Никогда раньше я не попадал в подобную ситуацию. «Можно только догадываться, — подумал я, — как бы чувствовал себя человек, вернувшись на полвека назад, в то время, когда мои родители были детьми, время, которое миллионы людей еще очень хорошо помнят».
Мама рассказывала, что тогда зимой все дети отмораживали себе носы и щеки. Но я не мог себе представить, как это — ходить с отмороженным кончиком носа.
Я купил виски для Грэга, газеты, кое-какие предметы домашнего обихода и поспешил вернуться в коттедж Тетфорд, где все оставалось без изменений.
Грэг дремал, но, когда я приехал, проснулся и вышел в холл, дрожа от холода. При виде виски он заметно оживился, прошел за мной в кухню и наблюдал, как я раскладываю продукты.
— Ну вот, теперь у вас все есть, — сказал я, закрывая холодильник.
Он вдруг встревожился:
— Но вы ведь останетесь?
— Видите ли… Нет.
— Но… — в его голосе слышалось неподдельное огорчение. — Я понимаю, вы и так много для нас сделали, но прошу вас… Еще на одну ночь.
— Грэг…
— Прошу вас. Ради Викки. Пожалуйста. Было ясно, что и ради него тоже. Я мысленно вздохнул. Я успел к ним привязаться и подумал, что могу остаться на одну ночь здесь, а уж с утра начну мое новое знакомство с Глостерширом. Итак, в очередной раз, вопреки мнению моего кишечника, я сказал «да».
Викки проснулась в полседьмого вечера, и мы услышали, как она спускается вниз, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку и жалуясь, что они такие скользкие.
Виски к тому времени в бутылке поубавилось, мы с Грэгом успели прочесть все газеты и разобраться, как работает телевизор. Мы сидели и слушали новости, которые были сплошь и рядом о смерти. Подумать только, сколько существует разных способов умереть!
Белинда так и не позвонила.
Тем не менее в семь часов подъехала машина, и вошла доченька собственной персоной. Как и в прошлый раз, она была преисполнена не столько любви и нежности, сколько желания покомандовать. Теперь, правда, она притащила с собой своего нареченного.
— Мать, ты виделась с Кеном два или три года назад, помнишь?
— Да, дорогая, — деликатно ответила Викки, хотя накануне сказала мне, что совершенно его не помнит. Она подставила щеку для поцелуя и после едва заметной паузы все-таки его получила.
— А это Грэг, — продолжала Белинда. — Получается, что он мой отчим, — она издала короткий смешок. — Так странно иметь отчима после всех этих лет.
— Очень приятно, — вежливо сказал Кен, — Рад с вами познакомиться, сэр.
Грэг одарил его своей американской улыбкой и объяснил, как приятно, что его привело в Англию такое счастливое событие.
В тот момент Кен едва ли походил на счастливого жениха. Каждый его жест выдавал волнение — не обычное нервное напряжение, которое может испытывать человек при встрече с родителями своей будущей жены, а целый букет страхов и опасений, слишком сильных, чтобы их можно было скрыть.
Угадывалось что-то норвежское в форме его головы, в бледно-голубых глазах и белокурых волосах, уже довольно редких. А вообще он был высоким, стройным, жилистым, как бегун на длинные дистанции, лет сорока, и, на мой взгляд, внешность его полностью соответствовала— его профессии.
— Простите, не запомнила, как вас зовут, — обратилась ко мне Белинда. Было ясно, что она совершенно не расстроена этим обстоятельством.
— Питер Дарвин.
— Ах да, — она кивнула Кену, — мамин помощник.
— Очень приятно, — он небрежно пожал мою руку, — Кен Макклюэр.
Имя казалось таким знакомым.
— Кении?
— Нет, Кен. Кении — мой отец.
— Ага.
Никто не заметил, но цепочка воспоминаний на мгновение забросила меня куда-то в область подсознания. Кении Макклюэр. Я слышал что-то о Кении Макклюэре. Но что? Какое-то далекое воспоминание…
Он покончил с собой.
