Ледяная крупа, как истинный демократ, уравняла всех. Более того, она утихомирила всех, кроме, пожалуй, моих сапог. Они гремели, точно рыцарские латы, и мне казалось, что их лязг слышен на другом конце академической территории.
Погуляв (если это нескончаемое скольжение можно было назвать прогулкой), я вернулся в гостиницу и попробовал взяться за работу. Но работа не двигалась: я клевал носом, засыпая на несколько минут и вновь просыпаясь. Около пяти часов я вдруг очнулся от своей дремы и подбежал к окну. Я понял: меня разбудила тишина. Стук ледяной капели прекратился. За окном клубился туман. По темной ленте Гудзона скользила одинокая лодка. Я спешно оделся и вышел из номера.
Кадеты тоже повылезали из своих холодных нор и теперь строились для вечернего парада. Каждый их шаг сопровождался громким хрустом льда. В общем грохоте никто не услышал моих шагов, и я беспрепятственно добрался до Конского мыса. Даже не знаю, зачем я туда отправился. Наверное, просто потому, чтобы не сидеть сложа руки и не увязать в теоретических рассуждениях.
У меня за спиной послышались шаги.
– Это вы, мистер Лэндор? – спросил негромкий почтительный голос.
Я обернулся и увидел лейтенанта Мидоуза. Он и в прошлый раз сопровождал меня к Конскому мысу. Как и тогда, лейтенант соблюдал дистанцию в десять футов. Вид у него был такой, словно он собирался перепрыгнуть через ров.
– Добрый вечер, лейтенант, – поздоровался я. – Надеюсь, у вас все хорошо.
В его голосе послышалась знакомая мне жесткость.
– Меня за вами послал капитан Хичкок. Дело касается пропавшего кадета.
– Так что, Боллинджера нашли?
Мидоуз молчал. Наверное, ему было строго приказано говорить только необходимое, однако я принял его молчание за намек. Я почти шепотом произнес слово, которое он не имел права произносить.
– Мертвого? – спросил я.
Мидоуз продолжал молчать. Значит, я угадал.
– Его повесили?
На сей раз лейтенант отважился кивнуть.
– А его сердце? Что с…
– Да, – вдруг резко оборвал меня Мидоуз. – Сердце исчезло.
Лейтенанта пробирала дрожь – то ли от холода, то ли… он уже видел тело Боллинджера.
Над Головоломкой поднялась луна, залив мягким желтоватым светом все вокруг. Пожелтело и все лицо лейтенанта Мидоуза, а его глаза стали золотистыми.
– Похоже, вы мне не все сказали, лейтенант.
В иных обстоятельствах Мидоуз произнес бы традиционные слова: «Сэр, я не имею права об этом говорить». Но какая-то его часть хотела мне рассказать. Несколько раз он принимался говорить и тут же умолкал. Наконец, собравшись с духом, лейтенант сказал:
– Над телом кадета Боллинджера было произведено дополнительное надругательство.
Слова звучали сухо, казенно и ничего не объясняли. Мидоуз еще пытался загородиться ими… пока вдруг не понял, что загораживаться поздно.
– Кадета Боллинджера… кастрировали, – глухо сообщил лейтенант.
Мы оба молчали. Тишину нарушал лишь хруст льда под сапогами марширующих кадетов.
– Вы не проводите меня туда, где нашли тело Боллинджера? – попросил я.
– Капитан Хичкок предложил сходить туда завтра. Скоро совсем стемнеет, и будет трудно… трудно…
– Осматривать место преступления. Понимаю. А где сейчас тело Боллинджера?
– В госпитале.
– Под усиленной охраной?
– Да. «
– На какое время капитан назначил завтрашнюю встречу?
– На девять утра.
– Хорошо. Девять так девять. Осталось только узнать о месте. Где мы с ним встречаемся?
Лейтенант Мидоуз ответил не сразу, словно рылся в памяти.
– Капитан Хичкок будет ждать вас в Каменной западне, сэр.
В названии этого места не было ни капли преувеличения. Во всем Вест-Пойнте не сыщешь более жуткой дыры. Из окна гостиницы Козенса или с вершины Редутного холма хотя бы виден Гудзон. Достаточно взглянуть на реку, и чувствуешь: другой мир с его свободой совсем рядом. Но стоит очутиться в Каменной западне, как все признаки жизни начисто исчезают. Сплошные деревья, овраги, шелест ручья и холмы. Наверное, они-то и заставляют человека чувствовать свою полную оторванность. Мне рассказывали, что многие кадеты, проведя там пару часов в карауле, уже начинали сомневаться, выберутся ли они когда-нибудь из Каменной западни.
