У меня сдавило горло. Так бывало всякий раз, когда я слишком долго думал о своей дочери. Следом вспомнились слова По, произнесенные им у меня дома: «В таком случае мы с вами оба одиноки в этом мире».
Шумно выдохнув, я опустил крышку кофра и защелкнул замок.
– А у него в комнате порядок, – нехотя признался Хичкок.
Да, капитан. И этот столь милый вашему сердцу порядок кадет По обречен поддерживать еще три с половиной года. Три с половиной года ему надлежит заботиться о правильно свернутой подстилке, о мундире, застегнутом на все пуговицы, и о начищенных сапогах. И что будет ему наградой за усердие? Чин второго лейтенанта и служба в каком-нибудь заштатном гарнизоне на западной границе. Унылая, однообразная жизнь, иногда прерываемая набегами индейцев. Он и там будет писать стихи, а затем читать их туповатым офицерам, их неврастеничным женам и дохнущим от скуки дочерям. И кто знает, не начнет ли Вест-Пойнт казаться ему потерянным раем?
– Идемте, капитан, – сказал я Хичкоку. – Нам еще надо побывать у Артемуса.
Комната, где жил Маркис-младший, оказалась просторнее: двадцать пять футов в длину и девятнадцать в ширину. Первая и единственная привилегия, которой пользовались кадеты старших классов. Здесь было несколько теплее, чем у По, но обстановка показалась мне еще более убогой: подстилки в заплатках, замызганные одеяла, спертый воздух, закопченные стены. Поскольку окна комнаты выходили на запад, горы загораживали дневной свет. Даже сейчас внутри царил сумрак, и, чтобы осмотреть все углы, нам с Хичкоком пришлось чиркать спички. При их скудном свете я обнаружил сложенный телескоп Артемуса, засунутый между ведром с водой и ночным горшком. И никаких следов запретных пирушек: ни карт, ни обглоданных куриных косточек, ни трубок. Табаком в комнате и не пахло (хотя на подоконнике я заметил табачные крошки).
– Перво-наперво я всегда заглядываю в дровяной короб, – сообщил мне Хичкок.
– Ну что ж, капитан, давайте заглянем туда вместе.
В коробе лежали обыкновенные дрова. Между ними белел старый лотерейный билет компании «Ловкий счастливчик». Вытащив еще несколько поленьев, мы нашли лоскут от носового платка и полупустую пачку бразильского сахара. Все эти трофеи Хичкок складывал на пол. Я уже собирался сунуть нос в пачку, когда со стороны коридора послышался странный звук. Похоже, кто-то притронулся к замочным скобам (хотя комнаты на замок не запирались, двери были снабжены этими скобами). Следом послышался второй звук, намного тише первого.
– А знаете, капитан, похоже, нас здесь ждали.
Только сейчас солнце добралось до западных склонов гор. Оно согнало с них утреннюю голубизну. Постепенно жилище Артемуса стало наполняться желтоватым светом. Настоящим светом, который и помог мне разобраться в происходящем.
– Вас что-то настораживает? – спросил Хичкок.
Он по-прежнему был поглощен исследованием дровяного короба. Следующей находкой капитана оказался небольшой пакет, завернутый в коричневую бумагу. Хичкок торжественно протянул мне пакет, но меня сейчас больше волновала дверь. Я подергал ручку. Так оно и есть: нас заперли. Кто-то вогнал в скобы крепкий деревянный клин.
– Нам не выйти, – сказал я.
– Отойдите! – рявкнул капитан.
Отложив пакет, он подошел к двери и дважды с силой ударил ее ногой. Дверь выдержала его натиск. Еще два удара были столь же безрезультатны. Тогда мы оба принялись колошматить дверь, поочередно ударяя по ней носками сапог. Но даже сквозь этот грохот нам по-прежнему был слышен звук, раздавшийся с внешней стороны. Казалось, там шипит и трещит зажженная свеча, на фитиль которой попали капли воды.
Первым опомнился Хичкок. Капитан схватил один из кадетских кофров и запустил им в дверь. Она чуть-чуть поддалась. Воодушевленные этим слабым достижением, мы с Хичкоком предприняли совместный таран двери с помощью все того же кофра. Дверь приоткрылась, но не более чем на три дюйма. В такую щель можно было едва просунуть руку. Новый удар Хичкока – и скобы вместе с винтами полетели на пол. Дверь со скрипом распахнулась… На пороге лежал черный шар размером с небольшую дыню. К нему был прикреплен длинный пылающий фитиль. Это его шипение и треск мы слышали, сражаясь с дверью.
