Вместо шляпы на голове По красовался кивер. И шаги его были не осторожными, а нарочито громкими. Протопав на середину комнаты, он резким движением снял кивер и поклонился.
– Лэндор, я хочу перед вами извиниться.
Я невольно улыбнулся.
– Ну что ж, достойный шаг с вашей стороны. Только вначале позвольте вопрос.
– Я вас слушаю.
– За что вы намерены извиняться?
– Я виноват в приписывании вам недостойных побуждений, – ответил По.
Парень говорил вполне серьезно, а меня разбирал смех. Чтобы не смущать его, я присел на кровать и стал тереть глаза, как часто делал, когда уставал читать.
– Вы имеете в виду Лею? – внутренне успокоившись, спросил я.
– Не буду себя оправдывать, Лэндор. Скажу только, что мне было крайне неприятно видеть поведение миссис Маркис… как она говорила с вами. Мне вдруг почудилось… конечно, это была лишь дурная игра воображения… словом, мне показалось, что вы… одобряете ее замысел и даже готовы в нем участвовать.
– Слушайте, По, ну как вам такое взбрело…
– Пожалуйста, Лэндор, не перебивайте меня. Только еще не хватало, чтобы вы по моей милости начали оправдываться передо мною. Любой, у кого есть хотя бы зачатки ума, поймет, насколько абсурдна сама мысль о вашем ухаживании за Леей, не говоря уже о женитьбе на ней. Откровенно говоря, такое допущение нелепо даже в качестве шутки.
«Абсурдна, говоришь? И допущение нелепо?» Читатель, я ведь не ангел. Мне тоже присуще мужское тщеславие. Слова По в какой-то мере меня задели. Но разве я сам не смеялся, вспоминая попытки миссис Маркис женить меня на Лее?
– Честное слово, Лэндор, мне очень неловко, – сказал По. – Надеюсь, вы не…
– Разумеется, нет. Мало ли что взбредет в голову экстравагантной мамаше!
– Вы не шутите?
– Нет.
– Боже, какой камень свалился с моей души! – воскликнул кадет и швырнул на кровать свой кивер. – Теперь, когда мы уладили это досадное недоразумение, можно перейти к более важным темам.
– Согласен. Не хотите для начала показать мне записку Леи?
Веки По затрепетали, будто крылышки мотылька.
– Записку, – повторил он и вздохнул.
– Ту, что она опустила вам в карман, пока вы надевали плащ в передней. Похоже, вы даже не заметили. Может, эта записка так и лежит непрочитанной?
У моего юного друга прибавилось румянца на щеках.
– Это не… Вряд ли это можно назвать запиской.
– Не стоит волноваться из-за названия. Покажите мне послание Леи, если, конечно, не смущаетесь.
Теперь его щеки пылали, как очаг, полный дров.
– Таких посланий не смущаются, – запинаясь, пробормотал он. – Ее послание… им гордиться надо. Когда тебе посвящают…
На самом же деле парень был изрядно смущен. Вытащив из нагрудного кармана сложенный листок (естественно, надушенный), По протянул его мне и торопливо отвернулся.
Экстаза полон каждый миг с тобой,
Душа полна блаженства неземного.
Голубизна небес, зеленый мир лесной -
Амброзией любви нас напитайте снова,
Разбить судьбе не дайте наш покой!
– Прекрасные стихи, – сказал я. – И со смыслом. Мне понравилось, как она…
Но По не нуждался в моих оценках.
– Лэндор, поймите, я… мне никогда. Это… – Он улыбнулся с оттенком печали и нежно погладил листок. – Мне никто никогда не писал стихов. Она первая.
– В таком случае вы на одно стихотворение впереди меня.
По сверкнул зубами.
– Бедняга Лэндор! Ваше положение еще хуже. Вы ведь и сами никогда не писали стихов, правда? Может, и пытались сочинять, но уж точно не записывали.
Я едва удержался, чтобы не возразить ему. Нет, мой влюбленный поэт, я тоже писал стихи. Я сочинял их для своей дочери, когда она была маленькой. Наверное, По назвал бы их глупым рифмоплетством. Обычно я брал листок цветной бумаги, крупными буквами выводил несколько строк и клал дочери на подушку. Например:
Я – песчаный человечек,
Шел к тебе я издалече,
Чтоб тебя поцеловать
И обратно пошагать.