Сомнения Рендольфа Боллинджера оправдались.
Его поиски возобновились сразу же, как утихла ледяная буря. Никто не предполагал, что лед будет таять с такой же быстротой, с какой падал. В пятом часу двое солдат, направлявшихся к коменданту доложить о выполненном приказе, внезапно услышали громкий скрип. По их словам, как будто скрипела громадная дверь, у которой несколько сотен ржавых петель. Но петель на старой березе не было. Это скрипели ее ветки, сгибавшиеся под тяжестью обнаженного тела Рендольфа Боллинджера.
Труп, как и все вокруг, сильно обледенел. Теперь, когда лед начал таять, ледяной кокон стал раскачиваться на ветру и вращаться, издавая услышанный солдатами скрип.
Когда утром лейтенант Мидоуз привел меня к той березе, ее ветви успели распрямиться. Веревка (на этот раз ее оставили) успела промерзнуть и задубеть. Она висела почти вертикально, чуть-чуть отклоняясь в сторону.
Вокруг нас с деревьев слетали льдинки, похожие на куски стекла. Ярко сияло солнце. Окружающая белизна лишь усиливала его нестерпимый блеск. Единственными пятнами, позволявшими отдохнуть глазам, были кусты рододендрона. Как ни странно, на них уцелели почти все листья.
– Но почему его повесили на березе? – спросил я.
Хичкок непонимающе поглядел на меня.
– Простите, капитан, я пытаюсь понять, почему именно береза. Ведь она же сильно гнется. И ветки у нее не настолько толстые, как у дуба или, скажем, у каштана.
– Может, так было удобнее закреплять веревку. Ближе от земли.
– Вы правы. Ближе и легче.
– Да, легче, – согласился Хичкок.
По капитану было видно, что его усталость перешла в новую стадию, когда воспаляются веки и обвисают уши. Достигнув подобного состояния, человек либо стоит неестественно прямо, либо падает.
Мне хочется думать, что в то утро я был достаточно учтив с Хичкоком. В любой момент он мог вернуться к себе в кабинет и остаться наедине с собственными мыслями. Но он не уходил. Он погрузился в себя, и любой вопрос мне приходилось повторять несколько раз. Меня интересовали возможные различия в состоянии обоих тел (я имею в виду Рендольфа Боллинджера и Лероя Фрая). Услышав мой вопрос, Хичкок непонимающе уставился на меня, словно я его с кем-то перепутал. Тогда я попробовал разжевать ему смысл вопроса.
– Капитан, вы видели оба тела вскоре после их обнаружения. Как по-вашему: Боллинджер висел так же, как Фрай? Или вы сразу заметили отличия? Если да, мне очень важно знать какие.
– А-а, вот вы о чем, – наконец пробормотал Хичкок. – Нет. Здесь… – он кивнул в сторону ветвей, – я сразу заметил, что Боллинджер по сравнению с Фраем висел гораздо выше.
– Значит, ноги Боллинджера не касались земли?
– Нет. – Хичкок сдернул с головы кивер, затем надел снова. – Здесь все было не так, как в… тот раз. Над телом Боллинджера уже успели надругаться. То есть его сначала убили, затем совершили все эти варварства и только потом вздернули на березе.
– Вы исключаете, что его все-таки сперва повесили, а уже потом осквернили тело?
– Потом? Да что вы, мистер Лэндор! – Кажется, Хичкок потихоньку начал выходить из ступора. – Проделать все это на такой высоте? Почти невозможно. Тело обязательно будет раскачиваться.
Он стал тереть глаза, такие же воспаленные, как веки.
– И версия самоубийства полностью отпадает. Почему – думаю, вам и так понятно.
Капитан долго глядел на злополучную березу. У него даже рот слегка приоткрылся. Затем, очнувшись, он повернулся ко мне.
– От этого места до караульного поста Боллинджера ярдов триста, если не больше. Неизвестно, дошел ли он сюда сам и был ли вообще жив в тот момент. Его тело могли и притащить к березе. А потом еще эта буря… – Он тряхнул головой. – Попробуй найди следы. Повсюду слякоть. Все затоптано.