Внезапно я вспомнил ощущение любопытства, которое испытывал в далеком детстве, когда впервые узнал, что люди, оказывается, могут себя убивать. Мне было интересно, как они это делают и что при этом чувствуют.
Кении Макклюэр работал ветеринаром на Челтенхемском ипподроме. Я помнил, что несколько раз объезжал с ним беговую дорожку в его «Ленд-ровере», но сейчас никак не мог представить, как он выглядел.
Кен по случаю встречи попытался приодеться: натянул костюм, рубашку и галстук, но вот с туфлями дал маху, один был черный, а другой — коричневый. Белинда пришла в синем шерстяном платье до середины икр и все в том же жакете бледно-оливкового цвета. И так как она сама попыталась принарядиться, то критично отнеслась к Викки, которая этого не сделала.
— Мама, ты выглядишь, как будто спала в этой одежде.
— Да, дорогая, это действительно так.
Белинда повела ее наверх, чтобы переодеть во что-нибудь не такое мятое, а Грэг тем временем предложил Кену немного выпить.
Кен с сожалением посмотрел на бутылку.
— Пожалуй, не стоит, — сказал он. — Я за рулем, так что…
Короткая пауза. На мгновение между ними образовался вакуум. Они смотрели друг на друга, не зная, как продолжить разговор.
— Белинда рассказала нам, — нашелся наконец Грэг, — что сегодня у вас случилось несчастье с лошадью.
— Она погибла. — Кен наглухо, чугунной крышкой, закрыл котел с бурлящими в нем треволнениями сегодняшнего дня, но напряжение все же просочилось в его речевом стаккато. — Я не смог спасти ее.
— Мне очень жаль, правда.
Кен кивнул. Его бледно-голубой взгляд обратился на меня.
— Я немного не в себе сегодня. Забыл, как вас зовут.
— Питер Дарвин.
— Ах да. Родственник Чарлза? —Нет.
Он изучающе смотрел на меня.
— Вас, наверное, и раньше спрашивали об этом?
— Пару раз.
Его интерес ко мне иссяк, однако мне подумалось, что при других обстоятельствах мы бы с ним нашли больше точек соприкосновения, чем он с Грэгом. Но Кен тем не менее старался:
— Белинда говорила, что вас ограбили, сэр, вас и… э-э… маму.
При воспоминании о недавних событиях Грэг переменился в лице и предоставил Кену краткий отчет о случившемся. Тот в ответ изобразил негодование и посочувствовал:
— Как вам не повезло!
Он говорил с глостерширским акцентом, не сильным, но заметным. Если попробовать, я бы тоже мог легко вспомнить это наречие, хотя давно сменил его на итонский английский, переняв его у отчима. Он сразу сказал, что у меня есть способности к языкам, и заставил меня выучить французский, испанский и русский, еще когда я был подростком. «Это самый подходящий возраст для изучения языков, — говорил он. — Я пошлю тебя в английскую школу поучиться два последних года, чтобы ты мог поступить в университет, но, чтобы стать настоящим полиглотом, языки нужно учить там, где они считаются родными».
Один за другим я всосал в себя французский — в Каире, русский — в Москве, испанский — в Мадриде. Отчим упустил из виду японский, но это скорее промах министерства иностранных дел, которое не направило его в соответствующую страну.
Наконец появились Викки и Белинда. На этот раз Викки была в красном. Мы решили отправиться куда-нибудь разлечься.
Кен ехал впереди и показывал дорогу к маленькой провинциальной гостинице, при которой был кабачок. Белинда сидела с ним рядом, а я во взятой напрокат машине снова вез Викки и Грэга, которые устроились вместе на заднем сиденье, из-за чего Белинда сделала вывод, что «помощник» значит «шофер». Когда, придя в бар, я поддержал предложение Кена выпить перед обедом, она наградила меня неприязненным взглядом.
Мы разместились за небольшим круглым столиком в углу зала, плотно заставленного тяжелой дубовой мебелью. На стенах висели бра с красными абажурами. Их света едва хватало, чтобы прочесть меню. Общая атмосфера производила впечатление такого тепла и уюта, которые можно встретить только в британском пабе.
