Он пытался оказать сопротивление, и дела его плохи. Твой парень был опасным человеком. Просифонь мозги. Я тебе рассказал, чтобы ты не убивалась. Извини, меня зовут.
– Ну надо же… – Ноэлла обмакнула палец в остатки сахара на дне чашки. – Ничего, если я с тобой выпью? Мне надо прийти в себя.
– Десять минут, – согласился Адамберг. – А потом я отправлюсь спать, – решительно сказал он.
– Идет. – Ноэлла сделала заказ. – Ты занятой человек. Нет, но ты можешь такое вообразить? Насчет моего?
– Просифонь мозги, – повторил Адамберг слова официанта. – Что это он тебе посоветовал? Забыть? Выбросить из головы?
– Нет. Хорошенько задуматься.
– А что значит «быть в размазе»?
– Напиться до бесчувствия. Хватит, Ноэлла тебе не словарь.
– Иначе мне не понять твою историю.
– Ну вот, значит, она еще глупее, чем я думала. Мне нужно прошвырнуться, – сказала она, допив одним глотком вино. – Я тебя провожу.
Изумленный Адамберг медлил с ответом.
– Я на машине, а ты пешком, – нетерпеливо объяснила Ноэлла. – Ты же не думаешь возвращаться по тропе?
– Собирался.
– На улице льет как из ведра. Ты меня боишься? Она пугает сорокалетнего мужчину? Полицейского?
– Конечно нет. – Адамберг улыбнулся.
– Вот и хорошо. Где ты живешь?
– Недалеко от улицы Прево.
– Знаю, мой дом в трех кварталах. Поехали.
Адамберг встал, не понимая, почему ему так не хочется ехать с этой прелестной девушкой в ее машине. Ноэлла притормозила у его дома, Адамберг поблагодарил и открыл дверцу.
– Не поцелуешь меня на прощанье? Для француза ты не слишком вежлив.
– Извини, я горец. Грубиян.
Адамберг с невозмутимым видом расцеловал ее в обе щеки. Оскорбленная Ноэлла нахмурилась. Он открыл дверь и кивнул консьержу – тот всегда заступал на пост после одиннадцати вечера. Приняв душ, он плюхнулся на широкую кровать. В Канаде все предметы больше, чем во Франции. А вот воспоминания мельче.
Утром температура упала до минус четырех, и Адамберг побежал смотреть на свою реку. Берега прудиков вдоль тропы замерзли, и Адамберг разбивал лед грубыми ботинками под бдительным взглядом белок. Он собрался пойти дальше, но споткнулся о мысль о сидящей на камне Ноэлле, вернулся назад и сел, чтобы понаблюдать за драчкой между утками и казарками. Повсюду идут битвы за территорию. Один из гусей взял на себя роль главного комиссара: он расправлял крылья и щелкал клювом, наскакивая на других. Адамбергу не нравился этот гусь. Он запомнил отметину на перьях и решил на следующий день прийти посмотреть, сумел тот стать диктатором или у гусей тоже бывают демократические выборы. Оставив птиц с их разборками, он пошел к машине. Под днище забралась белка, ее хвост маячил у переднего колеса. Адамберг осторожно тронулся с места, чтобы не раздавить зверька.
Суперинтендант Лалиберте снова пришел в хорошее настроение, узнав, что Жюль Сен-Круа показал себя настоящим гражданином, наполнив пробирку и запечатав ее в большой конверт.
– Сперма – основное доказательство! – кричал он Адамбергу, не обращая внимания на забившихся в угол супругов Сен-Круа. – Два варианта, Адамберг, – продолжал Лалиберте, стоя в центре гостиной. – Взятие проб «вживую» и «всухую». Первый случай – сперма находится во влагалище жертвы. Второй случай куда труднее. Тут все зависит от местонахождения спермы: ткань, земля, трава и ковровые покрытия требуют разного подхода. Сложнее всего с травой. Ты следишь за моей мыслью? Сейчас мы распределим ее в четырех стратегических местах: на дороге, в саду, на кровати и на ковре в гостиной.
Супруги Сен-Круа испарились из комнаты, как будто были в чем-то виноваты, а полицейские все утро наносили на разные поверхности капельки спермы, обводя их мелом, чтобы не потерять.
– Пока это сохнет, – объявил Лалиберте, – займемся мочой в туалете. Бери карту и сумку.
