Высокий табурет и полустоячее состояние открывали перед ним новые горизонты. Болтая ногами, он словно бежал по воздуху, укачивая себя в пустоте, – для витателя в облаках самое то. За его спиной на пенопластовой лежанке дремал Меркаде.
Перегной, скопившийся под ногтями убитых, попал туда, конечно, из могилы. И что с того? Они по-прежнему не знали, кто послал парней в Монруж, что они там выкапывали, на свою беду, за что поплатились жизнью два дня спустя. Адамберг начал день с того, что навел справки о росте медсестры – 1,65. Ни слишком маленькая, ни чересчур высокая, чтобы ее можно было вынести за скобки.
Сведения о покойнице только спутали ему карты. Элизабет Шатель, родом из деревни Вильбоск-сюр-Риль, что в Верхней Нормандии, служила в турагентстве Эвре. И не было там никакого дурно пахнущего туризма, ни экстремальных экспедиций, она торговала безобидными автобусными турами для пенсионеров. С собой в могилу она не унесла никаких погребальных украшений. Обыск дома у Элизабет не выявил ни спрятанных сокровищ, ни особого пристрастия к дорогим побрякушкам. Она жила скромно, не красилась и не наряжалась. Родители подчеркивали ее набожность, намекая, что мужчин она к себе близко не подпускала. О своем автомобиле Элизабет заботилась не больше, чем о себе, за что и поплатилась, разбившись на трехполосном шоссе между Эвре и Вильбоском. Отказали тормоза, и машину подмял под себя грузовик. Что касается последнего знаменательного события в жизни семейства Шатель, то оно восходило к эпохе Революции, когда в семье произошел раскол: одни были на стороне конституционалистов, другие – на стороне неприсягнувших, и кто-то даже поплатился за это жизнью. С тех пор представители двух вражеских течений не общались между собой, даже отдав богу душу, – первых хоронили на кладбище Вильбоск-сюр-Риль, вторых – на купленном участке в Монруже.
Этот мрачный конспект, казалось, исчерпывал всю жизнь Элизабет. У нее не было друзей, да она их и не искала, и секретами похвастаться не могла, поскольку скрывать ей было решительно нечего. Единственное происшествие, нарушившее монотонность ее существования, настигло ее уже в могиле. А в этом, признался себе Адамберг, шевеля ногами между небом и землей, не было никакого смысла. Из-за женщины, на которую никто не взглянул при жизни, погибли два человека, приложившие столько усилий, чтобы добраться до ее головы. Элизабет положили в гроб в больнице Эвре, но никто туда не проникал и ничего ей не подкладывал.
Летучка у «Философов» состоялась в два часа дня, многие еще даже не успели пообедать. Адамбергу на эти пятиминутки было плевать, тем более на то, где они проходили и сколько длились на самом деле. Он преодолел сто метров, отделявшие его от кафе, пытаясь отыскать Вильбоск-сюр-Риль на карте, то и дело складывавшейся на ветру. Данглар ткнул в крохотную точку.
– Вильбоск относится к жандармерии Эвре, – уточнил майор. – Край соломенных крыш и фахверковых стен, да вы там были по соседству, это всего в 15 километрах от вашего Аронкура.
– Какого еще Аронкура? – спросил Адамберг, силясь сложить карту, которая билась в его руках, как парус.
– Там состоялся концерт, на который вы так любезно поехали.
– А, я забыл название деревни. Вы заметили, что дорожные карты, газеты, рубашки и безумные идеи ведут себя одинаково? Стоит их развернуть, уже никогда не сложишь.
– Где вы взяли эту карту?
– В вашем кабинете.
– Дайте я ее уберу. – Данглар обеспокоенно протянул руку.
Он-то как раз любил предметы и идеи, требующие дисциплины. Чуть ли не каждое утро Адамберг успевал просмотреть газету Данглара до его прихода, и тот обнаруживал на своем столе только наспех слепленный ком. За неимением более значительных событий это портило ему настроение. Но против такого беспредела он взбунтоваться не мог, поскольку комиссар приходил в Контору на рассвете, ни разу не упрекнув Данглара в весьма приблизительном соблюдении рабочего расписания.
