— Конечно, — сказала она. — Сегодня Алисон с Логаном помогут мне убрать посуду. А ты иди и включи телевизор, если хочешь.
Джо соскользнул со стула, так ни разу и не взглянув на нее.
— Думаю, я лучше поднимусь к себе в комнату, — произнес он. — У меня там есть книга, которую я читаю.
Марианна многозначительно посмотрела на дочь.
— Ты слышала? — спросила она. — Книга. Ты помнишь, что это такое, не так ли? Множество страниц с напечатанным на них текстом, между двумя обложками?
Алисон закатила глаза.
— Но, мамочка. Просто потому что я люблю телевизор...
— Любишь телевизор? — повторила Марианна. — А не пагубное ли у тебя пристрастие к нему? Когда в последний раз ты прочитала книгу от корки до корки?
— Ма-ама, — простонала Алисон. — У меня же хорошие оценки в школе!
Джо, едва прислушиваясь к начавшемуся спору, тихо щелкнул пальцами, и Сторм, который лежал, растянувшись под столом, пристроив голову на стопах Джо, поднялся и пошел за хозяином, едва мальчик вышел из комнаты. Он был уже на середине лестницы, когда услышал, как Марианна окликнула его из холла.
— Джо?
Он остановился, затем обернулся и взглянул на нее.
— С тобой все в порядке?
Джо кивнул, но не произнес ни слова.
Марианна неуверенно смотрела на него.
— Я чем-нибудь могу тебе помочь? Хоть чем-нибудь?
Джо покачал головой.
— С-со мной все будет в порядке, — запинаясь произнес он. Отвернувшись прежде, чем Марианна успела что-нибудь сказать, Джо поспешил вверх по лестнице и скрылся в своей комнате.
Марианна, чувствуя свою беспомощность и испытывая лишь одно желание — обнять мальчика и успокоить его, вернулась назад на кухню и стала помогать Алисон и Логану с посудой.
* * *
В своей комнате Джо бросился на кровать.
Его вновь охватывало это чувство.
Чувство, от которого, как он думал, наконец избавился.
И сейчас оно вернулось и было сильнее, чем всегда.
Он поднялся с кровати, подошел к окну, полностью открыл его, чтобы легкий ветерок с гор дул ему прямо в лицо.
Джо глубоко вздохнул, ощутил приятный запах сосен, его легкие наполнились прохладным вечерним воздухом.
Уже полностью стемнело, а чувство это появилось в то самое время, когда солнце скрылось за горами и падающие от горных вершин тени медленно заползали в долину. За обедом, когда исчезли последние отблески света, чувство разрасталось, и он должен был сдерживать себя, чтобы не выскочить из-за стола и не убежать в ночную мглу.
Но почему?
У него больше не было необходимости скрываться от своего отца, поскольку отец его погиб.
Погиб и похоронен, и больше никогда не сможет отвести его в сарай, вытащить из брюк ремень и, описав круг над головой, хлестнуть его по обнаженным ягодицам.
Когда Джо осознал, что отца нет в живых и он навсегда избавлен от побоев, у него появилась уверенность, что страшное чувство, сидевшее где-то глубоко внутри, наконец исчезнет.
Тем не менее, сегодня вечером оно появилось вновь, сильнее, чем когда-либо.
Подобно зверю в клетке, он чувствовал себя неспокойно в ограниченном пространстве дома, ему было тесно даже в собственной коже.
Единственное, чего ему хотелось, это исчезнуть из дома, раствориться в ночной мгле, бродить во тьме до тех пор, пока не освободится он наконец от неприятных мыслей, не вернется в умиротворенное душевное состояние.
Но неоткуда было исчезать! Это был его дом, его комната! Здесь его место!
И все же поздними вечерами, похожими на сегодняшний, когда его вновь охватывало это чувство, Джо понимал, что и сам не знает, где его место.
Может быть, все произошло из-за тех детей, которых они встретили сегодня в городе.
Тех, что ненавидят его.
Ненавидят, хотя он им никогда ничего не сделал.
Или сделал?
А как насчет тех случаев, которые он не может вспомнить?
Но это было очень давно, еще до того, как он научился скрывать странное состояние, которое появлялось, неизвестно откуда, наполняя его мрачным и неистовым чувством, непонятным ему самому.