Хичкок наклонился к березе, опираясь рукой о ее ствол.
– Капитан, я понимаю, какой чудовищный удар нанесла вам гибель кадета Боллинджера.
Сам не знаю, зачем я приблизился и слегка потрепал его по плечу. Должно быть, тебе, читатель, знаком этот скупой жест мужского утешения. Однако Хичкок воспринял мое сочувствие совсем по-другому. Он резко отдернул плечо и повернул ко мне свое побелевшее от ярости лицо.
– Нет, мистер Лэндор! Вряд ли вы понимаете. У меня под носом убивают двоих кадетов и совершают изуверское надругательство над их телами. О причинах остается только догадываться. А мы с вами ни на шаг не приблизились к поимке этого зверя! Целый месяц прошел – и никаких результатов!
– Это не совсем так, капитан, – возразил я, по-прежнему стараясь успокоить его. – Сегодня мы все-таки ближе к его поимке, чем месяц назад. Мы постоянно сужаем круг. Возможно, это не слишком заметно, но расследование продвигается. Поимка преступника – лишь вопрос времени.
Он хмуро поглядел на меня, втянув голову в плечи. Почти не разжимая губ, Хичкок ответил:
– Рад, что вы так думаете. Я улыбнулся.
– Прошу вас, капитан, выскажитесь яснее. Взгляд Хичкока ничуть не смягчился.
– Вынужден вам сказать, мистер Лэндор, что у нас с полковником Тайером имеются серьезные замечания касательно хода вашего расследования.
– Неужели?
– Я был бы только счастлив, если бы вы прямо сейчас опровергли мои слова. По-моему, лучшего момента не придумаешь. Почему бы вам не сообщить мне, что вы нашли новые свидетельства сатанистских ритуалов? Припомните, вам ничего такого не встречалось?
– Если бы я нашел подобные свидетельства, вы с полковником Тайером давно бы знали о них.
– А может, вам удалось найти загадочного офицера, повелевшего рядовому Кокрейну уйти из палаты, оставив тело Фрая без присмотра?
– Нет, пока не удалось.
– Вы уже почти неделю занимаетесь расшифровкой дневника Фрая. Может, хотя бы там вы обнаружили какую-нибудь зацепку?
У меня напряглись мышцы вокруг глаз. Не очень хороший симптом, предвещавший конец моего терпения.
– Сейчас постараюсь вспомнить… Я узнал, в какие дни Лерой Фрай предавался рукоблудию и сколько раз. Я также узнал, что ему нравились задастые женщины. Теперь для меня не секрет, что он ненавидел утреннюю побудку, аналитическую геометрию и… вас, капитан. Что будем считать зацепкой?
– Я имел в виду…
– Вы имели в виду, что у меня нет достаточных навыков для проведения этого расследования. Возможно, его вообще не нужно было поручать мне.
– Меня смущает не ваша компетентность, а ваша лояльность, – сказал Хичкок.
Звук был настолько тихим, что поначалу мне было не понять, откуда он исходит. Потом я сообразил: это скрежещут мои зубы.
– Капитан, теперь уже я вынужден просить ваших объяснений.
Хичкок долго глядел на меня. Быть может, подбирал слова.
– Мистер Лэндор, у меня возникло подозрение…
– Какое?
– Мне вдруг начало казаться, что вы кого-то выгораживаете.
В ответ я рассмеялся. Это был единственно возможный ответ, поскольку такой нелепости я от Хичкока не ожидал.
– Кого-то выгораживаю? – переспросил я.
– Да.
Я развел руками.
– Кого?
Мой голос ударился в ветви вяза, и они загремели.
– Ну кого в вашей академии мне вдруг понадобилось выгораживать?
– Думаю, настало время поговорить о кадете По.
У меня противно засосало под ложечкой. Я передернул плечами, изобразив недоумение.
– Капитан, с какой стати нам сейчас говорить о нем?
Хичкок глядел вниз, рассматривая носки сапог.
– Насколько мне известно, По – единственный, кто открыто угрожал Боллинджеру расправой.
От него не ускользнуло удивление, пробежавшее по моему лицу. Хичкок улыбнулся. Его улыбка отнюдь не была злой. Скорее сочувственной, только очень уж искаженным выглядело это сочувствие.
– Думаете, вы были единственным, кому он поведал о своей стычке с Боллинджером?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72