Полицейские, как обычно, собрались в тесном длинном алькове с двумя большими витражами. Проникавший сквозь них свет окрашивал лица присутствующих в синие, зеленые и красные тона, в зависимости от того, кто где сидел. Данглар, который считал эти витражи страшным уродством и не желал сидеть с синим лицом, всегда устраивался спиной к окнам.
– Где Ноэль? – спросил Мордан.
– У него стажировка на берегах Сены, – объяснил комиссар, усаживаясь.
– Чем он занят?
– Изучает чаек.
– Жизнь богаче схем, – мягко заметил Вуазне, снисходительный позитивист и зоолог.
– Богаче, – согласился Адамберг, выложив на стол пачку ксерокопий. – На этой неделе будем действовать логично. Я подготовил вам путевой лист с новым описанием убийцы. Будем исходить из того, что это женщина в возрасте, ростом около 1,62, без особых примет, носит, возможно, синие кожаные туфли и имеет некоторые познания в медицине. Начинаем все сначала, на. блошином рынке, основываясь на этих данных. Разделитесь на четыре группы, у каждого должны быть при себе снимки медсестры Клер Ланжевен, на счету которой тридцать три убийства.
– Ангел смерти? – спросил Меркаде, допивая третью чашку кофе, чтобы продержаться. – Она разве не в тюрьме?
– Уже нет. Переступила через труп охранника десять месяцев назад и улетучилась. Возможно, она высадилась по ту сторону Ла-Манша или вернулась во Францию. Фотографии показывайте, только когда все выспросите, не давите на свидетелей. Это просто гипотеза, тень, не более того.
Тут в кафе вошел Ноэль и втиснулся за стол между двумя коллегами, позеленев в свете витражей. Адамберг взглянул на часы. В эту минуту Ноэль должен был, по идее, спускаться к чайкам где-нибудь в районе бульвара Сен-Мишель. Комиссар замешкался, но промолчал. Судя по его насупленному виду и покрасневшим от бессонницы глазам, Ноэль что-то задумал – запустить пробный шар, бросить пресловутый мячик, например, а уж с какой целью, наехать или помириться, как знать, так что лучше было повременить с расспросами.
– Что касается нашей тени, то к ней надо приближаться на цыпочках, как по минному полю. Нам надо выяснить, носила ли Клер Ланжевен синие кожаные туфли, хорошо бы с натертой воском подошвой.
– Подошвой?
– Именно, Ламар. Ведь натирают же лыжи свечным воском.
– А зачем?
– Чтобы отделиться от земли, скользить поверху, не касаясь ее.
– Да что вы, – сказал Эсталер.
– Вы, Ретанкур, отправитесь по старому адресу медсестры. Попробуйте узнать в агентстве по недвижимости, куда были отправлены ее вещи. Выбросили их или, может быть, раздали. Расспросите ее последних пациентов.
– Которых она не успела прикончить, – уточнил Эсталер.
Как обычно после простодушных реплик молодого человека, воцарилось молчание. Адамберг уже всем объяснил, что проблемы Эсталера наверняка устранятся со временем, надо просто набраться терпения. Поэтому теперь все щадили юного бригадира, даже Ноэль. Ведь Эсталер не мог с ним тягаться, нос не дорос.
– Ретанкур, зайдите в лабораторию и захватите с собой экспертов. Нам нужен тщательный анализ пола в ее доме. Если она действительно натирала подошвы, там, возможно, остались следы на паркете или плитках.
– Если только агентство не организовало там уборку.
– Разумеется. Но мы же сказали, что будем следовать логике.
– То есть надо найти следы.
– А главное, Ретанкур, прикройте меня. В этом и состоит ваша миссия.
– От чего?
– От нее. Возможно, она за мной охотится. Ей придется, поверьте специалисту, уничтожить меня, чтобы начать новую жизнь и восстановить стенку, которую я разбил, обнаружив ее.
– Какую еще стенку? – спросил Эсталер.
– Внутреннюю, – объяснил Адамберг и, ткнув себя пальцем в лоб, провел линию к пупку.
Эсталер сосредоточенно кивнул.
– Двойняшка? – уточнил он.
– А вы откуда знаете? – спросил Адамберг, как всегда изумляясь неожиданным догадкам бригадира.