Сегодня вечером эти ощущения вернулись, нервы были напряжены до предела, кожа сильно зудела, но сколько он ни чесался, зуд не проходил.
Жестокие помыслы начинали туманить его разум. Желание ударить, передать ту боль, что причинил ему отец, кому-нибудь еще.
Нет!
Он не поддастся этому искушению! На сей раз не поддастся!
Джо захлопнул окно и заставил себя лечь в постель, вытянулся на кровати, обхватил руками подушку и зарылся в нее лицом.
«Пусть оно исчезнет, — умолял про себя мальчик. — Пусть оно исчезнет!»
Сторм, видя страдания своего хозяина, жалобно повизгивал, затем вспрыгнул на кровать, вытянулся рядом с Джо и начал осторожно лизать щеки мальчика.
Но Джо, внутри которого зрело мрачное, терзающее душу желание, не обращал никакого внимания на участие собаки: он уже готовился выскользнуть из дома в манящую темноту ночи.
* * *
— Я все думаю, может быть, нам стоит вернуться домой, — произнесла Тамара Рейнольде, удобно устраиваясь поближе к Глену Фостеру и вытягивая вперед ноги, чтобы погреть их у костра. Обступившая темнота казалась угрожающей, и спокойная тишина леса, так приятно поразившая ее, когда они с Гленом отдыхали в лагере последний раз, сейчас представлялась зловещей.
— Я имею в виду, после того, что нам рассказали...
— Успокойся, — перебил Глен, обнимая ее. — Ничего особенного. Подумаешь, порвали палатку. Никто не знает, что случилось, никто ничего не видел. Прошло уже несколько дней, все тихо и спокойно.
— Но и сейчас здесь почти никого нет, — напомнила ему Тамара. — Все умные люди разъехались по домам.
— Ты имеешь в виду, что все мыши попрятались по норкам, — ответил Глен. — Что касается меня, то мне это даже больше нравится. Остались только мы и еще одна семья на другом конце лагеря. — Он откинулся назад, увлекая за собой Тамару, и залюбовался едва видимой сквозь ветви деревьев луной. — А сейчас скажи мне что-нибудь более приятное.
Прижавшись к нему, Тамара старалась убедить себя, что Глен прав: кто бы ни повредил палатку отдыхающих, он уже не напоминает о себе. Кроме того, может быть, повреждения были и не настолько серьезные, как им рассказали. Подобные истории всегда немного приукрашают.
— Как чудесно. — Она вздохнула, напряжение, сковавшее ее тело, начинало постепенно спадать. Глен перевернулся, чтобы поцеловать ее, и она обхватила его руками, прижимаясь все теснее. — Что тебе сказать? — прошептала Тамара. — Почему бы нам сегодня не лечь спать пораньше?
— Что ты подразумеваешь под словом «пораньше»? — поддразнивал Глен, ласково покусывая ей ухо. — Уже почти одиннадцать.
— Тогда давай ляжем спать прямо сейчас, — предложила Тамара, пальцы ее уже заскользили по пуговицам рубашки Глена.
— Неплохая идея, — согласился Глен. — Давай осуществим ее прямо сейчас!
Не выпуская друг друга из объятий, они поднялись на ноги. Глен слегка присыпал золой тлеющие угли, чтобы они сохранились в таком виде до утра.
— Иди ложись, — сказал он Тамаре. — Я только отойду ненадолго и вернусь к тебе.
Тамара, нахмурившись, застыла в нерешительности.
— Ты собираешься оставить меня здесь одну?
— Я собираюсь оставить тебя не более чем на пару минут, — пообещал он. — Видишь вон то дерево?
Тамара кивнула.
— По-моему, оно вполне похоже на туалет, и именно туда я сейчас направляюсь. Договорились?
— Ладно. Но я все равно думаю, что нам надо было уехать домой.
Тамара вошла в палатку, а Глен обогнул костер и зашел в лес. Но, опорожняя свой мочевой пузырь, внимательно осматривался по сторонам и прислушивался ко всем звукам: успокаивая Тамару, он хорошо помнил, что рассказала ему семейная пара, отдыхающая на противоположном берегу ручья. Однако за весь прошедший день и наступивший вечер единственными, кто нарушил их уединение, было семейство енотов, которые выбрались из леса, с большой осторожностью обошли стороной людей и попытались проникнуть в сумку-холодильник. Глен прогнал их прочь, придвинул сумку ближе к костру, а сверху положил на нее два тяжелых камня. Если пожалует медведь, камни его, конечно, не остановят, но по крайней мере сумка будет стоять далеко от палатки.