У семьи Сен-Круа выдался тяжелый день – к полному удовольствию суперинтенданта. Он заставил Линду плакать, чтобы собрать ее слезы, а Жюля гонял по холоду, чтобы получить его сопли. Все образцы оказались удачными, и он возвращался в ККЖ с добычей. Омрачило удачный день одно происшествие: в последнюю минуту пришлось произвести замену в команде, поскольку двое добровольцев категорически отказались отдавать свои пробирки инспекторам-женщинам. Это взбесило Лалиберте.
– Черт возьми, Луисез! – орал он в телефон. – Что они себе вообразили, эти кретины? Считают свою сперму жидким золотом? Готовы раздавать ее бабам направо и налево, а когда речь заходит о деле – выкобениваются! Так прямо и скажи этому гребаному гражданину.
– Не могу, суперинтендант, – отвечала кроткая Берта Луисез. – Он уперся, как медведь. Лучше мне поменяться с Портленсом.
Лалиберте пришлось уступить, но он до вечера переживал случившееся как личное оскорбление.
– Мужики, – сказал он Адамбергу, подходя к ККЖ, – бывают грубыми, как бизоны. Теперь, когда пробы взяты, я скажу пару ласковых этим чертовым гражданам. Женщины из моего подразделения знают об этой проклятой сперме раз в сто больше, чем эти уроды.
– Брось, Орель, – предложил Адамберг. – Плюнь и разотри.
– Я воспринимаю это как личное оскорбление, Адамберг. Отправляйся сегодня вечером к бабам, коли есть охота, а я после ужина нанесу визит двум ослам и объясню им, что почем.
В этот день Адамберг узнал, что бурная жизнерадостность суперинтенданта имеет не менее пылкую оборотную сторону. В Лалиберте уживались горячий, прямой, бестактный весельчак и закрытый, упертый холерик.
– Надеюсь не ты его так разозлил? – с тревогой спросил Адамберга сержант Санкартье.
Санкартье говорил тихим голосом и ходил чуть согнувшись, как все застенчивые люди.
– Нет, два кретина, которые отказались отдать пробирки нашим женщинам.
– Ну и слава богу. Можно дать тебе совет? – Он поднял на Адамберга темные глаза.
– Слушаю тебя.
– Лалиберте – хороший мужик, но когда он шутит, лучше смеяться и не вякать. Не стоит его провоцировать. Когда наш босс в гневе, даже деревья трепещут.
– С ним часто такое случается?
– Когда ему возражают или если встал не с той ноги. Ты знаешь, что в понедельник мы работаем вместе?
После коллективного ужина в «Пяти воскресеньях» в честь окончания первой рабочей недели их пребывания в Канаде Адамберг возвращался в гостиницу через лес. Он привык к тропе, угадывал все горки и ямы, различал блеск воды по краям и шел очень быстро. На полпути он остановился перевязать шнурок, и тут на него направили луч фонарика.
– Эй, парень! – Низкий голос звучал агрессивно. – Что это ты тут делаешь? Ищешь чего?
Адамберг посветил фонариком и увидел крепкого парня, тот наблюдал за ним, приняв бойцовскую стойку с расставленными ногами. Одет он был как лесник, на голове красовалась надвинутая до бровей ушанка.
– В чем дело? – спросил Адамберг. – Думаю, тропа для всех открыта?
– Ага, – произнес незнакомец после паузы. – Ты из старой страны. Француз, так?
– Да.
– Удивляешься, как я догадался? – Лесник засмеялся и подошел ближе. – Говоришь как по писаному. Что ты здесь делаешь? За мужиками охотишься?
– А ты?
– Не груби, я делянку охраняю. Приходится охранять инструменты, они денег стоят.
– Какую делянку?
– Разве не видишь? – Сторож посветил фонарем.
В лесу над дорогой Адамберг заметил пикап, трейлер и прислоненные к деревьям инструменты.
– А чем здесь занимаются? – вежливо поинтересовался Адамберг.
В Квебеке не так-то просто бывает прервать разговор.
– Выкапывают сухие деревья и сажают клены, – объяснил ночной сторож. – Я подумал, ты хочешь стянуть инструменты. Черт, извини, что остановил тебя, но это моя работа. Ты часто так бегаешь по ночам?
– Люблю побегать.
– Ты турист?