Белинда уставилась на меня поверх своего стакана:
— Мать говорит, что вы ее секретарь, но я не могу понять, зачем она наняла вас.
— Нет, дорогая, — начала было Викки, однако Белинда жестом заставила ее замолчать.
— Секретарь, водитель, помощник вообще, какая разница? — сказала она. — Теперь, пока ты здесь, я могла бы прекрасно заботиться о тебе сама. Простите за откровенность, но я не могу понять, как ты оправдываешь эти дополнительные расходы?
У Грэга и Викки отвисли челюсти. Они совершенно растерялись, и было ясно, что им ужасно неловко.
— Питер… — Викки не знала, что ответить.
— Все в порядке, — успокоил я ее, а Белинде сказал миролюбиво: — Я государственный служащий, первый секретарь в министерстве иностранных дел, ваша мать не платит мне. Я здесь только для того, чтобы поддержать ее и Грэга в течение нескольких дней, пока они не придут в себя после нападения. Мне все равно нужно было ехать в Англию, и мы решили путешествовать вместе. Мне, наверное, следовало сразу все объяснить. Прошу прощения.
Я понял, что, если просишь прощения там, где не виноват, это непременно приводит в замешательство твоего оппонента. Японцы всегда так делают. Белинда пожала плечами и жеманно скривила губки.
— Если так, простите, — сказала она, глядя в мою сторону, но не на меня конкретно, а выдерживая лишь общее направление. — Но откуда мне было знать?
— Я же тебе говорила… — начала было Викки.
— Ничего страшного, — сказал я. — Что тут у нас интересного в меню?
Белинда была хорошо осведомлена в этом плане и принялась инструктировать мать и Грэга. Мысли Кена витали неизвестно где, но он изо всех сил старался на сегодняшний вечер отогнать мрачное настроение, и в некоторой степени ему это удалось.
— Какое вино вы предпочитаете за обедом… э-э-э… мама? — спросил Кен.
— Не называйте меня мамой, зовите просто Викки.
Он назвал ее Викки легко, безо всякого «э-э-э». Она сказала, что предпочитает красное вино. Любое. Он может выбрать сам. «Викки и Кен найдут общий язык», — подумал я, любуясь ею. За обедом Белинца немного смягчилась, и это придало особый шарм ее утонченной красоте, которая каким-то образом привлекла Кена. Грэг предложил тост за их бракосочетание.
— Вы женаты? — спросил его Кен, чокаясь с Викки.
— Пока нет.
— Подумываете об этом?
— Постольку — поскольку…
Он понимающе кивнул, а я вспомнил о молодой англичанке, с которой распрощался в Японии и которая переключила свое внимание на более крупную рыбину в дипломатическом пруду. Английские девушки — сотрудницы посольств — в основном представляли собой высококачественную продукцию престижных институтов, они были умны и, как правило, привлекательны. Союзы между ними и неженатыми дипломатами для обеих сторон делали жизнь интереснее и обычно распадались достойно, без слез. У меня были трогательные расставания в трех разных странах, и я нисколько не жалел об этом.
К тому времени, как подали кофе, отношения между Грэгом, Викки, Белиндой и Кеном приобрели те очертания, которые они и должны были сохранять в дальнейшем. Викки, как роза, которую поставили в свежую воду, ожила настолько, что ненавязчиво флиртовала с Кеном. Грэг и Кен внешне казались радушными, но не сумели избавиться от внутреннего напряжения. Белинда подавляла мать, была сдержанна с Грэгом и принимала Кена как само собой разумеющееся. В целом вполне приличный коллектив родственников.
Кен по-прежнему через каждые пять минут на мгновение предавался своим мрачным мыслям, но и не думал делиться ими. Вместо этого он рассказал о лошади, которую два года назад купил по дешевке, чтобы спасти ее от усыпления.
— Хорошая лошадка, — говорил он. — Она сломала берцовую кость, и владелец решил ее усыпить. Я сказал ему, что мог бы спасти лошадь, если бы он заплатил за операцию, но он пожалел денег. К тому же лошадь не смогла бы принимать участие в гонках еще в течение года. Владелец пришел к выводу, что нет смысла лечить животное, а выгоднее просто усыпить. Я предложил ему немного больше денег, чем он заработал бы, продав мясо на корм для собак, и он согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Мама рассказывала, что тогда зимой все дети отмораживали себе носы и щеки. Но я не мог себе представить, как это — ходить с отмороженным кончиком носа.