– Я читал книгу Лагард, она там пишет о «внутренней стене». Я отлично это запомнил. Я все запоминаю.
– Ну так о том и речь. У нее раздвоение личности. Можете перечитать книгу, – добавил Адамберг, у которого так и не дошли до нее руки. – Я только забыл название.
– «Две стороны одного преступления», – сказал Данглар.
Адамберг взглянул на Ретанкур – она в который раз просматривала снимки медсестры, изучая мельчайшие детали.
– Мне некогда от нее защищаться, – сказал он ей, – да и неохота. Я не знаю, откуда ждать опасности, как она будет выглядеть и где соломки подстелить.
– Как она убила охранника?
– Воткнула ему вилку в глаз. Да она и голыми руками убить может. Лагард, а она неплохо ее знает, полагает, что эта дама особо опасна.
– Возьмите себе телохранителей, комиссар. Оно разумнее будет.
– Ваш щит надежнее.
Ретанкур помотала головой, словно взвешивая степень важности задания и безответственности комиссара.
– Ночью я бессильна, – сказала она. – Не буду же я спать, стоя у вашей двери.
– Ну, – сказал Адамберг, беспечно махнув рукой, – за ночь я не беспокоюсь. У меня одно кровожадное привидение и так уже бродит по дому.
– Да что вы? – поразился Эсталер.
– Святая Кларисса, павшая под ударами дубильщика в 1771 году, – доложил Адамберг не без гордости. – По прозвищу Молчальница. Она обирала стариков и резала им глотки. В каком-то смысле она конкурентка нашей санитарки. Так что если Клер Ланжевен ко мне и сунется, то ей сначала придется иметь дело с Клариссой. Тем более что она отдавала особое предпочтение женщинам, точнее старухам. Как видите, я ничем не рискую.
– Кто вам все это наплел?
– Мой новый сосед, коллекционный однорукий испанец. Он потерял правую руку в гражданскую войну. Говорит, лицо у монашки сморщенное, как грецкий орех.
– И скольких человек она зарезала? – спросил Мордан, которого очень развеселила эта история. – Семерых, как в сказках?
– Именно.
– А вы-то сами ее видели? – спросил Эсталер, сбитый с толку усмешками коллег.
– Это легенда, – объяснил ему Мордан, по привычке чеканя слоги. – Никакой Клариссы на самом деле нет.
– Так-то оно лучше, – успокоился бригадир. – У испанца, что ли, не все дома?
– Ну почему. Его просто укусил паук в отсутствующую руку. И она зудит вот уже шестьдесят девять лет. Он чешет пустое место, но в определенной точке.
Появление официанта привело в чувство разволновавшегося было Эсталера – он вскочил с места, чтобы заказать на всех кофе. Ретанкур, не обращая внимания на грохот посуды, продолжала рассматривать фотографии, а Вейренк что-то говорил ей. Он забыл побриться и сидел со снисходительным и расслабленным видом мужика, который занимался до утра любовью. Глядя на него, Адамберг вспомнил, что упустил Ариану, уснув на полуслове. Свет, сочившийся сквозь витражи, зажигал несуразные цветные огоньки в пестрой шевелюре лейтенанта.
– Почему ты должна прикрывать Адамберга? – спросил Вейренк у Ретанкур. – К тому же в одиночку?
– Так уж повелось.
– Понятно.
– Ну что же, госпожа, вам суждено добиться,
Чтобы себя раскрыл невидимый убийца.
Я буду вам служить, пока не вышел срок:
И с вами победить – и пасть у ваших ног.
Ретанкур улыбнулась ему, оторвавшись на мгновение от снимков.
– Вы всерьез? – прервал его Адамберг, пытаясь скрыть свою холодность. – Или это просто поэтический порыв? Не хотите ли помочь Ретанкур в ее благородной миссии? Подумайте, прежде чем ответить, взвесьте все за и против. Это вам не стишки сочинять.
– Ретанкур сама чемпион в своем весе, – вмешался Ноэль.
– Заткнись, – сказал Вуазне.
– Вот именно, – сказал Жюстен.
Адамберг вдруг подумал, что в их компании Жюстен играл роль аронкурского разметчика, а Ноэль – агрессивного оппонента.