– Я полицейский. Работаю с ККЖ в Гатино.
Это сообщение окончательно развеяло сомнения сторожа.
– О'кей, парень, все в порядке. Не хочешь выпить пивка у меня в будке?
– Спасибо, но мне пора. Надо работать.
– Что ж, ладно. Пока.
Подходя к камню Шамплена, Адамберг замедлил шаг. Закутанная в анорак Ноэлла сидела на камне. Он заметил огонек ее сигареты, бесшумно отступил и поднялся в лес, чтобы не встречаться с ней. Через тридцать метров он вернулся на тропинку и поспешил к зданию. Черт возьми, ну не дьявол же во плоти эта девчонка! Дьявол, напомнивший ему о судье Фюльжансе. Думаешь, что все забыл, а мысли возвращаются, бьются под черепом, выглядывают из-за облачка над океаном.
Вуазне собирался провести выходные в лесу и на озерах, с биноклем и фотоаппаратом. Машин не хватало, и он брал с собой Жюстена и Ретанкур. Четверо других парижан выбрали город и уезжали в Оттаву и Монреаль. Адамберг решил отправиться на север. Утром, перед отъездом, он пошел проверить, отстоял ли вчерашний клекочущий гусак свое верховенство или нет.
Оказалось, что деспот остался у власти: гуси следовали у него в форватере, синхронно поворачивая, стоило вожаку поменять направление, и застывая, когда он, распушив перья, кидался гонять по воде уток. Адамберг ругнулся, погрозил ему кулаком и вернулся к машине. Перед тем, как тронуться, он присел на корточки, чтобы проверить, нет ли под машиной белки.
Он поехал прямо на север, пообедал в Казабазуа и продолжил путешествие по бескрайним землям. В десяти километрах от города асфальт кончался: квебекцы попросту его не клали из-за морозных зим и обледенения. Адамберг ужасно обрадовался мысли, что если будет ехать все время прямо, то попадет в Гренландию. Такая идея не придет в голову, когда выходишь с работы в Париже. Или в Бордо. Он отклонился в сторону, свернул к югу и остановился на опушке леса неподалеку от озера Пинк – Розового озера. Леса были пустынны, на ковре из красных листьев тут и там лежал снег. Попадались таблички, советующие остерегаться медведей и обращать внимание на следы когтей на стволах деревьев. «Помните, что медведи-гризли взбираются на буковые деревья за плодами». Ладно, пообещал Адамберг, поднял голову и, трогая пальцем отметины от когтей, поискал взглядом животное в листве. Пока что он видел только бобровые плотины и олений помет. Повсюду были одни следы и отпечатки, а звери где-то прятались. Как следы Максима Леклерка в «Schloss» в Агно.
Не думай о «Schloss», иди полюбуйся на это розовое озеро.
Озеро Пинк было одним из миллиона маленьких озер, но Адамбергу оно показалось красивым и широким. Еще в Страсбурге он принял решение читать все таблички, а потому не прошел и мимо той, где рассказывалось об озере Пинк. Табличка сообщала, что он попал на уникальное озеро.
Адамберг попятился. С недавних пор он то и дело натыкался на исключения, и это его нервировало. Он прогнал глупые мысли, привычно махнув рукой, и продолжил чтение. Глубина озера Пинк достигала двадцати метров, дно покрывал трехметровый слой ила. Замечательно. Но вот ведь незадача: из-за большой глубины вода на поверхности не смешивалась с водой в глубине. В пятнадцати метрах от поверхности вода переставала двигаться, туда не поступал кислород – как и в ил, которому стукнуло десять тысяч шестьсот лет. С виду нормальное озеро, резюмировал для себя Адамберг, вода в нем розовато-голубоватая, но внизу скрывается другое, со стоячей водой, мертвое, выгребная яма истории. Самым жутким было то, что там обитала морская доисторическая рыба. Адамберг взглянул на изображение рыбы. То ли карп, то ли форель, но с колючками. Он еще раз перечитал табличку, но названия не нашел.
Живое озеро, покоящееся на мертвом. Убежище безымянного создания, представленного только изображением. Адамберг наклонился над деревянным ограждением, пытаясь рассмотреть сквозь розовую воду загадочную недвижимость. Как получается, что его мысли всегда возвращаются к Трезубцу, отвлекаясь от следов медвежьих когтей на деревьях, от мертвого беззвучного, илистого, сероватого озера, в котором плавает выходец из давно минувшей эпохи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Ну надо же… – Ноэлла обмакнула палец в остатки сахара на дне чашки. – Ничего, если я с тобой выпью? Мне надо прийти в себя.