Я купил виски для Грэга, газеты, кое-какие предметы домашнего обихода и поспешил вернуться в коттедж Тетфорд, где все оставалось без изменений.
Грэг дремал, но, когда я приехал, проснулся и вышел в холл, дрожа от холода. При виде виски он заметно оживился, прошел за мной в кухню и наблюдал, как я раскладываю продукты.
— Ну вот, теперь у вас все есть, — сказал я, закрывая холодильник.
Он вдруг встревожился:
— Но вы ведь останетесь?
— Видите ли… Нет.
— Но… — в его голосе слышалось неподдельное огорчение. — Я понимаю, вы и так много для нас сделали, но прошу вас… Еще на одну ночь.
— Грэг…
— Прошу вас. Ради Викки. Пожалуйста. Было ясно, что и ради него тоже. Я мысленно вздохнул. Я успел к ним привязаться и подумал, что могу остаться на одну ночь здесь, а уж с утра начну мое новое знакомство с Глостерширом. Итак, в очередной раз, вопреки мнению моего кишечника, я сказал «да».
Викки проснулась в полседьмого вечера, и мы услышали, как она спускается вниз, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку и жалуясь, что они такие скользкие.
Виски к тому времени в бутылке поубавилось, мы с Грэгом успели прочесть все газеты и разобраться, как работает телевизор. Мы сидели и слушали новости, которые были сплошь и рядом о смерти. Подумать только, сколько существует разных способов умереть!
Белинда так и не позвонила.
Тем не менее в семь часов подъехала машина, и вошла доченька собственной персоной. Как и в прошлый раз, она была преисполнена не столько любви и нежности, сколько желания покомандовать. Теперь, правда, она притащила с собой своего нареченного.
— Мать, ты виделась с Кеном два или три года назад, помнишь?
— Да, дорогая, — деликатно ответила Викки, хотя накануне сказала мне, что совершенно его не помнит. Она подставила щеку для поцелуя и после едва заметной паузы все-таки его получила.
— А это Грэг, — продолжала Белинда. — Получается, что он мой отчим, — она издала короткий смешок. — Так странно иметь отчима после всех этих лет.
— Очень приятно, — вежливо сказал Кен, — Рад с вами познакомиться, сэр.
Грэг одарил его своей американской улыбкой и объяснил, как приятно, что его привело в Англию такое счастливое событие.
В тот момент Кен едва ли походил на счастливого жениха. Каждый его жест выдавал волнение — не обычное нервное напряжение, которое может испытывать человек при встрече с родителями своей будущей жены, а целый букет страхов и опасений, слишком сильных, чтобы их можно было скрыть.
Угадывалось что-то норвежское в форме его головы, в бледно-голубых глазах и белокурых волосах, уже довольно редких. А вообще он был высоким, стройным, жилистым, как бегун на длинные дистанции, лет сорока, и, на мой взгляд, внешность его полностью соответствовала— его профессии.
— Простите, не запомнила, как вас зовут, — обратилась ко мне Белинда. Было ясно, что она совершенно не расстроена этим обстоятельством.
— Питер Дарвин.
— Ах да, — она кивнула Кену, — мамин помощник.
— Очень приятно, — он небрежно пожал мою руку, — Кен Макклюэр.
Имя казалось таким знакомым.
— Кении?
— Нет, Кен. Кении — мой отец.
— Ага.
Никто не заметил, но цепочка воспоминаний на мгновение забросила меня куда-то в область подсознания. Кении Макклюэр. Я слышал что-то о Кении Макклюэре. Но что? Какое-то далекое воспоминание…
Он покончил с собой.
Внезапно я вспомнил ощущение любопытства, которое испытывал в далеком детстве, когда впервые узнал, что люди, оказывается, могут себя убивать. Мне было интересно, как они это делают и что при этом чувствуют.