Официант принес кофе, и наступила передышка. Эсталер серьезно и аккуратно раздал чашки, сообразуясь с личными вкусами каждого. Все привыкли к этому и не мешали ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Перегной, скопившийся под ногтями убитых, попал туда, конечно, из могилы. И что с того? Они по-прежнему не знали, кто послал парней в Монруж, что они там выкапывали, на свою беду, за что поплатились жизнью два дня спустя. Адамберг начал день с того, что навел справки о росте медсестры – 1,65. Ни слишком маленькая, ни чересчур высокая, чтобы ее можно было вынести за скобки.
Сведения о покойнице только спутали ему карты. Элизабет Шатель, родом из деревни Вильбоск-сюр-Риль, что в Верхней Нормандии, служила в турагентстве Эвре. И не было там никакого дурно пахнущего туризма, ни экстремальных экспедиций, она торговала безобидными автобусными турами для пенсионеров. С собой в могилу она не унесла никаких погребальных украшений. Обыск дома у Элизабет не выявил ни спрятанных сокровищ, ни особого пристрастия к дорогим побрякушкам. Она жила скромно, не красилась и не наряжалась. Родители подчеркивали ее набожность, намекая, что мужчин она к себе близко не подпускала. О своем автомобиле Элизабет заботилась не больше, чем о себе, за что и поплатилась, разбившись на трехполосном шоссе между Эвре и Вильбоском. Отказали тормоза, и машину подмял под себя грузовик. Что касается последнего знаменательного события в жизни семейства Шатель, то оно восходило к эпохе Революции, когда в семье произошел раскол: одни были на стороне конституционалистов, другие – на стороне неприсягнувших, и кто-то даже поплатился за это жизнью. С тех пор представители двух вражеских течений не общались между собой, даже отдав богу душу, – первых хоронили на кладбище Вильбоск-сюр-Риль, вторых – на купленном участке в Монруже.
Этот мрачный конспект, казалось, исчерпывал всю жизнь Элизабет. У нее не было друзей, да она их и не искала, и секретами похвастаться не могла, поскольку скрывать ей было решительно нечего. Единственное происшествие, нарушившее монотонность ее существования, настигло ее уже в могиле. А в этом, признался себе Адамберг, шевеля ногами между небом и землей, не было никакого смысла. Из-за женщины, на которую никто не взглянул при жизни, погибли два человека, приложившие столько усилий, чтобы добраться до ее головы. Элизабет положили в гроб в больнице Эвре, но никто туда не проникал и ничего ей не подкладывал.
Летучка у «Философов» состоялась в два часа дня, многие еще даже не успели пообедать. Адамбергу на эти пятиминутки было плевать, тем более на то, где они проходили и сколько длились на самом деле. Он преодолел сто метров, отделявшие его от кафе, пытаясь отыскать Вильбоск-сюр-Риль на карте, то и дело складывавшейся на ветру. Данглар ткнул в крохотную точку.
– Вильбоск относится к жандармерии Эвре, – уточнил майор. – Край соломенных крыш и фахверковых стен, да вы там были по соседству, это всего в 15 километрах от вашего Аронкура.
– Какого еще Аронкура? – спросил Адамберг, силясь сложить карту, которая билась в его руках, как парус.
– Там состоялся концерт, на который вы так любезно поехали.
– А, я забыл название деревни. Вы заметили, что дорожные карты, газеты, рубашки и безумные идеи ведут себя одинаково? Стоит их развернуть, уже никогда не сложишь.
– Где вы взяли эту карту?
– В вашем кабинете.
– Дайте я ее уберу. – Данглар обеспокоенно протянул руку.
Он-то как раз любил предметы и идеи, требующие дисциплины. Чуть ли не каждое утро Адамберг успевал просмотреть газету Данглара до его прихода, и тот обнаруживал на своем столе только наспех слепленный ком. За неимением более значительных событий это портило ему настроение. Но против такого беспредела он взбунтоваться не мог, поскольку комиссар приходил в Контору на рассвете, ни разу не упрекнув Данглара в весьма приблизительном соблюдении рабочего расписания.
Полицейские, как обычно, собрались в тесном длинном алькове с двумя большими витражами. Проникавший сквозь них свет окрашивал лица присутствующих в синие, зеленые и красные тона, в зависимости от того, кто где сидел. Данглар, который считал эти витражи страшным уродством и не желал сидеть с синим лицом, всегда устраивался спиной к окнам.