– Десять минут, – согласился Адамберг. – А потом я отправлюсь спать, – решительно сказал он.
– Идет. – Ноэлла сделала заказ. – Ты занятой человек. Нет, но ты можешь такое вообразить? Насчет моего?
– Просифонь мозги, – повторил Адамберг слова официанта. – Что это он тебе посоветовал? Забыть? Выбросить из головы?
– Нет. Хорошенько задуматься.
– А что значит «быть в размазе»?
– Напиться до бесчувствия. Хватит, Ноэлла тебе не словарь.
– Иначе мне не понять твою историю.
– Ну вот, значит, она еще глупее, чем я думала. Мне нужно прошвырнуться, – сказала она, допив одним глотком вино. – Я тебя провожу.
Изумленный Адамберг медлил с ответом.
– Я на машине, а ты пешком, – нетерпеливо объяснила Ноэлла. – Ты же не думаешь возвращаться по тропе?
– Собирался.
– На улице льет как из ведра. Ты меня боишься? Она пугает сорокалетнего мужчину? Полицейского?
– Конечно нет. – Адамберг улыбнулся.
– Вот и хорошо. Где ты живешь?
– Недалеко от улицы Прево.
– Знаю, мой дом в трех кварталах. Поехали.
Адамберг встал, не понимая, почему ему так не хочется ехать с этой прелестной девушкой в ее машине. Ноэлла притормозила у его дома, Адамберг поблагодарил и открыл дверцу.
– Не поцелуешь меня на прощанье? Для француза ты не слишком вежлив.
– Извини, я горец. Грубиян.
Адамберг с невозмутимым видом расцеловал ее в обе щеки. Оскорбленная Ноэлла нахмурилась. Он открыл дверь и кивнул консьержу – тот всегда заступал на пост после одиннадцати вечера. Приняв душ, он плюхнулся на широкую кровать. В Канаде все предметы больше, чем во Франции. А вот воспоминания мельче.
Утром температура упала до минус четырех, и Адамберг побежал смотреть на свою реку. Берега прудиков вдоль тропы замерзли, и Адамберг разбивал лед грубыми ботинками под бдительным взглядом белок. Он собрался пойти дальше, но споткнулся о мысль о сидящей на камне Ноэлле, вернулся назад и сел, чтобы понаблюдать за драчкой между утками и казарками. Повсюду идут битвы за территорию. Один из гусей взял на себя роль главного комиссара: он расправлял крылья и щелкал клювом, наскакивая на других. Адамбергу не нравился этот гусь. Он запомнил отметину на перьях и решил на следующий день прийти посмотреть, сумел тот стать диктатором или у гусей тоже бывают демократические выборы. Оставив птиц с их разборками, он пошел к машине. Под днище забралась белка, ее хвост маячил у переднего колеса. Адамберг осторожно тронулся с места, чтобы не раздавить зверька.
Суперинтендант Лалиберте снова пришел в хорошее настроение, узнав, что Жюль Сен-Круа показал себя настоящим гражданином, наполнив пробирку и запечатав ее в большой конверт.
– Сперма – основное доказательство! – кричал он Адамбергу, не обращая внимания на забившихся в угол супругов Сен-Круа. – Два варианта, Адамберг, – продолжал Лалиберте, стоя в центре гостиной. – Взятие проб «вживую» и «всухую». Первый случай – сперма находится во влагалище жертвы. Второй случай куда труднее. Тут все зависит от местонахождения спермы: ткань, земля, трава и ковровые покрытия требуют разного подхода. Сложнее всего с травой. Ты следишь за моей мыслью? Сейчас мы распределим ее в четырех стратегических местах: на дороге, в саду, на кровати и на ковре в гостиной.
Супруги Сен-Круа испарились из комнаты, как будто были в чем-то виноваты, а полицейские все утро наносили на разные поверхности капельки спермы, обводя их мелом, чтобы не потерять.
– Пока это сохнет, – объявил Лалиберте, – займемся мочой в туалете. Бери карту и сумку.