Застегивая «молнию» на джинсах, Глен замер и вновь прислушался к лесным звукам.
Но не услышал ничего, кроме пронзительного крика енота и шелеста в кустах за ручьем какого-то небольшого зверька, вышедшего на охоту. Удовлетворенный, он вернулся в палатку, застегнул сетчатое входное отверстие и начал раздеваться в темноте.
Нагой, он забрался в двойной спальный мешок и ощутил нежное тепло прижавшейся к нему Тамары. Рука его скользнула вниз по ее животу, к небольшому холмику между бедер, губы прижались к губам, язык легко проник вглубь.
Он застонал от удовольствия, когда ее пальцы начали осторожно обследовать его тело, крепче прижал девушку к себе, возбуждение его нарастало.
* * *
А тем временем снаружи, пока Глен и Тамара лежали в палатке, тесно прижавшись друг к другу, не замечая ничего, что находилось за пределами спального мешка, из леса выскользнула темная фигура, двинулась ближе, выжидая, прислушиваясь.
Пришелец подкрадывался все ближе и ближе, тело его судорожно подергивалось от предвкушения того, что сейчас произойдет.
Он жадно вбирал носом воздух, ноздри его расширились, учуяв не только терпкий дымок тлеющего костра, но и запах врага.
Врага, скрывавшегося от его взгляда внутри палатки, но не скрывшегося от других его чувств.
Пришелец слышал их, чувствовал их запах, а издаваемые ими шепот и стоны в сочетании с возбуждающим ароматом сводили с ума призрачное существо.
Низко припав к земле, оно напряглось, каждая клеточка его тела замерла в томящем ожидании.
И наконец, поддавшись бессознательному порыву своего естества, оно прыгнуло.
Нейлон над головой Глена Фостера треснул, издав отрывистый резкий звук распарываемого материала, и грубая сила, абсолютно беззвучно, стремительно атаковала их.
Не успел Глен осознать, что произошло, как было уже слишком поздно.
Что-то навалилось на него, тяжелый вес прижал к земле, а когда он попытался оказать сопротивление, спальный мешок разлетелся в клочья, и Глен почувствовал, как чьи-то когти вонзились в его плоть.
— Тамми! — пытался крикнуть он, но прежде, чем губы смогли произнести хоть слово, что-то острое жестоко полоснуло ему по горлу, и он почувствовал, как по груди разливается поток горячей влаги. Он то ловил ртом воздух, то пытался затаить дыхание, но лишь захлебывался от душившей его крови. Глен еще пытался оказать нападавшему сопротивление, но кровь все сильнее била из разорванной на шее артерии, его охватила ужасная слабость, и он вдруг понял, что происходит.
Он умирал.
Ни дотянуться до нападавшего, ни сбросить его он уже не мог.
Руки беспомощно упали по обеим сторонам тела, и он затих.
К тому времени, когда побоище закончилось, и вторгшееся на территорию лагеря существо покинуло ее, Глен Фостер был уже мертв.
Тамара Рейнольде, с кожей, разорванной невидимыми зубами, с плотью, глубоко иссеченной невидимыми когтями, лежала и тихо стонала от боли. Такой изматывающий, что она не могла двинуться, даже позвать на помощь.
Глава X
Марианна вновь была в Нью-Джерси, в своем собственном доме. Она слышала доносящиеся с улицы звуки сирены и сначала не обращала на них внимания, занятая бесконечной упаковкой вещей Алана. Казалось, они везде: одежда, наваленная кучей в раскрытых чемоданах, на кровати, книги — в картонных коробках, стоящих одна на другой возле стены. В других коробках — старые выпуски «Сборника по вопросам архитектуры», еще несколько коробок с его коллекцией долгоиграющих пластинок. Но работе, казалось, не видно конца: стенной шкаф до сих пор заполнен его вещами.
Звуки сирены приближались, и вдруг Марианна поняла, что они означают.
Они ехали сюда!
Ехали за телом Одри, которое неизвестно по какой причине лежало в дальнем углу комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59