Кении Макклюэр работал ветеринаром на Челтенхемском ипподроме. Я помнил, что несколько раз объезжал с ним беговую дорожку в его «Ленд-ровере», но сейчас никак не мог представить, как он выглядел.
Кен по случаю встречи попытался приодеться: натянул костюм, рубашку и галстук, но вот с туфлями дал маху, один был черный, а другой — коричневый. Белинда пришла в синем шерстяном платье до середины икр и все в том же жакете бледно-оливкового цвета. И так как она сама попыталась принарядиться, то критично отнеслась к Викки, которая этого не сделала.
— Мама, ты выглядишь, как будто спала в этой одежде.
— Да, дорогая, это действительно так.
Белинда повела ее наверх, чтобы переодеть во что-нибудь не такое мятое, а Грэг тем временем предложил Кену немного выпить.
Кен с сожалением посмотрел на бутылку.
— Пожалуй, не стоит, — сказал он. — Я за рулем, так что…
Короткая пауза. На мгновение между ними образовался вакуум. Они смотрели друг на друга, не зная, как продолжить разговор.
— Белинда рассказала нам, — нашелся наконец Грэг, — что сегодня у вас случилось несчастье с лошадью.
— Она погибла. — Кен наглухо, чугунной крышкой, закрыл котел с бурлящими в нем треволнениями сегодняшнего дня, но напряжение все же просочилось в его речевом стаккато. — Я не смог спасти ее.
— Мне очень жаль, правда.
Кен кивнул. Его бледно-голубой взгляд обратился на меня.
— Я немного не в себе сегодня. Забыл, как вас зовут.
— Питер Дарвин.
— Ах да. Родственник Чарлза? —Нет.
Он изучающе смотрел на меня.
— Вас, наверное, и раньше спрашивали об этом?
— Пару раз.
Его интерес ко мне иссяк, однако мне подумалось, что при других обстоятельствах мы бы с ним нашли больше точек соприкосновения, чем он с Грэгом. Но Кен тем не менее старался:
— Белинда говорила, что вас ограбили, сэр, вас и… э-э… маму.
При воспоминании о недавних событиях Грэг переменился в лице и предоставил Кену краткий отчет о случившемся. Тот в ответ изобразил негодование и посочувствовал:
— Как вам не повезло!
Он говорил с глостерширским акцентом, не сильным, но заметным. Если попробовать, я бы тоже мог легко вспомнить это наречие, хотя давно сменил его на итонский английский, переняв его у отчима. Он сразу сказал, что у меня есть способности к языкам, и заставил меня выучить французский, испанский и русский, еще когда я был подростком. «Это самый подходящий возраст для изучения языков, — говорил он. — Я пошлю тебя в английскую школу поучиться два последних года, чтобы ты мог поступить в университет, но, чтобы стать настоящим полиглотом, языки нужно учить там, где они считаются родными».
Один за другим я всосал в себя французский — в Каире, русский — в Москве, испанский — в Мадриде. Отчим упустил из виду японский, но это скорее промах министерства иностранных дел, которое не направило его в соответствующую страну.
Наконец появились Викки и Белинда. На этот раз Викки была в красном. Мы решили отправиться куда-нибудь разлечься.
Кен ехал впереди и показывал дорогу к маленькой провинциальной гостинице, при которой был кабачок. Белинда сидела с ним рядом, а я во взятой напрокат машине снова вез Викки и Грэга, которые устроились вместе на заднем сиденье, из-за чего Белинда сделала вывод, что «помощник» значит «шофер». Когда, придя в бар, я поддержал предложение Кена выпить перед обедом, она наградила меня неприязненным взглядом.
Мы разместились за небольшим круглым столиком в углу зала, плотно заставленного тяжелой дубовой мебелью. На стенах висели бра с красными абажурами. Их света едва хватало, чтобы прочесть меню. Общая атмосфера производила впечатление такого тепла и уюта, которые можно встретить только в британском пабе.
Белинда уставилась на меня поверх своего стакана:
— Мать говорит, что вы ее секретарь, но я не могу понять, зачем она наняла вас.