Дочку это забавляло. А потом… потом она выросла и стала читать настоящих поэтов.
– Не переживайте, Лэндор, – подмигнул мне По. – Я обязательно посвящу вам стихотворение, и оно увековечит ваше имя.
– Я вам буду очень признателен. Но сначала вам стоило бы дописать то, что вы начали.
– Вы говорите о…
– Да, друг мой, о стихотворении про голубоглазую деву.
– Конечно, – сказал По, глядя мне в глаза. Я выдержал его взгляд и, вздохнув, добавил:
– Вот и отлично. Будем считать, что договорились.
– О чем?
– О том стихотворении. Судя по вашим глазам, оно у вас с собой. Наверное, в том же кармане, где лежали стихи Леи.
По усмехнулся и тряхнул головой.
– Как же здорово вы умеете меня читать, Лэндор! Я сомневаюсь, что во Вселенной отыщется хоть один уголок, недоступный вашей проницательности.
– Будет вам. Доставайте стихотворение.
Помню, с каким трепетом По разворачивал лист, казалось, он держал в руках святыню – чуть ли не плащаницу Христа. Он разгладил бумагу и бережно протянул мне.
Миг – и призрачной девы не стало;
Только шелест невидимых крыл.
Ей вдогонку кричал я, молил:
«Леонора, останься!» Молчала,
Растворившись в ночной тишине…
Безысходность мне сердце терзала,
Тени ада мерещились мне,
И средь них Леонора мелькала…
Все исчезло, все тьма поглотила,
Заглушив, запечатав собой.
А из мрака, как отблеск светила,
Мне подмигивал глаз голубой.
Девы-призрака глаз голубой.
Я еще не дочитал последних строчек, как По взволнованно затараторил:
– Лэндор, помните, мы с вами заметили удивительную близость обоих имен: Лея… Леонора? И еще: у обеих голубые глаза. Мы еще говорили о невыразимом горе, снедающем героиню стихотворения… как оно перекликается со странным поведением Леи тогда, на кладбище. И вот теперь…
По замолчал. У него дрожали руки.
– Теперь, в конце стихотворения, отчетливо виден знак неминуемой гибели. Что это, как не отчаянное предостережение? Вы должны понять: стихи говорят с нами. Они предрекают конец.
– И что же нам делать? Заточить вашу Лею в монастырь?
– Только не это! – завопил По, размахивая руками. – Честное слово, Лэндор, я не знаю. Я лишь записывал приходящее ко мне. Я не в состоянии постичь глубинного смысла этих стихов.
– Не открещивайтесь! – рявкнул я на него. – Какая скромность! Вы «лишь записывали». Автором стихов являетесь вы, а не ваша мать, да упокоит Господь ее душу.
Никто свыше ничего вам не диктовал. Все это написали вы.
Он скрестил руки на груди, затем плюхнулся в кресло-качалку.
– Вам ведь не чуждо логическое рассуждение? Так давайте порассуждаем. Вы непрестанно думаете о Лее. Вы опасаетесь, как бы с ней чего не случилось. Тоже вполне понятно: вы не успели привыкнуть к своему счастью и боитесь его потерять. Естественно, все эти страхи и опасения выливаются в ваш излюбленный способ выражения – в стихи. К чему искать какие-то таинственные и неизъяснимые причины?
– Тогда скажите, почему мне так долго не давался конец этого стихотворения? Сколько я ни брался – рука отказывалась писать.
Я пожал плечами.
– И на то имеется достаточно простое объяснение. Стихи требуют определенного душевного настроя. Как говорят, посещения музы. А музы – существа капризные. Уж в этом-то, думаю, вас убеждать не надо.
– Лэндор, – простонал По, – вы столь проницательны. Мы с вами так много говорили. Я надеялся, вы поняли, что я не верю ни в каких муз.
– Во что же вы верите?
– В то, что не являюсь автором этого стихотворения.
Читатель, он завел меня в самый настоящий тупик.
По замер в качалке, словно каменная статуя. Я расхаживал по комнате, думая… нет, не о нем и не о стихах. Я наблюдал за игрой света и теней у себя на лице и думал, почему свет ничуть не теплее. Тем временем мой мозг искал решение и нашел.
– Если вы относитесь к этим стихам как к посланию свыше, давайте сделаем маленький опыт. Вы помните начальные строки?
– Разумеется, – встрепенулся По. – Они врезались мне в память.