У семьи Сен-Круа выдался тяжелый день – к полному удовольствию суперинтенданта. Он заставил Линду плакать, чтобы собрать ее слезы, а Жюля гонял по холоду, чтобы получить его сопли. Все образцы оказались удачными, и он возвращался в ККЖ с добычей. Омрачило удачный день одно происшествие: в последнюю минуту пришлось произвести замену в команде, поскольку двое добровольцев категорически отказались отдавать свои пробирки инспекторам-женщинам. Это взбесило Лалиберте.
– Черт возьми, Луисез! – орал он в телефон. – Что они себе вообразили, эти кретины? Считают свою сперму жидким золотом? Готовы раздавать ее бабам направо и налево, а когда речь заходит о деле – выкобениваются! Так прямо и скажи этому гребаному гражданину.
– Не могу, суперинтендант, – отвечала кроткая Берта Луисез. – Он уперся, как медведь. Лучше мне поменяться с Портленсом.
Лалиберте пришлось уступить, но он до вечера переживал случившееся как личное оскорбление.
– Мужики, – сказал он Адамбергу, подходя к ККЖ, – бывают грубыми, как бизоны. Теперь, когда пробы взяты, я скажу пару ласковых этим чертовым гражданам. Женщины из моего подразделения знают об этой проклятой сперме раз в сто больше, чем эти уроды.
– Брось, Орель, – предложил Адамберг. – Плюнь и разотри.
– Я воспринимаю это как личное оскорбление, Адамберг. Отправляйся сегодня вечером к бабам, коли есть охота, а я после ужина нанесу визит двум ослам и объясню им, что почем.
В этот день Адамберг узнал, что бурная жизнерадостность суперинтенданта имеет не менее пылкую оборотную сторону. В Лалиберте уживались горячий, прямой, бестактный весельчак и закрытый, упертый холерик.
– Надеюсь не ты его так разозлил? – с тревогой спросил Адамберга сержант Санкартье.
Санкартье говорил тихим голосом и ходил чуть согнувшись, как все застенчивые люди.
– Нет, два кретина, которые отказались отдать пробирки нашим женщинам.
– Ну и слава богу. Можно дать тебе совет? – Он поднял на Адамберга темные глаза.
– Слушаю тебя.
– Лалиберте – хороший мужик, но когда он шутит, лучше смеяться и не вякать. Не стоит его провоцировать. Когда наш босс в гневе, даже деревья трепещут.
– С ним часто такое случается?
– Когда ему возражают или если встал не с той ноги. Ты знаешь, что в понедельник мы работаем вместе?
После коллективного ужина в «Пяти воскресеньях» в честь окончания первой рабочей недели их пребывания в Канаде Адамберг возвращался в гостиницу через лес. Он привык к тропе, угадывал все горки и ямы, различал блеск воды по краям и шел очень быстро. На полпути он остановился перевязать шнурок, и тут на него направили луч фонарика.
– Эй, парень! – Низкий голос звучал агрессивно. – Что это ты тут делаешь? Ищешь чего?
Адамберг посветил фонариком и увидел крепкого парня, тот наблюдал за ним, приняв бойцовскую стойку с расставленными ногами. Одет он был как лесник, на голове красовалась надвинутая до бровей ушанка.
– В чем дело? – спросил Адамберг. – Думаю, тропа для всех открыта?
– Ага, – произнес незнакомец после паузы. – Ты из старой страны. Француз, так?
– Да.
– Удивляешься, как я догадался? – Лесник засмеялся и подошел ближе. – Говоришь как по писаному. Что ты здесь делаешь? За мужиками охотишься?
– А ты?
– Не груби, я делянку охраняю. Приходится охранять инструменты, они денег стоят.
– Какую делянку?
– Разве не видишь? – Сторож посветил фонарем.
В лесу над дорогой Адамберг заметил пикап, трейлер и прислоненные к деревьям инструменты.
– А чем здесь занимаются? – вежливо поинтересовался Адамберг.
В Квебеке не так-то просто бывает прервать разговор.
– Выкапывают сухие деревья и сажают клены, – объяснил ночной сторож. – Я подумал, ты хочешь стянуть инструменты. Черт, извини, что остановил тебя, но это моя работа. Ты часто так бегаешь по ночам?
– Люблю побегать.
– Ты турист?
– Я полицейский. Работаю с ККЖ в Гатино.
Это сообщение окончательно развеяло сомнения сторожа.
