторяла заказ, когда запасы подходили к концу, если мы не делали предупредительной записи.
— Значит, любой из вас, — спросил я, — мог записать инсулин как уже использованный, а секретарша бы автоматически заказала его опять?
— Господи! — в страхе воскликнул он.
— Когда посылки прибывают, кто их приносит?
— Одна из секретарш оставляет посылки в аптеке. Любой из нас распаковывает их и расставляет содержимое по полкам. У большинства лекарств, которые часто используются, на полках есть постоянные места, например, у мазей и вакцин. Все редкие и опасные вещества хранятся в особом отделении. То есть, я хотел сказать, хранились. Я все время представляю себе нашу аптеку и забываю, что она уже больше не существует.
— Значит, если кто-то распаковал посылку с инсулином, то он положил его в особое отделение, откуда тот, кто инсулин заказал, мог бы его взять?
— Да, все чертовски просто.
Он продолжал читать и вдруг наткнулся на такое, что блокировало его дыхание не хуже, чем сын Нэгребба блокировал мое.
— Какой ужас, — подавленно сказал он. — Мы заказывали коллагеназу.
— Кто заказывал?
— Не могу сказать. — Он покачал головой. — После того как секретарша занесет список в компьютер, она в качестве меры предосторожности уничтожает всю бумагу, чтобы никто не мог достать ее из мусорного ведра и использовать информацию, чтобы заказать лекарства для себя. Нам приходится соблюдать осторожность с наркотиками и амфетаминами, и с такими ингредиентами, как, например, ЛСД.
— Секретарша знает, кто из вас что заказывал? Он кивнул:
— Она знает наши подписи. Мы всегда расписываемся за то, что используем. Если же нет — она нас спрашивает.
— Мне кажется, она может не помнить, кто заказал инсулин и коллагеназу.
— Можно у нее спросить. — Он взглянул на списки. — Инсулин был заказан шесть месяцев назад. Так… А лошадь Винна Лиза умерла в сентябре прошлого года, как раз после того, как мы получили инсулин. Здесь и думать не о чем.
— А коллагеназа?
Он посмотрел на дату.
— То же самое. Ее сюда доставили через несколько дней после того, как лошадь Нэгребба напоролась на кол. — Он удивленно закатил глаза. — Нарочно так лошадь не травмируешь.
— Как долго заказы обычно идут по почте?
— Недолго. Примерно пару дней, особенно если мы посылаем специальный счет с пометкой «срочно».
— Думаю, в течение недели, прошедшей между травмой лошади и разрывом связок, лошадь была застрахована как здоровая, и срочно заказана коллагеназа.
Кен потер лицо. Я сказал:
— А что, если предположить, что к кому-то попал написанный на бумаге заказ фирмы на инсулин и коллагеназу и что там было указание переслать вещества по какому-нибудь частному адресу? Я же получил все эти конверты.
— Ни одна из этих компаний не отправит ни одно вещество никуда, кроме как в офис фирмы. Они бы никогда так не сделали. Существуют строгие правила.
Я вздохнул. Не очень-то далеко мы продвинулись, за исключением того, что с каждым медленным шагом становилось все яснее, что кто-то использует фирму для прикрытия собственного мошенничества.
— А все ветеринарные клиники заказывают лекарства точно так, как и вы?
— Не думаю. У нас свои странности. Но до нынешнего момента это было удобно и не создавало никаких хлопот.
— А как насчет атропина?
— Мы все время его используем после операции на глазах, чтобы расширить зрачок. И вполне естественно, что он в малых дозах присутствует в заказах то там, то здесь.
Словно повторяя вчерашний день, я добрался до телефона и позвонил офицеру Рэмзи.
— Что на этот раз? — немного нетерпеливо спросил он.
— Ответы из фармацевтических компаний. Короткая пауза и затем:
— В три часа сегодня днем в офисе клиники.
— Хорошо, — ответил я.
Мне пришлось одному встречаться с ним, поскольку Кен, что бы ни говорили злые языки, разносящие сплетни по округе подобно осиному рою, отправился на вызов к постоянному клиенту, тренеру скаковых лошадей, который хотел взять анализ крови у нескольких своих перспективных подопечных. Они с Оливером, как сказал Кен, были по уши заняты этой процедурой.
Офицер, казалось, тоже приехал один — его машина на стоянке была единственной. Я припарковался рядом и через всю стоянку прошел в пустынное здание: ни собак, ни кошек, ни врачей. Рэмзи ждал меня в офисе, открыв двери связкой ключей, не меньшей, чем у Кена. Его редеющие волосы растрепал ветер. Он больше чем когда бы то ни было казался здесь лишним.
Мы сели за стол, я отдал счета и объяснил важность инсулина и коллагеназы и способ, которым их можно заказать.
Он моргнул.
— Повторите, пожалуйста.
После моего повторного изложения он задумался.
Я подробно рассказал ему о цыганской игле и упомянул теорию Броуза относительно отцовства мертвого жеребенка.
Он опять моргнул и сказал:
— Вы хорошо поработали.
— Я обязан восстановить репутацию Кена.
— Гм. И вы мне для того все это сейчас рассказываете, — в обычной для себя грубоватой манере сказал он, — что, если я обнаружу, кто убивал лошадей, я узнаю, кто убил Скотта Сильвестра?
— Да.
— Вы сказали, что эта коверная игла, запутавшаяся в куске кишечника, находится у вас и что вы отправили образцы волос кобылы, жеребенка и жеребца протестировать на соответствие ДНК?
Я кивнул.
— Что еще? — спросил он.
— Атропин, — сказал я и повторил суждения Кена.
— Что-нибудь еще?
Я колебался. Он попросил меня продолжить. Я сказал:
— Я видел или был с визитом у владельцев или тренеров всех подозрительно умерших лошадей. Я хотел почувствовать, попытаться узнать, виновны они или нет. Выяснить, имеют ли они отношение к смерти собственных лошадей.
— И что?
— Двое виновны, один — точно нет, один — может быть, возможно, и еще один, но он этого не понимает.
Он осведомился о последнем, и я рассказал ему о старике Макинтоше с его видениями и провалами в памяти.
— Он помнит, — сказал я, — порядок, в котором скаковые лошади стояли раньше в свободных стойлах на конюшне. Он повторил их имена наизусть, как детскую считалочку. Он сказал, что шестой был Виндермэн. И действительно, одну из лошадей, у которой начались колики из-за атропина, содержали в стойле номер шесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47