– Пожалуйста, напишите их в верхней части листа. Места должно хватить.
По не возражал. Он присел к столу и, взяв перо, без единой помарки написал все недостающие строки. Затем он вернулся в качалку.
Я долго глядел на бумагу. Потом – еще дольше – на автора.
– Ну и как? – спросил меня По.
Глаза его заметно округлились.
– Так, как я ожидал, – ответил я. – Все произведение является аллегорией вашего ума. Дурной сон, облаченный в поэтическую форму.
Я выпустил лист из рук. Он падал очень медленно. Опустившись на кровать, лист несколько раз вздрогнул и замер.
– Если встать на позицию читателя, – сказал я, – в этом стихотворении не мешало бы сгладить кое-какие шероховатости. Так сказать, провести редакторскую правку. Конечно, при условии, что ваша мать не будет возражать.
– Редакторскую правку? – переспросил По, готовый засмеяться.
– Да. Взять хотя бы эту строчку: «Безысходность мне сердце терзала». Красивая фраза, но до чего ж затертая.
– Я бы этого не сказал.
– А я говорю… Или вот еще: «Исторгая безумные звуки, она руки простерла с мольбой». Получается, ваша героиня разумна и безумна одновременно. Как-то это неправдоподобно.
– Помилуйте, Лэндор. Вы от меня еще доказательств потребуйте, как на занятиях по геометрии!
Доказательств требовать не стану, а вот ваше обоснование хочу услышать. Объясните, почему вы избрали для героини такое имя – Леонора. Что оно вообще значит?
– Ну… оно мелодично. Легко рифмуется.
– Я не об этом. Оно из тех имен, что встречаются лишь в стихах. Хотите знать, почему люди вроде меня читают стихи? Не из-за словесных красот. Из-за таких вот странных имен, как Леонора.
Скривив челюсть, По вскочил с кресла, схватил лист, торопливо сложил и запихнул к себе в карман. От его рук шел пар, будто он только что вытащил их из чана с бельем.
– Вы не перестаете меня удивлять, Лэндор. Вот уж не думал, что вы разбираетесь в таких тонкостях языка.
– Друг мой, обойдемся без лести.
– Я думал, что у вас просто не было времени на подобные пустяки. Боюсь, так вы в любом моем стихотворении отыщете кучу ошибок.
– Я лишь указал вам на кое-какие нелепости.
– Благодарю, Лэндор, этих… нелепостей было вполне достаточно, – буркнул По. – Больше я не стану докучать вам поэзией. Отныне я постараюсь вообще не говорить при вас о стихах.
Я думал, что после столь решительного заявления он уйдет. Но он не уходил. Он провел в номере еще около часа, однако его присутствия почти не ощущалось. И почему я тогда не рассказал По о моем приключении в шкафу Артемуса? Наверное, счел излишним. Его уши все равно ничего не слышали, кроме имени возлюбленной. Но что заставляло По и дальше сидеть у меня? Может, в, его душе что-то происходило и полумрак номера как нельзя лучше отвечал его состоянию? Что теперь гадать?
Очень скоро мы оба впали в глубокое молчание. Я с некоторым раздражением думал, что сегодня вполне мог остаться дома, где никто не нарушил бы моего уединения.
Вдруг По вскочил и без единого слова вышел из комнаты.
Нет, он не хлопнул дверью. Он оставил ее полуоткрытой. Мне было лень вставать, а потому к моменту его возвращения дверь по-прежнему была приоткрыта.
Да, через час с небольшим влюбленный кадет По неожиданно вернулся. Он весь дрожал, шмыгал носом. На голове вместо кивера белел мокрый снег. По вошел почти на цыпочках, словно боясь меня разбудить. Затем он озорно улыбнулся и величественно махнул рукой.
– Терпеть не могу извиняться, но придется. Второй раз за этот вечер. Прошу вас, Лэндор, извините меня.
Я ответил, что извинения ни к чему. Скорее это мне нужно извиниться перед ним. Никто не давал мне права столь бесцеремонно копаться в таком приятном стихотворении… Слово «приятный» показалось мне неправильным, и я заменил его другим, назвав творение По «в высшей степени поэтическим».
Он вежливо выслушал мои оправдания и сказал, что пришел не за этим. Я было подумал, что парень не прочь выпить несколько глотков монангахилы, однако и здесь я ошибся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72