– Где Ноэль? – спросил Мордан.
– У него стажировка на берегах Сены, – объяснил комиссар, усаживаясь.
– Чем он занят?
– Изучает чаек.
– Жизнь богаче схем, – мягко заметил Вуазне, снисходительный позитивист и зоолог.
– Богаче, – согласился Адамберг, выложив на стол пачку ксерокопий. – На этой неделе будем действовать логично. Я подготовил вам путевой лист с новым описанием убийцы. Будем исходить из того, что это женщина в возрасте, ростом около 1,62, без особых примет, носит, возможно, синие кожаные туфли и имеет некоторые познания в медицине. Начинаем все сначала, на. блошином рынке, основываясь на этих данных. Разделитесь на четыре группы, у каждого должны быть при себе снимки медсестры Клер Ланжевен, на счету которой тридцать три убийства.
– Ангел смерти? – спросил Меркаде, допивая третью чашку кофе, чтобы продержаться. – Она разве не в тюрьме?
– Уже нет. Переступила через труп охранника десять месяцев назад и улетучилась. Возможно, она высадилась по ту сторону Ла-Манша или вернулась во Францию. Фотографии показывайте, только когда все выспросите, не давите на свидетелей. Это просто гипотеза, тень, не более того.
Тут в кафе вошел Ноэль и втиснулся за стол между двумя коллегами, позеленев в свете витражей. Адамберг взглянул на часы. В эту минуту Ноэль должен был, по идее, спускаться к чайкам где-нибудь в районе бульвара Сен-Мишель. Комиссар замешкался, но промолчал. Судя по его насупленному виду и покрасневшим от бессонницы глазам, Ноэль что-то задумал – запустить пробный шар, бросить пресловутый мячик, например, а уж с какой целью, наехать или помириться, как знать, так что лучше было повременить с расспросами.
– Что касается нашей тени, то к ней надо приближаться на цыпочках, как по минному полю. Нам надо выяснить, носила ли Клер Ланжевен синие кожаные туфли, хорошо бы с натертой воском подошвой.
– Подошвой?
– Именно, Ламар. Ведь натирают же лыжи свечным воском.
– А зачем?
– Чтобы отделиться от земли, скользить поверху, не касаясь ее.
– Да что вы, – сказал Эсталер.
– Вы, Ретанкур, отправитесь по старому адресу медсестры. Попробуйте узнать в агентстве по недвижимости, куда были отправлены ее вещи. Выбросили их или, может быть, раздали. Расспросите ее последних пациентов.
– Которых она не успела прикончить, – уточнил Эсталер.
Как обычно после простодушных реплик молодого человека, воцарилось молчание. Адамберг уже всем объяснил, что проблемы Эсталера наверняка устранятся со временем, надо просто набраться терпения. Поэтому теперь все щадили юного бригадира, даже Ноэль. Ведь Эсталер не мог с ним тягаться, нос не дорос.
– Ретанкур, зайдите в лабораторию и захватите с собой экспертов. Нам нужен тщательный анализ пола в ее доме. Если она действительно натирала подошвы, там, возможно, остались следы на паркете или плитках.
– Если только агентство не организовало там уборку.
– Разумеется. Но мы же сказали, что будем следовать логике.
– То есть надо найти следы.
– А главное, Ретанкур, прикройте меня. В этом и состоит ваша миссия.
– От чего?
– От нее. Возможно, она за мной охотится. Ей придется, поверьте специалисту, уничтожить меня, чтобы начать новую жизнь и восстановить стенку, которую я разбил, обнаружив ее.
– Какую еще стенку? – спросил Эсталер.
– Внутреннюю, – объяснил Адамберг и, ткнув себя пальцем в лоб, провел линию к пупку.
Эсталер сосредоточенно кивнул.
– Двойняшка? – уточнил он.
– А вы откуда знаете? – спросил Адамберг, как всегда изумляясь неожиданным догадкам бригадира.
– Я читал книгу Лагард, она там пишет о «внутренней стене». Я отлично это запомнил. Я все запоминаю.