– О'кей, парень, все в порядке. Не хочешь выпить пивка у меня в будке?
– Спасибо, но мне пора. Надо работать.
– Что ж, ладно. Пока.
Подходя к камню Шамплена, Адамберг замедлил шаг. Закутанная в анорак Ноэлла сидела на камне. Он заметил огонек ее сигареты, бесшумно отступил и поднялся в лес, чтобы не встречаться с ней. Через тридцать метров он вернулся на тропинку и поспешил к зданию. Черт возьми, ну не дьявол же во плоти эта девчонка! Дьявол, напомнивший ему о судье Фюльжансе. Думаешь, что все забыл, а мысли возвращаются, бьются под черепом, выглядывают из-за облачка над океаном.
Вуазне собирался провести выходные в лесу и на озерах, с биноклем и фотоаппаратом. Машин не хватало, и он брал с собой Жюстена и Ретанкур. Четверо других парижан выбрали город и уезжали в Оттаву и Монреаль. Адамберг решил отправиться на север. Утром, перед отъездом, он пошел проверить, отстоял ли вчерашний клекочущий гусак свое верховенство или нет.
Оказалось, что деспот остался у власти: гуси следовали у него в форватере, синхронно поворачивая, стоило вожаку поменять направление, и застывая, когда он, распушив перья, кидался гонять по воде уток. Адамберг ругнулся, погрозил ему кулаком и вернулся к машине. Перед тем, как тронуться, он присел на корточки, чтобы проверить, нет ли под машиной белки.
Он поехал прямо на север, пообедал в Казабазуа и продолжил путешествие по бескрайним землям. В десяти километрах от города асфальт кончался: квебекцы попросту его не клали из-за морозных зим и обледенения. Адамберг ужасно обрадовался мысли, что если будет ехать все время прямо, то попадет в Гренландию. Такая идея не придет в голову, когда выходишь с работы в Париже. Или в Бордо. Он отклонился в сторону, свернул к югу и остановился на опушке леса неподалеку от озера Пинк – Розового озера. Леса были пустынны, на ковре из красных листьев тут и там лежал снег. Попадались таблички, советующие остерегаться медведей и обращать внимание на следы когтей на стволах деревьев. «Помните, что медведи-гризли взбираются на буковые деревья за плодами». Ладно, пообещал Адамберг, поднял голову и, трогая пальцем отметины от когтей, поискал взглядом животное в листве. Пока что он видел только бобровые плотины и олений помет. Повсюду были одни следы и отпечатки, а звери где-то прятались. Как следы Максима Леклерка в «Schloss» в Агно.
Не думай о «Schloss», иди полюбуйся на это розовое озеро.
Озеро Пинк было одним из миллиона маленьких озер, но Адамбергу оно показалось красивым и широким. Еще в Страсбурге он принял решение читать все таблички, а потому не прошел и мимо той, где рассказывалось об озере Пинк. Табличка сообщала, что он попал на уникальное озеро.
Адамберг попятился. С недавних пор он то и дело натыкался на исключения, и это его нервировало. Он прогнал глупые мысли, привычно махнув рукой, и продолжил чтение. Глубина озера Пинк достигала двадцати метров, дно покрывал трехметровый слой ила. Замечательно. Но вот ведь незадача: из-за большой глубины вода на поверхности не смешивалась с водой в глубине. В пятнадцати метрах от поверхности вода переставала двигаться, туда не поступал кислород – как и в ил, которому стукнуло десять тысяч шестьсот лет. С виду нормальное озеро, резюмировал для себя Адамберг, вода в нем розовато-голубоватая, но внизу скрывается другое, со стоячей водой, мертвое, выгребная яма истории. Самым жутким было то, что там обитала морская доисторическая рыба. Адамберг взглянул на изображение рыбы. То ли карп, то ли форель, но с колючками. Он еще раз перечитал табличку, но названия не нашел.
Живое озеро, покоящееся на мертвом. Убежище безымянного создания, представленного только изображением. Адамберг наклонился над деревянным ограждением, пытаясь рассмотреть сквозь розовую воду загадочную недвижимость. Как получается, что его мысли всегда возвращаются к Трезубцу, отвлекаясь от следов медвежьих когтей на деревьях, от мертвого беззвучного, илистого, сероватого озера, в котором плавает выходец из давно минувшей эпохи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47