Хичкок схватил бомбу и в три прыжка очутился у ближайшего окна. Он распахнул створки и, удостоверившись, что внизу никого нет, швырнул черный шар во двор. Тот приземлился в траве, продолжая дымить и шипеть.
– Отойдите от окна, – приказал мне капитан.
Однако я, как и он, приклеился взглядом к бомбе. Фитиль продолжал гореть. Теперь мне казалось, что он горит чересчур медленно. Это все равно как читать чужую книгу, заглядывая через плечо владельца: ты уже давно прочитал, а он все мусолит страницу, и тебе не дождаться, когда же он ее перевернет.
Фитиль догорел и… потух. Выбросил несколько прощальных искр, и все. Никакого взрыва – только колечки дыма, тающие в холодном воздухе. И мысль, посещавшая меня не впервые: кто-то хорошо знает о нашем расследовании и не собирается этого скрывать.
Удостоверившись, что черный шар и впрямь не опаснее дыни, мы вернулись в комнату Артемуса. Капитан Хичкок нагнулся за свертком и с величайшей осторожностью, будто у него в руках была запеленатая мумия фараона, развернул коричневую бумагу.
Сердце… Когда-то бившееся и полное жизни, а сейчас густо покрытое пятнами засохшей крови, похожими на ржавчину.
Рассказ Гэса Лэндора
18
16 ноября
Покинув комнату Маркиса-младшего, мы вместе с обнаруженным сердцем отправились к Маркису-старшему. Доктор даже не спросил, где мы его нашли, в чем я усмотрел перст судьбы, избавившей нас от щекотливой ситуации. Думаю, он и сам опешил: ведь мы опять находились в палате Б-3! Только теперь вместо мертвого тела Лероя Фрая на койке лежало сердце.
Должно быть, Маркису-старшему помогла профессиональная выдержка. Доктор вел себя так, будто принимал пожилую даму, решившую избавиться от мозолей на ногах. Прищелкнул языком, откашлялся, затем протянул руки…
– Неплохо сохранилось, – наконец произнес Маркис – Должно быть, лежало в холодном месте.
– Вы правы, – сказал я, вспомнив холод в комнате Артемуса.
Доктор медленно обошел вокруг койки, поскреб подбородок и сощурил глаза.
– Что ж, я вполне понимаю, почему вы посчитали это сердце человеческим. Очень похоже, очень. Все клапаны, желудочки, артерии… точно как у человека.
Мы с Хичкоком могли лишь моргать, ожидая дальнейших его слов.
– Но вы не обратили внимания на размер. Он-то и свидетельствует против.
Доктор подсунул пальцы под бумагу и приподнял сердце, оценивая его вес.
– Этот кусок полуразложившегося мяса весит более пяти фунтов. Можно взвесить; думаю, я не слишком ошибся. Человеческое же сердце редко весит более десяти унций.
– И оно размером с кулак, – вспомнил я нашу беседу в этой палате.
– Совершенно верно, – заулыбался Маркис.
– Если оно не человеческое, тогда чье? – спросил Хичкок.
Доктор выгнул брови.
– Задача, решаемая в течение одной минуты. Для овечьего оно, пожалуй, великовато. Скорее всего – коровье. Почти уверен, что именно коровье… Знаете, джентльмены, я сейчас вспомнил свою юность, учебу в Эдинбурге. Сколько коровьих сердец я распотрошил, постигая азы хирургии. Мой учитель, доктор Хантер, любил повторять: «Если ты сумеешь найти путь к коровьему сердцу, то не спасуешь и перед человеческим».
Капитан Хичкок сидел, прикрыв глаза ладонями. Голос его звучал устало.
– Хэверстро, – повторил он. – Несомненно, это сердце оттуда. Из Хэверстро.
Я не торопился с ответом, и это задело капитана. Он убрал руки и буквально прожег меня взглядом.
– Неужели вы забыли, мистер Лэндор? Две недели назад мы читали в газете об убитых и изуродованных животных. Позвольте вам напомнить, что одним из них была корова.