— Нет, дорогая, — начала было Викки, однако Белинда жестом заставила ее замолчать.
— Секретарь, водитель, помощник вообще, какая разница? — сказала она. — Теперь, пока ты здесь, я могла бы прекрасно заботиться о тебе сама. Простите за откровенность, но я не могу понять, как ты оправдываешь эти дополнительные расходы?
У Грэга и Викки отвисли челюсти. Они совершенно растерялись, и было ясно, что им ужасно неловко.
— Питер… — Викки не знала, что ответить.
— Все в порядке, — успокоил я ее, а Белинде сказал миролюбиво: — Я государственный служащий, первый секретарь в министерстве иностранных дел, ваша мать не платит мне. Я здесь только для того, чтобы поддержать ее и Грэга в течение нескольких дней, пока они не придут в себя после нападения. Мне все равно нужно было ехать в Англию, и мы решили путешествовать вместе. Мне, наверное, следовало сразу все объяснить. Прошу прощения.
Я понял, что, если просишь прощения там, где не виноват, это непременно приводит в замешательство твоего оппонента. Японцы всегда так делают. Белинда пожала плечами и жеманно скривила губки.
— Если так, простите, — сказала она, глядя в мою сторону, но не на меня конкретно, а выдерживая лишь общее направление. — Но откуда мне было знать?
— Я же тебе говорила… — начала было Викки.
— Ничего страшного, — сказал я. — Что тут у нас интересного в меню?
Белинда была хорошо осведомлена в этом плане и принялась инструктировать мать и Грэга. Мысли Кена витали неизвестно где, но он изо всех сил старался на сегодняшний вечер отогнать мрачное настроение, и в некоторой степени ему это удалось.
— Какое вино вы предпочитаете за обедом… э-э-э… мама? — спросил Кен.
— Не называйте меня мамой, зовите просто Викки.
Он назвал ее Викки легко, безо всякого «э-э-э». Она сказала, что предпочитает красное вино. Любое. Он может выбрать сам. «Викки и Кен найдут общий язык», — подумал я, любуясь ею. За обедом Белинца немного смягчилась, и это придало особый шарм ее утонченной красоте, которая каким-то образом привлекла Кена. Грэг предложил тост за их бракосочетание.
— Вы женаты? — спросил его Кен, чокаясь с Викки.
— Пока нет.
— Подумываете об этом?
— Постольку — поскольку…
Он понимающе кивнул, а я вспомнил о молодой англичанке, с которой распрощался в Японии и которая переключила свое внимание на более крупную рыбину в дипломатическом пруду. Английские девушки — сотрудницы посольств — в основном представляли собой высококачественную продукцию престижных институтов, они были умны и, как правило, привлекательны. Союзы между ними и неженатыми дипломатами для обеих сторон делали жизнь интереснее и обычно распадались достойно, без слез. У меня были трогательные расставания в трех разных странах, и я нисколько не жалел об этом.
К тому времени, как подали кофе, отношения между Грэгом, Викки, Белиндой и Кеном приобрели те очертания, которые они и должны были сохранять в дальнейшем. Викки, как роза, которую поставили в свежую воду, ожила настолько, что ненавязчиво флиртовала с Кеном. Грэг и Кен внешне казались радушными, но не сумели избавиться от внутреннего напряжения. Белинда подавляла мать, была сдержанна с Грэгом и принимала Кена как само собой разумеющееся. В целом вполне приличный коллектив родственников.
Кен по-прежнему через каждые пять минут на мгновение предавался своим мрачным мыслям, но и не думал делиться ими. Вместо этого он рассказал о лошади, которую два года назад купил по дешевке, чтобы спасти ее от усыпления.
— Хорошая лошадка, — говорил он. — Она сломала берцовую кость, и владелец решил ее усыпить. Я сказал ему, что мог бы спасти лошадь, если бы он заплатил за операцию, но он пожалел денег. К тому же лошадь не смогла бы принимать участие в гонках еще в течение года. Владелец пришел к выводу, что нет смысла лечить животное, а выгоднее просто усыпить. Я предложил ему немного больше денег, чем он заработал бы, продав мясо на корм для собак, и он согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47