– Ну так о том и речь. У нее раздвоение личности. Можете перечитать книгу, – добавил Адамберг, у которого так и не дошли до нее руки. – Я только забыл название.
– «Две стороны одного преступления», – сказал Данглар.
Адамберг взглянул на Ретанкур – она в который раз просматривала снимки медсестры, изучая мельчайшие детали.
– Мне некогда от нее защищаться, – сказал он ей, – да и неохота. Я не знаю, откуда ждать опасности, как она будет выглядеть и где соломки подстелить.
– Как она убила охранника?
– Воткнула ему вилку в глаз. Да она и голыми руками убить может. Лагард, а она неплохо ее знает, полагает, что эта дама особо опасна.
– Возьмите себе телохранителей, комиссар. Оно разумнее будет.
– Ваш щит надежнее.
Ретанкур помотала головой, словно взвешивая степень важности задания и безответственности комиссара.
– Ночью я бессильна, – сказала она. – Не буду же я спать, стоя у вашей двери.
– Ну, – сказал Адамберг, беспечно махнув рукой, – за ночь я не беспокоюсь. У меня одно кровожадное привидение и так уже бродит по дому.
– Да что вы? – поразился Эсталер.
– Святая Кларисса, павшая под ударами дубильщика в 1771 году, – доложил Адамберг не без гордости. – По прозвищу Молчальница. Она обирала стариков и резала им глотки. В каком-то смысле она конкурентка нашей санитарки. Так что если Клер Ланжевен ко мне и сунется, то ей сначала придется иметь дело с Клариссой. Тем более что она отдавала особое предпочтение женщинам, точнее старухам. Как видите, я ничем не рискую.
– Кто вам все это наплел?
– Мой новый сосед, коллекционный однорукий испанец. Он потерял правую руку в гражданскую войну. Говорит, лицо у монашки сморщенное, как грецкий орех.
– И скольких человек она зарезала? – спросил Мордан, которого очень развеселила эта история. – Семерых, как в сказках?
– Именно.
– А вы-то сами ее видели? – спросил Эсталер, сбитый с толку усмешками коллег.
– Это легенда, – объяснил ему Мордан, по привычке чеканя слоги. – Никакой Клариссы на самом деле нет.
– Так-то оно лучше, – успокоился бригадир. – У испанца, что ли, не все дома?
– Ну почему. Его просто укусил паук в отсутствующую руку. И она зудит вот уже шестьдесят девять лет. Он чешет пустое место, но в определенной точке.
Появление официанта привело в чувство разволновавшегося было Эсталера – он вскочил с места, чтобы заказать на всех кофе. Ретанкур, не обращая внимания на грохот посуды, продолжала рассматривать фотографии, а Вейренк что-то говорил ей. Он забыл побриться и сидел со снисходительным и расслабленным видом мужика, который занимался до утра любовью. Глядя на него, Адамберг вспомнил, что упустил Ариану, уснув на полуслове. Свет, сочившийся сквозь витражи, зажигал несуразные цветные огоньки в пестрой шевелюре лейтенанта.
– Почему ты должна прикрывать Адамберга? – спросил Вейренк у Ретанкур. – К тому же в одиночку?
– Так уж повелось.
– Понятно.
– Ну что же, госпожа, вам суждено добиться,
Чтобы себя раскрыл невидимый убийца.
Я буду вам служить, пока не вышел срок:
И с вами победить – и пасть у ваших ног.
Ретанкур улыбнулась ему, оторвавшись на мгновение от снимков.
– Вы всерьез? – прервал его Адамберг, пытаясь скрыть свою холодность. – Или это просто поэтический порыв? Не хотите ли помочь Ретанкур в ее благородной миссии? Подумайте, прежде чем ответить, взвесьте все за и против. Это вам не стишки сочинять.
– Ретанкур сама чемпион в своем весе, – вмешался Ноэль.
– Заткнись, – сказал Вуазне.
– Вот именно, – сказал Жюстен.
Адамберг вдруг подумал, что в их компании Жюстен играл роль аронкурского разметчика, а Ноэль – агрессивного оппонента.
Официант принес кофе, и наступила передышка. Эсталер серьезно и аккуратно раздал чашки, сообразуясь с личными вкусами каждого. Все привыкли к этому и не мешали ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48