– Я хорошо помню эту заметку, капитан. Ваше объяснение – одно из возможных.
Когда Хичкок сердился, он стискивал зубы и выдыхал ртом.
– Мистер Лэндор, вы можете хотя бы раз высказаться со всей определенностью? И хотя бы раз не отрицать, а утверждать?
Я вполне понимал чувства капитана. Мы сидели в его замшелом кабинете, слушая приглушенную дробь барабанов. Мы располагали неким очевидным фактом, однако он ничуть не продвинул наше расследование вперед (возможно, даже отбросил нас назад).
Ну а найденное в дровяном коробе сердце? Разве та кой улики недостаточно? Но кто докажет, что именно Артемус запихнул туда это проклятое сердце? Комнаты кадетов не запираются, и любой будущий офицер и джентльмен должен понимать: если на его стук не ответили, значит, внутри никого нет. Должно быть, полковник Тайер гордился таким порядком. Наверное, ему и в голову не приходило, что дверные скобы можно использовать для иных целей. Например, чтобы запереть нас с Хичкоком.
А бомба? Разве она не доказывает, что на нашу жизнь покушались?.. Но и с бомбой получалась какая-то чертовщина. Добыть ее, как я узнал, особого труда не составляло: пороховой склад и днем-то охранялся лишь слегка, а ночью… Хичкок нехотя признался, что ночной караул выставляется там редко. И потом, нам подложили лишь оболочку бомбы, удалив смертоносную пороховую начинку. Стало быть, убивать нас не собирались. Скорее всего, хотели попугать или предупредить.
Я продолжал свои мысленные рассуждения. Мы с Хичкоком зашли в комнату Артемуса где-то в половине одиннадцатого. Значит, кто-то видел, как мы туда входили. Кто? Сам Артемус? Нет, в этой истории у Артемуса Маркиса имелось стопроцентное алиби. С девяти утра и до полудня он находился на занятиях и вместе с Боллинджером усердно изучал тактику ведения боя силами пехоты и артиллерии. Преподаватель клятвенно утверждал, что за все время занятий оба кадета ни на секунду не отлучались из класса.
Мы с Хичкоком оказались в весьма дурацком положении: мы располагали фактами, которые нам ничего не давали. Точнее, почти ничего. Если нас заперли через несколько минут, как мы вошли в комнату Артемуса, стало быть, за нами следили. А выследить нас мог только тот, кто сам находился в расположении академии. Опрошенные часовые сообщили: с минувшего вечера никто из посторонних на территории академии не появлялся. Можно предположить, что этот человек незаметно прошмыгнул мимо караульного поста, но казармы стоят в таком месте, что утром и днем вокруг них достаточно людно.
Я понимал, что мои рассуждения напоминают сшитое наспех лоскутное одеяло, однако при всей их шаткости ясно было одно: «шутника» (или «шутников») нужно искать внутри академии.
Да, читатель, я искренне симпатизировал капитану Хичкоку и не хотел лишать его надежд. Как-никак, несчастный Фрай был первой и единственной жертвой среди кадетов. Местные газеты больше не писали о варварских издевательствах над скотом. У капитана были все основания верить, что безумец, напавший на Лероя Фрая, покинул здешние края. Конечно, можно было только посочувствовать жителям того места, куда направил свои стопы злоумышленник, однако это находилось уже за пределами круга обязанностей Этана Ал лена Хичкока.
И вдруг за считанные секунды все изменилось!
– Я только одного в толк не возьму, – растерянно сказал Хичкок. – Если в этой истории замешан Артему с, почему он так сглупил, спрятав сердце в дровяной короб? Разве он не знает, что мы регулярно осматриваем комнаты в казармах? Почему он не нашел более надежного места для своего «сокровища»?
– Если сердце в короб спрятал Артемус – это действительно странно, – согласился я.
– Вот и я говорю: в голове не укладывается.
– Но спрятать сердце между дров мог и кто-то другой.
– Зачем, скажите на милость?
– Чтобы подозрение пало на Артемуса.
Хичкок замолчал, вперившись в меня взглядом.
– Допустим, – наконец согласился он. – Тогда зачем подкладывать бомбу без порохового заряда под дверь комнаты Артемуса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72